Коронованная любовью

— Ваше высочество очень смелы, — сказала баронесса. — Но я слышала, его величество отдал приказ, чтобы революционеров, которые будут изловлены в следующем месяце, немедленно вешали, чтобы им неповадно было устраивать такие нападения.

— Ах, нет! — воскликнула Хиона. — Это жестоко и не нужно! И ведь могут схватить невиновного!

— Всех революционеров следует уничтожить, — объявила баронесса. — Вы согласны, графиня?

— О, конечно, — ответила вторая фрейлина. — Если его величество не будет держать их в узде, никто из нас не сможет спать спокойно.

Хиона решила, что было бы ошибкой продолжать этот разговор. Но беспощадные намерения короля привели ее в ужас.

Ведь даже если бы первоначальный план был приведен в исполнение и поезд сожгли, как сказал ей Невидимый, и она сгорела бы в нем, страшнее воздаяния придумать было бы нельзя.

Однако она дала ясно понять, что хочет остаться одна, и фрейлины удалились, но с таким видом, словно их ожидает суровый выговор за неисполнение своих обязанностей.

Хиона села за секретер в углу комнаты и начала письмо матери и Хлорис.

Она написала, как ей их не хватает, а затем перешла к рассказу о своем прибытии в Дюрик, рассудив, что баронесса была права и нет нужды пугать принцессу упоминанием о происшествии на перевале.

На корабле она уже написала им несколько длинных писем, в комическом тоне сообщив об эпидемии морской болезни среди пассажиров.

Не забыла она упомянуть и о том, как славонский посол после стольких забот, чтобы она ни на минуту не оставалась одна, не выдержал волн Бискайского залива, и леди Боуден тоже, так что они удалились в свои каюты и вышли из них только в Средиземном море.

Теперь она пожаловалась матери на длиннейшие, скучнейшие речи по-немецки, которые должна была выслушивать на вокзале и утром в парламенте.

Письмо она заключила так:

«Если бы только, мама и Хлорис, вы были здесь, как мы бы смеялись, но улыбки во дворце — редкость. Наверное, потому, что у короля нет для них времени».

Она уже описала, как король все время торопится и как их карета мчится по улицам.

Она как раз заканчивала письмо, когда из спальни в гостиную вошла Мизра.

— Простите, ваше высочество, — сказала она, — но сейчас пришел лакей доложить, что у дверей ждет депутация матерей с детьми. Дети принесли цветы для вас, и матери спрашивают, понимая, какая это дерзость, смогли бы вы их принять.

Хиона положила перо.

— Ну конечно! — сказала она. — Распорядитесь, чтобы депутацию проводили в одну из гостиных. Я сейчас же спущусь к ним.

Мизра замялась.

— Лакей, ваше высочество, говорит, что не может справиться у дворецкого, тот сейчас отдыхает, а сам он не знает, как следует поступить в подобном случае.

— Поступить следует так — проводить женщин в какую-нибудь гостиную, как я уже сказала, — ответила Хиона. — Не думаю, что их много.

— Десять — пятнадцать, ваше высочество, и их дети.

— Передайте лакеям мое распоряжение, — приказала Хиона.

Мизра торопливо вышла, а Хиона дописала письмо, положила в конверт и запечатала.

Потом пошла в спальню, где ждала Мизра, и сказала:

— Отправьте мое письмо, Мизра. А где депутация?

— В первой комнате справа от входной двери, ваше высочество, — ответила Мизра, — но я не совсем уверена, что вы поступаете правильно.

— Я еще никогда не принимала депутаций, — ответила Хиона, — и намерена получить от этого удовольствие сполна.

Она засмеялась и решительным шагом направилась по коридору к лестнице, втайне опасаясь, что, если она не поспешит, кто-нибудь отправит женщин восвояси, прежде чем она их увидит.

Лакей, тот самый, что поднялся наверх, решила она, открыл перед ней дверь, выходившую в мраморный зал, и она вошла в небольшую комнату, видимо, приемную для просителей.

Там, как и сказала Мизра, она увидела десяток женщин, и около каждой стоял ребенок, а то и два с букетиками в ручонках.

Видимо, все они чувствовали себя неловко и жались друг к другу с нервным видом.

