Да, это мой мужчина

Может быть, ей стоило ответить: «Нет, я с этим не справлюсь»? Однако Джильде был не безразличен съемочный процесс, и она, все обдумав и взвесив, погнала свою команду в Китай.

— В таких условиях очень трудно работать, — пожаловался Пибоди.

В Пекине не переставая лил дождь. В Шанхае среди актеров началось глухое брожение, когда они познакомились ближе с местным «Палас-отелем». Эта развалюха так же напоминала дворец, как хижина первопоселенца.

— У меня в ванной рядом с раковиной торчат из стены два оголенных провода. — Шеридан смотрел на Джильду с таким видом, словно это она выдернула из стены провода. — Я не могу мыться. А вдруг провода под напряжением?

— А ты возьмись за них и узнаешь — под напряжением они или нет! — В этот момент нервы Джильды были натянуты до предела, она чувствовала себя маленькой обиженной девочкой.

В Гонконге — в гостинице «Пенинсьюл» — дела обстояли не намного лучше, и настроение членов съемочной группы оставалось отнюдь не радужным. Джильда не пришла в восторг, когда Шеридан шепнул ей на ухо: «Если бы мы сейчас были здесь вдвоем, о-о!» Какое там вдвоем! В это время они ехали в битком набитом лифте отеля.

Все происходящее казалось Джильде серией испытаний на прочность. В Сингапуре Шеридан подхватил грипп, и она слышала из его номера нескончаемые стоны. У них были разные номера, и Уорд жил по соседству.

В Коломбо, наконец, появилась возможность несколько расслабиться, и Шеридан даже заговорил о покупке чайной плантации. Настал день, когда их пригласил к себе продавец плантации.

— Ничего удивительного, что этот человек так тебе благодарен, — говорила Джильда Шеридану, когда подали чай. — Какой чудак покупает теперь в Коломбо чайные плантации?

— …мне вовсе не по душе ваши огромные душные американские города! — Хозяин улыбнулся, и Джильда снова включилась в беседу с ним. — Вот, например, я был в Нью-Йорке. Да я бы не согласился там жить, даже если бы мне заплатили за это два миллиона долларов. А за двадцать тысяч я бы отказался просто поехать туда.

— Тебе стоило бы подольше с ним поторговаться, — прошептала Джильда, когда хозяин стал с гордостью демонстрировать им своего попугая. — Эта плантация вообще обошлась бы тебе в пару — другую долларов.

Шеридан, слушая ее вполуха, был в это время занят попугаем, который вдруг проявил безграничную любовь к американцу. Он сел актеру на голову и оставался там во время чаепития. Внезапно лицо Шеридана окаменело.

— В чем дело? — Хозяин с озабоченным видом склонился к Уорду. — Вам не понравился чай?

Шеридан помрачнел еще больше.

— Лола только что нагадила мне на шею, — подавленно пробормотал он.

Хозяин облегченно рассмеялся. Более того, он стал навязывать Шеридану в служанки свою дочь, пока мрачный американец пытался салфеткой очистить шею.

— Почему вы не хотите ее взять? — удивлялся хозяин дома и попугая. — Она прекрасная девочка. Немного глуповата, но зато очень живописна…

По дороге в отель Уорд все время молчал, только изредка тяжело вздыхал.

— Может, надо было взять девочку. Она точно была бы не хуже, чем этот проклятый попугай!

По прибытии в Александрию на участников съемочной группы обрушился полный хаос. Языковый барьер почти не позволял отыскать мало-мальски комфортабельный отель или место для съемки. О создании каких-либо удобств на съемочных площадках не приходилось и мечтать.

— Я наняла переводчика, — жаловалась секретарь продюсера. — Он познакомил меня с человеком, занимающим крупный пост и имеющим связи, он мог бы обеспечить необходимые условия на съемках. Однако этот человек — грек и говорит только по-гречески. А переводчика с греческого я не сумела найти. — Она удрученно покачала головой. — Как может грек, не понимающий ни слова по-арабски, руководить людьми в Египте?

— Наверно, с помощью переводчика. — Уорд посмотрел на подавленную секретаршу. — Простите, я не хотел вас обидеть.

