На семках в Новом Орлеане

Брайан наклонил голову и пристально посмотрел на нее.

– Ты просто замерзла, – произнес он. – И устала. Слишком много работаешь. Мне до смерти не хочется этого говорить, потому что у меня есть потрясающий сценарий, который я написал специально для тебя и планировал передать в студию, когда мы вернемся со съемок в Новом Орлеане, – но тебе нужно сделать перерыв.

– Что мне сейчас действительно нужно, – заметила Лорелей, – так это переодеться во что-нибудь сухое, пока меня не угробила пневмония. – Она потрепала его по щеке. – Я уже вижу заголовок в бульварной газетенке: «Актриса превратилась во фруктовое эскимо. Причиной трагической смерти стал остросюжетный фильм известного сценариста».

Брайан вежливо рассмеялся и, посерьезнев, снова склонился над компьютером. К сожалению, Лорелей уже знала, что означает это озабоченное выражение его лица. Завтра утром, когда она вернется на работу, в гримерной ее, без сомнения, будет ждать стопка переписанных страниц сценария.

Стаскивая с себя в тесном трейлере мокрую одежду и переодеваясь в джинсы и футболку, Лорелей недоумевала – и как она могла когда-то считать свою профессию увлекательной?

Человек сидел в темноте и, глядя на телевизионный экран, следил за Лорелей. Вот она наскоро приняла душ и теперь торопливо одевалась в простое шелковое платье. Спальня Лорелей, в тех же светлых тонах морской волны, что и платье, навевала прохладное спокойствие. Но человек знал, что внешний вид девушки обманчив и на самом деле она натура довольно пылкая.

Он следил за тем, как Лорелей расчесывала длинные прямые волосы. С удовольствием наблюдал, как ее короткая юбка поднялась сзади, когда она наклонилась вперед, к зеркалу, чтобы подвести черным карандашом серые глаза. Только чувственная женщина могла предпочесть колготкам чулки с кружевным верхом. Очень чувственная.

Лорелей Лонгстрит была столь же обольстительна, как легендарные сирены с берегов Рейна, в честь которых она и была названа…

После долгих месяцев созерцания девушки и неутоленного желания он скоро, наконец, назовет ее своей.

Эта мысль всегда вызывала у него улыбку. Когда Лорелей нанесла розовый блеск на полные, необыкновенно соблазнительные губы, он намотал на руку бельевую веревку и представил себе, как завяжет эту веревку вокруг тонких белых запястий Лорелей Лонгстрит.

Лорелей вздохнула с облегчением, когда на следующей неделе съемки были снова перенесены в студию. Хотя Лорелей никогда не считала себя слабонервной, последние события, надо признать, заставили ее насторожиться.

Она сидела в своей гримерной и перекусывала – как всегда, это были нарезанные помидоры и полчашки домашнего творога, – когда в дверь постучали.

– Почта для вас, мисс Лонгстрит, – крикнул один из многочисленных ассистентов Эрика Тейлора.

Она открыла дверь, поблагодарила молодого человека и вскрыла пакет, предполагая, что Брайан прислал ей очередной вариант переписанного сценария. Но вместо компьютерной распечатки в пакете находился один-единственный белый конверт. В тот же миг, как Лорелей увидела свое имя, напечатанное на конверте, кровь застыла у нее в жилах. Она бросилась к двери, но ассистент уже исчез где-то в глубине коридоров.

Лорелей захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и закрыла глаза, пытаясь успокоиться и привести в порядок мысли. Дрожащими руками она стала набирать уже привычный ей номер телефона полиции Лос-Анджелеса.

Менее чем через двадцать минут после ее звонка прибыл детектив Мэтт Джерард.

– Надеюсь, вы не вскрывали конверт? – Его мрачный тон только усугубил страх.

– Нет. Вы же говорили мне, что надо сохранять улики в целости. – К досаде Лорелей, ее профессионально поставленный голос на этот раз дрогнул.

– Умница.

Мэтт стал осторожно вскрывать конверт. Он умудрился достать листок таким образом, чтобы не коснуться его лицевой стороны и не оставить на нем отпечатков пальцев на случай, если понадобится провести экспертизу.

