Улыбка Моны Лизы

Догадка промелькнула в его глазах.

Йоханссон?! Как он не узнал ее?

— Будь я проклят, — он растягивал слова, — если ты не Николь Йоханссон.

— А ты Красавчик Маккейд, — Ники характерно кивнула головой.

Люк вздрогнул, услышав прозвище. Когда-то, подростком, он был самодовольно уверен в своей неотразимости перед девушками, в своем блестящем будущем футбольного игрока. Но в старших классах одна баскетбольная встреча закончилась для него слишком неудачно — больничной койкой, на которой пришлось отлежать двенадцать недель. Тогда Люку и пришлось столкнуться с маленькой мисс Серой Мышкой. Ее наняли Люку как репетитора.

Память — суровая штука. Лучше и не вспоминать, как он, футбольный кумир Дивайна, выбыл из строя именно тогда, когда его команда впервые вышла в финал штата. Возможно, все сложилась бы лучше, получи он травму во время футбольной игры, но он играл в баскетбол… Казалось, весь город ополчился на Люка за то, что он валяется в больнице, когда был так нужен на футбольном поле. Все его тогда ненавидели за это. Все, кроме Ники… Она ненавидела его по совсем другим причинам…

— Ты изменилась, — сказал он.

— А ты — нет!

Ее слова прозвучали слишком резко, не как комплимент, но Люк не осуждал Ники. В прошлом он вел себя с ней просто ужасно. Ему было слишком обидно, что его учит девушка на три года моложе его. Он мучил ее, а потом… пытался дразнить, требуя поцелуя. Ники была симпатичной и недоступной, и Люку стало скучно. Он разозлился на Дивайн и весь мир. Сильно разозлился. Его обида была размером с Канаду…

Прервав воспоминания, Люк посмотрел на картину.

— Нужно оценить ее. Если ты назвала верную цену, получишь награду. Сколько ты отдала за нее дедушке? — Он достал бумажник.

— Не стоит…

— Но я не могу взять что-то просто так.

— Ты не можешь быть признательным никому в Дивайне, да? — едко спросила Ники.

— Все еще увлекаешься психоанализом?

— Спортсменов нетрудно анализировать: у них только одно на уме.

— Возможно. Зато тебя это совсем не интересует. «Приличные девочки не целуются», — передразнил он.

— Ты обратил на меня внимание только потому, что тогда я была единственной девушкой рядом с тобой, — резко ответила она. — Если бы поблизости оказалась хоть одна фанатка футбола, я стала бы пустым местом.

— Прекратите ссориться, дети, — раздался чей-то голос, и Люк впился взглядом в свою сестру, которая стояла в дверном проеме кухни. Бывали времена, когда она до дрожи напоминала их мать.

— Чего тебе, Шерри?

Она скорчила гримасу.

— Я только что звонила в Калифорнию. Моя партнерша из ветеринарной клиники вчера вечером сломала ногу, так что там некому практиковать.

Люк произнес проклятие и закрыл глаза, чтобы не видеть лица Шерри и покрасневшую Ники. В прошлом году семья провела в Дивайне много времени, ухаживая за дедушкой. В этот раз Люк приехал в город три недели назад, а Шерри — только что, на смену ему.

— Не переживай, я найду кого-нибудь, кто поработает в клинике, — быстро сказала Шерри.

— Нет. Ты провела здесь больше времени, чем остальные, и несправедливо требовать от тебя большего. Я договорюсь и останусь здесь. Ты сегодня же можешь улететь обратно.

Ники пристально смотрела на Люка и Шерри. Брат и сестра столкнулись с серьезной проблемой, а она вспоминала детские обиды…

Бессознательно она опустила взгляд. Сегодня на ней было свободное хлопковое платье, вполне подходящее в эту неожиданную жару в конце мая. Оно не было элегантным, но, по крайней мере, выглядело лучше ее обычной одежды. Возможно, ей стоило надеть что-нибудь более изысканное. Как только эта мысль возникла, Ники тут же отогнала ее прочь. Неужели она пытается понравиться Люку? Ей совсем не хотелось быть одной из тех женщин, что всегда привлекали его внимание. Они были красивыми, изысканно одетыми, излучавшими сексуальность, в то время как Ники была совсем не такой…

— Извини, Ники, — сказала Шерри. — Я не хотела мешать вам, но вы сцепились, как в детстве.

