Контракт для двоих

  Адам нахмурился. Впрочем, на нее это не подействовало. Если и была вещь, к которой Джина успела привыкнуть, так это к его мрачному выражению лица.

  —  Сарказм тут вряд ли поможет.

  — Так же, как и твое предложение. — Она откинула назад голову и посмотрела на него. — Адам, неужели ты не видишь? К чему какие-то сроки? Вес, что нам нужно, — это быть ближе друг другу, а не следить за тиканьем часов.

  Темная бровь поползла вверх.

  —  Мы были близки каждую ночь на протяжении двух месяцев.

  —  Типично мужская психология. Естественно, что секс ты называешь близостью.

  —  Разве не так?

  —  Нет, не так! — Тряхнув головой, она откинула назад волосы. — Что вообще творится с вашим полом?

  —  Подожди минуту...

  —  Нет, это ты подожди минуту. — Сделав длинный вдох, она попыталась успокоиться. — Адам, неужели ты не понимаешь? Мы рядом, но не вместе. Мы спим в одной постели, но потом целый день ты меня не замечаешь. Ночью ты занимаешься со мной любовью, а на следующее утро словно закрываешься от меня. Каким, черт возьми, образом хоть один из нас может почувствовать удовлетворение и расслабиться?

  Черты его лица снова стали холодными и напряженными.

  — Если ты забыла, то хочу напомнить: наш брак не был обычным браком.

  Она приняла драматическую позу, отступив назад и прижав к груди руку.

  —  Правда? Не был? Ух ты! Это многое объясняет.

  Глаза Адама сузились.

  —  Если ты не хочешь обсуждать это нормально...

  — То что? — с вызовом спросила она, постукивая носком ботинка по темному от пыли деревянному полу. — Наймешь кого-нибудь, кто мог бы за меня излагать мои мысли? Нет, подожди. Лучше найми кого-нибудь вместо себя. Тогда тебе даже не придется встречаться со мной до тех пор, пока не наступит время идти в постель, выполнять свой доблестный долг во славу династии Кингов и их ранчо.

  Адам скрипнул зубами. Желваки заходили у него на скулах.

  —  Значит, ты считаешь, для меня заниматься любовью — вроде как выполнять поденную работу?

  —  А разве не так? — спросила она и тут же пожалела об этом. Никогда не стоит задавать вопрос, если думаешь, что ответ может тебе не понравиться. Но было уже поздно. Да, ей казалось, ему нравилось заниматься с ней любовью. Ну а что, если она ошибалась? Что, если он делает это только для того, чтобы завершить осуществление их сделки? Что, если даже в постели она не может к нему приблизиться? Так ли ей нужно узнать ответы? И неужели единственный способ все выяснить — это бросить ему открытый вызов? — Мы заключили договор, — продолжала она, надеясь всем сердцем, что он опровергнет ее сомнения, — и ты приходишь ко мне каждую ночь, чтобы поставить галочку в своем бизнес-плане.

  — В этих твоих словах уже вообще нет ни капли смысла, — невесело усмехнулся Адам.

  —  Нет? Ну, так скажи, что ты хочешь меня, Адам. Скажи, что это для тебя нечто большее, чем просто обязанность. Большее, чем способ получить этот чертов кусок земли. — Она приблизилась к нему еще на один шаг, чувствуя тепло его тела. — Приведи доказательства, что я не права. Если я для тебя не только средство — докажи мне это.

  Мерно падали секунды. Жар разгорался в глубине темных глаз Адама. Джина почти испугалась — уж не толкнула ли она его слишком далеко?

  И вдруг он обхватил Джину за спину, прижался к ней всем телом и с такой силой впился в приоткрывшиеся от изумления губы, словно хотел вытянуть из нее все соки.

  Адам не мог дышать.

  Нахлынувшая внезапно ярость утонула в горячем море желания. Джина шире открыла рот, и язык Адама скользнул в его влажную глубину. Он отдавал и брал, захватывая от нее как можно больше, как будто вся жизнь его зависела только от этого.

