Сквозь годы

— Не расстраивайся, — мягко произнес Дерек, но было уже поздно.

— Я не вынесу этого! — сорвалась на крик она. — Я старалась взять себя в руки и смириться со своим положением, но все равно постоянно думала об этом каждую ночь после смерти Джерри. Меня уже тошнит от этих мыслей!

Молодая женщина спрятала лицо в ладонях, и Дерек бросил на нее беспомощный взгляд.

— Послушай, но ведь вы с ним можете договориться, — сказал он. — Грядки с луком отойдут Коулу, с капустой — тебе, пони можно разрезать пополам… Только не забудь взять себе ту половинку, которой он ест. Скажи Коулу, что уступаешь ему осла, а дом поделите так, чтобы тебе достались кухня и телевизор. Как тебе такой вариант?

Глэдис скривилась, не в силах изобразить улыбку даже из вежливости. Дереку всегда удавалось избегать конфликтов, но в данном случае он ничем не мог ей помочь. Она знала, что ей с Коулом не ужиться даже на расстоянии десяти миль друг от друга, и не могла представить, что им придется находиться в одном доме… Его оскорбительное поведение перед отъездом оставило в ее душе рану, которая саднила до сих пор.

Глэдис теребила прядь черных блестящих волос, погрузившись в мрачные воспоминания. Взгляд ее стал отсутствующим.

— Ничего не выйдет, — наконец проговорила она и тяжело вздохнула. — Коул наверняка вышвырнет меня на улицу. Он полагает, что мне там самое место. Остается только надеяться, что он не приедет.

— Конечно, не приедет. Только успокойся!

Но глубокие морщинки между красивыми длинными бровями Глэдис так и не разгладились. Коул и раньше пугал ее своим непредсказуемым поведением, а Джерри только подлил масла в огонь, рассказав несколько жутких историй о своем брате.

Глэдис было всего шесть лет, когда Коул впервые появился в усадьбе Гринлэнд, но она хорошо помнила этот день.

К родителям пришел Джерри и, всхлипывая, заявил, что брат ни с того ни с сего набросился на него.

Спустя несколько часов Коула нашли на старой заброшенной дороге. Рубашка его была залита кровью, скулу рассекала глубокая рана. На расспросы приемных родителей он отвечал угрюмым молчанием, а Джерри клялся, что тот порезался сам.

С тех пор все дети в страхе сторонились Коула, а он, как ни странно, добровольно взял на себя защиту Глэдис.

Однажды на переменке, встретив девочку в слезах, он нежно, но настойчиво расспросил ее и выяснил, что кто-то распустил слух, будто у нее вши. Глэдис плакала тогда не столько от несправедливого обвинения, сколько страшась, что ей обреют налысо голову.

Коул ворвался в классную комнату маленькой деревенской школы и, не обращая внимания на учителя, разразился в адрес обидчиков Глэдис такой угрожающей тирадой, что многие из них запомнили этот день надолго.

Она машинально взяла в руки блестящий стручок гороха и разжевала его.

Ей так и не удалось понять, каков Коул на самом деле. С ней он был мил, нежен и заботлив, но с другими мог проявить вспыльчивость и даже жестокость.

И все же она не могла не признать, что поведение Коула заметно противоречило той жуткой репутации, которую он приобрел в школе, где все считали его патологическим вралем, и бунтарем.

Ее, Глэдис, он никогда не обижал, и именно поэтому его поведение в тот памятный день поразило девушку как гром среди ясного неба. Тогда она окончательно поняла, что этот человек не знает жалости к врагам.

А теперь мы самые настоящие враги, с горечью усмехнулась Глэдис. Она знала, что у нее нет права претендовать на усадьбу. К тому же Коул мог легко выяснить истинное положение дел, гипнотизируя ее своим ужасным взглядом. А когда она выболтает правду, он, без сомнения, укажет ей на дверь.

При этой мысли Глэдис задрожала всем телом.

— Чудесный день, — заметил ничего не подозревающий Дерек.

Отличный день, любимый дом, ясное голубое небо с легкими пушистыми облачками, громко щебечут птицы… Глэдис огляделась и пришла в еще большее отчаяние, словно видела все это в последний раз.

Нет! Она не представляла себе жизни вне этого дома. Горло ее болезненно сжалось.

