Любовь решает все сама

Закрыв за собой входную дверь квартиры, Мелоди избавилась от сапог, шубы и сумки в прихожей, и, на ходу расстегивая блузку, пошла в спальню. Предстоял еще один вечер с мягким халат ом, меховыми домашними туфлями, огнем в камине и едой, которая успокаивала как душу, так и желудок, – именно в таком порядке.

Небольшая бронзовая лампа на столике у двери в гостиную давала достаточно света, чтобы Мелоди нашла дорогу в кладовку, где она всегда держала про запас сухие поленья вишни – и загораются хорошо, и горят ровно, без яростных вспышек. Когда она вернулась…

– Очень впечатляет, – раздался голос из глубины кресла у нее за спиной.

Мелоди взвизгнула от испуга, голос ее звучал на октаву выше обычного; но она не успела еще остановить свой крик, как испуг превратился в усталое отчаяние.

– Что именно? – спросила она. – Что у меня под полом не сидят гномы и не выходят в мое отсутствие делать сообща за меня всю работу по дому? Или что я не потеряла сознание и не упала замертво при звуках твоего голоса, который здесь никто не собирается приветствовать?

– Отчасти сыграло роль и то, и другое. – Джеймс распрямился, встав с кресла, и теперь маячил над Мелоди. – Но, признаюсь, раз уж ты об этом упомянула, мне больше импонировала бы вторая причина. Она льстила бы моему честолюбию.

– Тогда, к сожалению, я должна была тебя огорчить, поскольку сделана из более прочного материала, чем ты предполагал. – Мелоди потуже затянула пояс халата на талии, как бы стараясь отогнать злых духов.

– Или это действительно так, или ты просто привыкла обнаруживать, возвращаясь домой, мужчин, расположившихся в твоей гостиной. Что тут верно, Мелоди?

– Не твое дело.

Он приблизился на шаг.

– Это такой же оригинальный ответ, как «Я позову полицию, если ты не уйдешь».

– Это звучит вульгарно.

Джеймс сиял от восхищения, ямочки на щеках появлялись и исчезали, освещаемые огнем из камина.

– Временами я могу быть очень вульгарным мужчиной, миледи. Верьте мне.

– О, я верю, – ответила она гораздо более сдержанно, чем того требовало ее настроение. – В это мне совсем нетрудно поверить.

– Я пришел сюда не драться, Мелоди.

– Мне безразлично, зачем ты пришел. Для меня важно только, чтобы ты убрался, и чем скорее, тем лучше.

Он покачал головой.

– Не выйдет, дорогая. Не раньше, чем ты и я немного поговорим.

– Передо мной телефон на столе, и достаточно…

– Позвонить в полицию… – Джеймс вздохнул, изображая бесконечное терпение, и запищал кошмарным фальцетом:

– На помощь, офицер! В моей комнате посторонний мужчина!

Мелоди постаралась удержать улыбку.

– Ты признаешь, таким образом, что ты посторонний? – приторным тоном спросила она, двинувшись к телефону.

– Прекрати, Мелоди, – предупредил Джеймс, говоря уже нормальным голосом. – Тебе не удастся позвонить.

Она с некоторым недовольством обнаружила, что такой вариант развития событий вызвал у нее целую волну чувств.

– Я могу кричать, – пригрозила она. – Тогда моя соседка сверху позвонит за меня.

Теперь он приласкал ее невыносимо фамильярным взглядом, остановив его на том месте, где воротник ее халата расходился.

– Соседки нет дома. Я видел, как она уехала на такси, как раз когда я взобрался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте, милая. Мало ли кто может им воспользоваться.

– Чего именно ты добиваешься, Джеймс? – спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.

– Я хочу переговорить с тобой.

– Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.

– Мы можем поужинать и в то же время поговорить.

– Ты меня не понял. Я тебя не приглашала отужинать. Я никого не ждала, – сообщила Мелоди, предупреждая возражения, которые обязательно должны были последовать, – и мне нечем тебя угощать.

– Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?

– Я не люблю пиццу.

– Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?

– Я собиралась поесть фасоли. На этот раз удивился Джеймс.

– Фасоли? – повторил он. – Ты имеешь в виду…

– Фасоль в томате на ломтике хлеба.

– Я люблю фасоль, – заявил он с чарующей улыбкой.

– Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? – задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. – Тебе – открыть банку, а я сделаю бутерброды, – сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.

Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.

– А что – все мужчины-левши такие неумелые, как ты? – не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.

– Я не левша, – буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.

– Джеймс! – Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. – Что с тобой случилось?

– Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.

– Не поверю, – ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. – Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?

– Я не совладал с собою. – Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. – Я дал одному в морду.

– О Боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.

На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.

– Ты бы видела того типа.

– А кто это? – спросила Мелоди, взяв его руку, чтобы поместить ее в ледяную ванну.

– Очень холодная, – заметил он.

Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?

– Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.

– Я влепил Хеллерману. Мелоди раскрыла рот.

– Ведущему на телевидении?

– Ему самому. Честно говоря, – поддразнил он Мелоди, – у Хеллермана челюсть отвалилась, почти как у тебя, но ему досталось похуже. – Джеймс снова пошевелил пальцами. – Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.

– Насилие, – провозгласила Мелоди, – редко приносит пользу.

Тебе надо было бы это знать.

– Может быть, в вашем мире, миледи, – уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. – Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.

Мелоди вновь погрузила его раненую руку в ледяную ванну.

– Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.

– Он меня спровоцировал.

– Дело кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной палате, при такой резвости.

Джеймс вновь вынул руку из ледяной ванны, вылил на этот раз содержимое чашки в раковину и отставил сосуд в сторону.

– Это одна из вещей, которые я хочу с тобой обговорить.

Если бы в этот момент Мелоди удержала язык за зубами! Но ей не хотелось напоминаний о причинах, которых было достаточно, чтобы взбеситься, чтобы ненавидеть его, чтобы вышвырнуть его вон из свое квартиры.

– Обратись к моему юристу, – сказала она высокомерно, принявшись за успевший остыть бутерброд.

Джеймс обошел стол и придвинулся так близко, что все тело Мелоди задрожало, ощущая его близость.

– Мелоди.

– Что?

– Посмотри на меня. – Он взял ее за плечи и повернул к себе. Мелоди все еще отказывалась смотреть ему в глаза. Тогда он сжал ее подбородок и приподнял ее лицо на уровень своего. – Я сожалею, что сделал тебе больно, – сказал Джеймс.

Она попыталась выжать из себя подобие улыбки призванной убедить его, что потребовалось бы горазд больше усилий, чтобы причинить ей боль. Однако из этой попытки ничего не вышло, и ее подбородок, все еще в нежном плену у Джеймса, опасно задрожал. Разумнее всего сейчас было бы отступить – пуст с потерями, – пока она в состоянии это сделать но, кажется, она утратила всякую способность здраво рассуждать с той самой минуты, как Джеймс ворвался в ее жизнь.