– «Моя дорогая Лорелей, – Мэтт начал читать вслух напечатанный на машинке текст. – Твоя работа на натуре в Санта-Монике была превосходной, хотя мне было невыносимо тяжело видеть, как ты мерзла. Я видел, как твоя кожа покрылась мурашками, а соски затвердели от ледяной воды, и думал о том, с каким бы наслаждением согрел тебя».

Чувствуя, как ее кожа снова покрывается мурашками, Лорелей отчаянно надеялась, что автор воздержится от дальнейших подробностей. Но ей пришлось детально узнать о сексуальных фантазиях больного ума. Детектив убедил ее, что она должна самым внимательным образом выслушать все, что написал этот человек: на случай, если в его послании окажется ключ к установлению его личности – какие-нибудь незначительные на первый взгляд детали, которые известны только ей.

– «Я представлял себе, как привяжу тебя к высоким узким столбикам твоей кровати, – продолжал читать Джерард бесстрастным баритоном, – представлял, как мы будем отражаться в большом зеркале на внутренней двери твоего шкафа».

Детектив взглянул на нее темными тоскливыми глазами.

– Он побывал у вас в доме.

– Безусловно. – У нее пересохло во рту. – Моя помощница по хозяйству оставила мне на прошлой неделе записку, в которой сообщала, что приходил человек из компании кабельного телевидения. Хотел проверить качество изображения.

– И она его впустила?!

– Ее нельзя обвинить в беспечности, – защитила свою давнишнюю помощницу Лорелей. – Я сама просила ее позвонить в компанию. Видите ли, на некоторых каналах появляются помехи – какие-то светлые пятна. Она никогда никого не впустит в дом без надлежащего документа.

– Документы можно подделать, – проворчал детектив. – Черт!

Кажется, Джерард воспринял вторжение в ее дом того человека как свой личный просчет. За прошедшие два месяца у Лорелей сложилось впечатление, что Мэтт Джерард относится к числу полицейских старой закалки, которые по-настоящему преданы своему делу.

– По-вашему, я должна запереться у себя в доме, не ходить на работу, не подходить к телефону и стрелять в каждого, кто подойдет к моим дверям? Так я не договорюсь даже о доставке пиццы на дом!

Джерард окинул оценивающим взглядом ее фигуру в джинсах и белой футболке.

– Не верится, что вы часто едите пиццу.

– Это к делу не относится. – Она вскинула голову, радуясь вспыхнувшему раздражению: оно поможет ей обуздать страх. – Будь ваша воля, вы держали бы меня под домашним арестом до тех пор, пока не схватите этого человека.

– Законы, написанные на бумаге, не воспринимаются ненормальными подонками, – сухо произнес Джерард.

Его слова совсем не успокаивали.

– Я знаю, – вздохнула Лорелей. – Это меня ужасно расстраивает. И пугает.

– Вот и хорошо, что пугает… Вы должны быть начеку. – Он снова вернулся к письму. – «Я представлял страх и ожидание в твоих глазах в тот момент, когда я сорву с тебя ночную рубашку цвета морской волны, как и стены твоей комнаты, и…»

– О Господи! – Лорелей тяжело вздохнула.

– Что тут удивительного? Раз он побывал в вашей спальне, он перебирал вашу одежду и…

– Нет, – снова перебила она, – вы не понимаете. Вчера вечером я ужинала с подругами. Ничего особенного. Просто несколько женщин собираются вместе раз в месяц. Вчера был день моего рождения… Они сделали мне подарок…

– Не хотите ли вы мне сказать, что это была ночная рубашка?

– Да, цвета морской волны. Я увидела ее в каталоге, и она мне очень понравилась… Она была такая красивая, что я не утерпела и надела ее сразу, как только вернулась домой.

Мэтт громко выругался.

– Этот сукин сын установил камеру у вас в спальне!

Лорелей похолодела. Этот человек следил за ней всю прошедшую неделю!

– Все! – решительно сказал Джерард. – Вы должны отменить поездку в Новый Орлеан.

– Я не могу. Мы трижды переносили место съемок из-за летних пожаров и страшно выбились из графика. И…

– Это проблема Тейлора, – резко произнес Джерард.