Выйдя из отеля, Шеридан чуть было не угодил под автобус, водитель которого, молниеносно среагировав, объехал незадачливого американца и покатил дальше по улице, проделывая этот фокус со всеми встречными легковушками.

— Работа, конечно, очень тяжелая, но это не значит, что надо бросаться под машины! — При помощи шутки Джильда попыталась успокоиться, ее била дрожь с тех пор, как Шеридан рассказал ей, что с ним произошло. — Пока мы не нашли подходящего места для работы, займемся музыкальным оформлением и пробами, — решила Джильда, проводя совещание.

Шеридан, также участвовавший в пробах, все время норовил наступить на валявшийся в песке сук. Когда ему это удалось, сук внезапно ожил и, оказавшись змеей, уполз.

— Змея страшно ядовита! — Лицо местного проводника сияло такой улыбкой, словно своим сообщением он сделал актеру ценнейший подарок.

Попятившись, испуганный Уорд попал под передние ноги пробегавшего мимо верблюда.

Какое-то время ничего нельзя было разобрать — образовался клубок из Шеридана и ног корабля пустыни. Потом верблюд побежал дальше, а актер продолжал сидеть на песке, дрожа от страха, но совершенно невредимый. Джильда упала рядом с ним.

— Когда-нибудь твой ангел-хранитель устанет от таких проделок и махнет на тебя рукой! — Джильда нервничала. — С меня, во всяком случае, на сегодня хватит. Мы заканчиваем!

Но Шеридана, как назло, продолжали преследовать неудачи. Во время съемок эпизода в старинном двухместном самолете ему стало плохо, и он едва не вывалился из машины без парашюта. Потом его хватил тепловой удар. Главному герою не везло. В конце концов актер попал в больницу.

Вечером вся съемочная группа собралась у приемника вместе с бесполезным до сих пор переводчиком и слушала каирское радио. Переводчик перевел им, что известный американский актер находится в госпитале в Каире и жизнь его в опасности.

В больнице, уступая неотразимому упрямству Джильды, врач неохотно сообщил ей диагноз: «Легкий тепловой удар и выраженное физическое и психическое истощение». Вначале врач не разрешил ей навестить Шеридана. Но она проявила львиную напористость и в конце концов ее пустили в палату, где, прикованный к постели, лежал ее возлюбленный.

— Мне ничего иного не остается. — Джильда тяжело вздохнула. Этот вздох относился в равной степени к состоянию Шеридана и к необходимости сегодня же звонить в Голливуд, чтобы поставить шефа в известность о болезни Уорда.

Она дождалась, пока Миллер откричится в свое удовольствие и успокоится.

— Мистер Миллер, нам ничего не остается, как отменить съемки в Марокко, на Бали и в Сардинии. Без Уорда там нечего делать, а он прикован к больничной койке.

— Понятно, но я надеюсь, что вы к ней не прикованы, поэтому возвращайтесь немедленно на место!

— Но…

— Если вам дорога ваша работа, то садитесь в машину и возвращайтесь на свое рабочее место — и хватит дискуссий, выполняйте! Ясно?

— Яс… — На противоположном берегу океана уже бросили трубку.

Шеридан пришел в замешательство, когда Джильда сообщила ему эту неприятную новость.

— Ты не вправе так со мной поступить. Я смогу преодолеть свое состояние, но для этого необходимо, чтобы ты была рядом. — Он попытался наигранно улыбнуться — мол, мне все нипочем, — но вышла только жалостная гримаса, при взгляде на которую у Джильды навернулись слезы.

— Я вернусь через несколько дней. — Девушка прижала руку к сердцу. — Тогда мы все приведем в порядок. Ладно?

— Ладно. — Бесстрашная улыбка словно приклеилась к лицу Шеридана, хотя глаза его стали точно такими же влажными, как у нее…

Миллер, сидя за своим письменным столом, излучал очарование рыбы, пролежавшей несколько лет в морозильнике.

— …что касается Уорда, то, поскольку он выбыл из съемок, на этом основании я его увольняю без предупреждения!

— Без предупреждения? — Взбешенная Джильда, не веря своим ушам, уставилась на шефа. — Вы… Вы этого не сделаете! Это было бы просто неприлично! Шеридан не виноват в том, что не может участвовать в съемках. В суде вы не сможете привести никаких оснований для его увольнения!