Однако Хиона заметила, что многие из них были очень красивы, а те, что помоложе, просто блистали красотой — огромные глаза, ниспадающие на плечи волосы.

Все они были одеты в национальные костюмы — прелестный бархатный корсаж, юбка колоколом и вышитый передник, какие можно увидеть на Балканах повсеместно.

Когда Хиона вошла, они восторженно зашептались, что было куда красноречивее официальных приветствий.

— Вы так добры, что решили посетить меня, — сказала Хиона по-славонски.

Тут они дружно вскрикнули от радостного удивления, а одна, в которой Хиона узнала мать малыша, преподнесшего ей розу, сказала:

— Я же говорила, что ее высочество говорит на нашем языке!

— Всю дорогу сюда я его учила, — объяснила Хиона. — Но если я буду делать ошибки, вы должны извинить меня и помочь мне их исправить.

— Просто чудо, что мы понимаем ваше высочество, а вы понимаете нас! И мы никак не ждали, что английская принцесса будет так красива и так умна!

Хиона засмеялась и взяла букетики у детей, спрашивая, как их зовут и сколько им лет. Все они ей очень понравились.

Как она уже написала матери, девочки были прелестны, как ангелочки.

— А я не ждала, что вы все в Славонии так красивы! — сказала она. — Но в такой прекрасной стране и люди должны быть прекрасными.

— Вы тоже редкая красавица, ваше высочество, — сказала наиболее смелая. — Может, теперь, когда вы здесь, все пойдет по-другому.

— По-другому? — переспросила Хиона. — Но в чем? Наступило короткое молчание, а потом они заговорили наперебой:

— Никто о нас не думает, школы очень плохие, учителей не хватает. Наши дети, даже самые способные, не могут получить настоящее образование.

— Это никуда не годится! — воскликнула Хиона.

— Да, ваше высочество, но как ни протестуют некоторые члены нашего парламента, для народа не делается ничего!

Хиона не сказала того, чего хотела бы, зная, что это было бы ошибкой.

И принялась расспрашивать женщин о их жизни. Как она и предполагала, их мужья были простыми ремесленниками или рабочими, и только одна сказала, что ее муж служит мелким чиновником в каком-то министерстве.

И еще из их слов она поняла, что они очень бедны и особенно тяжело приходится городским жителям, ведь крестьяне хотя бы могли сами обеспечивать себя едой.

Ей так много хотелось сказать им! Но она знала, что необходимо соблюдать осторожность, а затем, опасаясь, что их могут прервать, она решила, что пора с ними попрощаться.

— Мне бы хотелось угостить детишек чем-нибудь, — сказала она.

И тут же, подчиняясь порыву, дернула сонетку. Дверь открылась мгновенно, и она заподозрила, что дежурные лакеи подслушивали за дверью.

— Принесите какое-нибудь печенье, пирожные или шоколад для детей, — распорядилась она. — Думаю, у главного повара что-нибудь найдется. А их ведь немного.

Она говорила по-немецки. Лакей поклонился и вышел.

— Умоляем, ваше высочество, не затрудняйтесь из-за нас, — сказала одна женщина. — Мы считали, что поступим очень дерзко, придя сюда. Мы никогда еще не бывали внутри дворца, но вы были так добры, что нам хотелось сказать вам, как мы восхищаемся вами.

— Я очень рада, что познакомилась с вами, — ответила Хиона. — И надеюсь, у меня будет много случаев поговорить с другими славонцами, как я говорила с вами.

По выражению их лиц она поняла, что они считают это очень маловероятным.

Тут, к счастью, и гораздо быстрее, чем она ожидала, вошел лакей с подносом затейливых пирожных, от которых дети пришли в восторг, да и их матери тоже.

Они быстро съели угощение, а затем, словно, как и Хиона, чувствуя, что им не стоит задерживаться, начали с ней прощаться.

Хиона хотела было пожать им руки, но, к ее смущению, они низко приседали перед ней, а потом становились на колени, чтобы поцеловать ей руку, а детишки следовали их примеру.

Их благодарность была просто трогательной, и Хиона, выйдя из дверей, чтобы помахать им на прощание, подумала, что в Дюрике она хотя бы приобрела нескольких друзей.