  Как противоречиво в ней все! Такая мягкая, но в то же время способная постоять за себя. Даже перед ним. Нежная, но обладающая огненным темпераментом. Она перевернула всю его жизнь. Внесла хаос в установившийся годами порядок. Заставила его слишком много чувствовать. Слишком многого хотеть.

  Она была опасна.

  И с этой мыслью Адам вытащил себя из-под колдовских чар и прервал поцелуй, словно утопающий, всплывший на поверхность за последним глотком воздуха, прежде чем покинет этот мир навсегда. Когда он отпустил ее, она покачнулась и сделала шаг назад, чтобы удержать равновесие.

  Адам боролся, чтобы впустить воздух в свои горящие легкие. Боролся, чтобы унять пульсирующую боль внизу живота и почти безумное желание поддаться этой настоятельной потребности. Наконец он почувствовал, что опять может говорить.

  — Ты не обязанность. Джина. Но все равно это только временно. Это не может быть постоянным.

  Боль метнулась в ее глазах, но он не мог позволить смутить себя этим. Он должен держаться того курса, который наметил, когда вступал в сделку. Сделку, что потрясла все его спокойное существование.

  —  Почему, Адам? — ее голос был мягок, несмотря на страдание в янтарных глазах. — Почему ты не хочешь ничего чувствовать? Ведь ты был женат. И любил Монику.

  Огненный жар в его теле сменился леденящим холодом.

  — Ты ничего не знаешь.

  — Так скажи мне! Как я могу знать, что ты думаешь, если ты не говоришь со мной. Пусти меня к себе.

  Адам тряхнул головой, подыскивая слова. Он не хотел, чтобы у них было что-то еще, кроме этой безличной сделки, с которой они начали. Его прошлое было не больше, чем прошлым. Его прошлым. Он не принимал решений на основе вины, или боли, или каких-либо других эмоций, что могли смутить разум и исказить суждение.

  Он управлял собственной жизнью, как управлял своей частью семейного бизнеса Кингов. Со спокойной, холодной рассудительностью.

  — Эти фотографии в холле... — Джина смотрела на него с молчаливой мольбой, — фотографии по всему дому. Тебя и твоих братьев. Кузенов. Но...

  Адам знал, что она собирается сказать, и весь сжался в ожидании удара.

  —  Но Моники и Джереми нет нигде. Почему, Адам?

  Он заставил звучать свой голос холодно и отстраненно:

  — Ты предпочла бы, чтобы я наполнил весь дом этими снимками? Думаешь, я хотел бы смотреть на фотографии своего сына и вспоминать, как он умер? Какое приятное времяпрепровождение, черт возьми!

  —  Конечно, нет. — Она сжала его локоть обеими руками, и он почувствовал их тепло, проникшее глубоко внутрь пего. — Но как же ты мог вот так от всего отгородиться? Как ты мог заставить себя забыть собственного сына?

  Он не забыл Джереми — маленького мальчика со светлыми волосами, такими же, как у Моники, и с темными глазами Адама. Малыш улыбался, почти всегда улыбался — по крайней мере так он запомнился Адаму. Но это было его. Личное. То, чем он не хотел делиться ни с кем.

  Адам медленно отвел от себя руки Джины и отступил в сторону.

  — То, что я не окружил себя их фотографиями, вовсе не значит, будто я мог или хотел бы их забыть. Но я не живу воспоминаниями. Прошлое не должно вмешиваться в мое настоящее. Или же в мое будущее. — Он заставил себя отстраниться от того разочарования, которое заметил в глазах Джины. Она должна понять, что он не искал любви. И если она позволила себе надеяться на большее, ведь это не его вина, верно? — У нас деловое соглашение, Джина. Ничего больше. Не ожидай от меня того, чего я не могу тебе дать. Тогда, возможно, мы оба получим то, что нам нужно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  В течение нескольких дней Джина жила под впечатлением их последнего разговора. Она принудила себя удержать в памяти не только горячий жар его поцелуя, но и леденящий холод глаз.

  Не обманывала ли она себя все эти месяцы? Не цеплялась ли просто за свои детские мечты, не имеющие ничего общего с настоящей реальностью? Может, пришло время признать поражение и скрепить свое сердце, пока оно еще не окончательно разбито?