— Ничего, — улыбнулась Ники. Она любила бывать у Шерри, когда они были детьми. Правда, отец Ники не хотел, чтобы она дружила с кем-нибудь, говоря, что это отвлечет ее от школьных занятий. Но Шерри была такой милой, когда брата не было рядом. Они часто ходили в кафе, чтобы поболтать. — Сочувствую вашему дедушке. Я так восхищаюсь им. Может, я могу чем-то помочь?

Ники предложила искренне, от всего сердца. Джон Маккейд когда-то действительно вдохновил Ники выбрать путь, отличавшийся от желаний ее деспотичного отца. Профессор и не предполагал, как много значили его теплота и доброжелательность для одинокой девочки, чувствовавшей себя никому не нужной.

— Хорошо, мы…

— Нет! — резко оборвал сестру Люк. — Нам не нужна помощь.

Но обе женщины проигнорировали его слова.

— Если ты сможешь помочь, это было бы просто здорово, — обрадовалась Шерри. — Мы пытаемся вернуть вещи дедушки. Ты что-то принесла?

— Картину профессора Маккейда, случайно проданную мне на распродаже, — объяснила Ники. — Я преподаю историю искусства в колледже, оцениваю картины для нескольких музеев. Когда я обнаружила это полотно, то не смогла оставить его у себя, — она стрельнула взглядом на Люка, желая сказать что-нибудь саркастическое.

— Наша прабабушка Хелена, — сказала Шерри, исследуя портрет. Она с волнением взглянула на брата. — Нам нужно составить каталог всех картин. Мы понятия не имеем, сколько стоит коллекция дедушки. По крайней мере, нужно застраховать ее, пока мы не решим, что делать дальше.

Люк кивнул.

— Я займусь этим.

— Может, Ники поможет нам? Ведь она разбирается в живописи, — предложила Шерри.

— Ммм… но, Шерри… Не стоит обременять ее.

Ники вздернула подбородок.

— Я на самом деле хочу помочь, — гордо сказала она, в то же время отчаянно желая, чтобы Шерри осталась в Дивайне вместо Люка.

— Почему? — прямолинейно спросил он. — Ты нам ничего не должна.

— Тебе — ничего, это уж точно, — резко ответила Ники. — Но профессор Маккейд, он… заинтересовал меня живописью, когда преподавал в средней школе. Конечно, сначала мне было просто интересно. Видишь ли, мое занятие искусством не входило в планы отца. Но потом я твердо решила стать искусствоведом, и отец вынужден был смириться. Он вообще-то хотел, чтобы я была ученым или кем-то, кто занимается серьезными, по его мнению, вещами.

Люк уставился на нее.

— Хм… Вот что я думаю… — пробормотала Ники. Она ощутила приступ паники. Что-то в Люке — может, его темные волосы, глаза или стройное, мускулистое тело — удивительным образом действовало на нее. Давно, еще в школе, она обычно чувствовала себя рядом с ним дурнушкой в некрасивой, немодной одежде, с ужасной стрижкой…

— О чем ты думаешь? — нетерпеливо спросил он.

— Профессор Маккейд всегда казался таким счастливым. Я думала, это потому, что он так страстно увлекался живописью. Конечно, теперь я понимаю, что он был счастлив, потому что любил жену, и их брак…

— Ники. Пожалуйста, ближе к сути, — Люк сложил руки на груди.

— Твой дедушка вдохновил меня, — громко сказала она. — Я говорила отцу, что занимаюсь на математическом курсе для особо продвинутых студентов, но на самом деле ходила на лекции профессора Маккейда. Знаю, не стоило лгать… — ее голос сорвался, и она снова покраснела.

Очарованный Люк наблюдал за тем, как краснеет Ники. Он не мог даже представить себе женщин, которых знал в Чикаго, обеспокоенных чем-то подобным — например, воспоминанием о безобидной лжи, на которую пошли когда-то в средней школе. Да что там в Чикаго! Он вообще не мог вообразить ни одну хорошо или плохо знакомую женщину краснеющей.

— Ладно. Так или иначе, именно благодаря профессору Маккейду я много путешествовала, занимаясь альпинизмом, по Европе и тогда же увидела шедевры живописи и архитектуру Италии. Он, вероятно, не знает, но он изменил мою жизнь.

Люк вздохнул, наконец сообразив, в чем дело. Люди, подобные Ники, никогда не возьмут ничего ценного, если оно не принадлежит им по праву, особенно если их настоящий владелец достоин уважения.