— Я не хочу уезжать отсюда! — вырвалось у нее с такой страстью, что дремавшие собаки вскочили. — Я пойду на все, чтобы остаться! Я готова даже встать перед Коулом на коленях, только чтобы он уехал и оставил нас в покое…

— Нет! Ты не должна унижаться перед ним, — запротестовал ошеломленный Дерек.

Огромные глаза Глэдис, казалось, стали еще больше, потемнев от панического страха.

— Я готова даже на это! — выкрикнула она, задыхаясь, хотя в глубине души понимала, что когда Коул приедет, ей лучше вообще не появляться в усадьбе. — Конечно, если другого выхода не будет, я уеду. — Глаза ее горели тревогой. — Но, может быть, мне все же удастся уговорить его позволить мне выполнять работу по дому… Я готова даже вылизывать его грязные сапоги, если он того потребует!

Дерек с мрачным видом воткнул вилы в землю и положил свои натруженные руки на хрупкие плечи Глэдис. Он посмотрел ей в глаза, и она стала понемногу успокаиваться. Грубая сила этого гиганта, чьи волосы были такими же черными и кудрявыми, как у нее самой, давала приятное ощущение защищенности.

— Вакса очень горькая на вкус, — предостерег ее он.

— Ох, Дерек! — простонала она, не в состоянии реагировать на его шуточки.

— Ничего подобного не случится, — успокоил ее он.

Глэдис попыталась обнять его, но у нее не хватало рук, чтобы обхватить широкую спину. Дерек осторожно погладил ее по голове.

Ей хотелось поверить в то, что он сможет защитить ее, но она знала, что ему не под силу противостоять Коулу. И дурное предчувствие, точно такое же, как тогда, когда ее в первый раз вышвырнули из усадьбы Гринлэнд, все сильнее овладевало Глэдис.

Прижавшись к широкой груди Дерека, она вдруг почувствовала боль и, опустив глаза, увидела, что это ее тяжелый серебряный медальон врезался в тело.

Глэдис тут же вспомнила о своем сыне, погибшем много лет назад, и душевная боль пронзила ее, словно удар ножом. Она так и не смогла смириться с потерей маленького Мартина, и это только усиливало любовь к малютке Шону, который теперь стал для нее самым дорогим существом на свете.

Ради его безопасности и благополучия она была готова на все. А значит, они должны остаться в усадьбе, чего бы ей это ни стоило.

Коул ехал по поселку, узнавая знакомые здания. Вот и заведение Дигби. Паб был выкрашен в ядовито-розовый цвет, а его дверные рамы и окна светились бирюзой. Он зажмурился при виде такой какофонии красок.

Однако, как только машина въехала в поселок, Коул чудесным образом освободился от физического напряжения.

Понежиться бы сейчас в ванной да отведать знакомых с детства блюд, запив их пинтой темного пива, мечтательно подумал он. А потом…

Глаза его сверкнули. У него были большие планы на усадьбу!

Мать пришла бы в ужас, узнай она, что я задумал, усмехнулся Коул. Он представил, как обрадовалась бы эта славная женщина его внезапному появлению. Но пять лет назад она неожиданно перестала отвечать на его письма, а потом он получил короткое послание от Джерри, в котором тот сообщил брату, что мать обвиняет его в смерти их приемного отца.

Коул был так подавлен чувством вины, что не смел и подумать о том, чтобы предстать перед матерью. Он никогда не умел оправдываться, а потому решил прекратить всякое общение с родными и с головой погрузился в работу.

Годы текли, словно вода между пальцами. Теперь, когда Джерри больше не было на свете, Коул надеялся вернуть расположение матери. Недаром же он потратил столько лет, изучая юриспруденцию.

В открытое окно автомобиля повеяло знакомым, чуть солоноватым ароматом свежего воздуха, который смешивался с запахом горящего торфа, сухими брикетами которого местные жители с незапамятных времен отапливали свои дома.

Коул с удовольствием разглядывал соломенные крыши, устоявшие против налетавших с Атлантики бешеных штормовых ветров. Сегодня день был тихим, и море сверкало в лучах солнца гладкое, словно стекло. Благословенная тишина окутывала поселок, окруженный изумрудными холмами, и Коул тоже постепенно испытывал на себе ее умиротворяющее воздействие.