Ковер грез

Оказалось, что ацтеки готовили из этих бобов своеобразный, острый на вкус напиток, который называли «чоколатль». Для этого они разводили в горячей воде растертые бобы какао, к которым добавляли изрядную порцию… кайенского перца.

Кортесу и его сподвижникам этот напиток не понравился, зато то, что готовили специально для Монтесумы, был куда вкусней. Жареные бобы какао растирали вместе с зернами кукурузы в стадии молочной спелости, к этой смеси добавляли мед и уваренный сладкий сок агавы и все это сдабривали ванилью.

Вернувшись в Испанию, Кортес привез королю какао-бобы и рецепты приготовления «чоколатля», переименованного в шоколад.

— Значит, Кортесу мы обязаны появлением шоколада? — спросила Пита.

— Без сомнения, ему. Впрочем, все в жизни так и происходит, ибо нет худа без добра, — резюмировал Ференци. — Но давайте я расскажу вам, как шоколад распространился по всему миру. Первое время он был известен только в Испании, при дворе короля. Прошли десятилетия, и какао-бобы стали известны во Франции. Правда, и там до середины XVII века никто, кроме королевы, не пил шоколада. Кстати, Пита, вы знаете, что в Англии существует одна из самых известных шоколадных фабрик «Роунтри энд компани лимитед»?

— Ференци, как вам не стыдно. Девочка только-только начала осваиваться на родине, до фабрик ли ей было! — отозвалась вместо Питы Элен.

— Про шоколад из школьной программы по биологии я знаю только одно, — смущенно сказала девушка. — Знаменитый натуралист Карл Линней, классифицируя растения и придумывая для них научные ботанические названия, дерево какао назвал «какао-теоброма». Слово «какао» он позаимствовал у индейцев племени майя, а от себя добавил два греческих слова: «теос» — бог и «брома» — пища. Получается, по Линнею, что шоколад — это пища богов.

Граф чуть заметно поднял брови, изумившись такой осведомленностью Питы, а Элен, сделав еще глоток, удовлетворенно кивнула:

— И впрямь — пища богов.

Пите было ясно, что граф Ференци с Элен знакомы очень давно, еще до ее замужества. Почему же тогда, если они столь явно симпатизируют друг другу и ценят друг друга, им не пришло в голову скрепить эту взаимную привязанность узами брака? Граф, судя по всему, не женат и вряд ли когда-либо был женат. Элен теперь тоже свободна… И все же факт оставался фактом: они не поженились. Кроме того, Пита не понимала, почему Элен всегда настаивает на ее присутствии при встречах с графом, даже когда сама девушка отказывалась, поскольку беспокоилась о маленьком Поле, считая, что не уделяет ему достаточного внимания. Правда, мальчик заметно поздоровел с тех пор, как приехал сюда и попал под опеку Терезы, на что и ссылалась Элен, возражая Пите.

Однажды они вместе с графом ужинали в Англоамериканском отеле, и Пита надела то самое вечернее платье, которое приобрел для нее еще в «Грейледиз» сам Джеффри Вентворт. Странно, почему она прежде не хотела носить его, а только любовалась им и бережно касалась его рукой? Вот свое второе вечернее платье Пита надевала уже много раз, а ничего другого более или менее подходящего у нее просто не было. В этом розовом наряде девушка чувствовала себя просто красавицей. Когда Элен зашла за компаньонкой и Пита открыла ей дверь, то та едва не ахнула от удивления. Новое платье выгодно подчеркивало и оттеняло привлекательность его владелицы. Элен и не думала прежде, что ее юная протеже, золотоволосая, с фиалковыми глазами, способна произвести такое впечатление! Что ж, теперь легко догадаться, как ее воспринимают представители мужского пола.

— Дорогая! — воскликнула Элен. — Выглядите просто замечательно! Откуда у вас эта прелесть?

— Подарок, — тихо ответила Пита. — Подарок мистера Вентворта.

— Джеффри?!

— Да.

Помолчав немного, Элен спросила:

— Вы хотите сказать, что он открыл для вас счет, а вы сами выбрали это платье? Что ж, у вас хороший вкус.

— Нет, я не выбирала. Это и в самом деле подарок. Опекун выбрал его сам.

— Одна-а-ко!.. — воскликнула хозяйка виллы. Элен конечно же, как всегда, выглядела великолепно: в золотистом парчовом платье, с изумрудными сережками в ушах и изумрудным браслетом, но она слегка нахмурилась и поморщилась, услышав ответ девушки. — Нам, впрочем, пора, — поспешно закончила разговор миссис Рамбольд. — Ринальдо уже ждет.

Элен внимательно следила за реакцией Ринальдо на новый наряд Питы. От нее не укрылось, что он как-то по-новому посмотрел на девушку и весьма галантно взял ее под руку.

Стол в отеле был сервирован отменно и украшен цветами, которые отбирал сам граф. Пите было немного неловко и непривычно — сидеть в таком роскошном обеденном зале и чувствовать на себе мужские взгляды! Ее ничуть не удивляло мужское внимание в отношении Элен — та была невероятно хороша в своем изысканном наряде, но о собственной внешности Пита никогда не была особенно высокого мнения, а потому интерес к себе отнесла на счет нового платья. Как было бы хорошо, если бы ее сейчас увидел Вентворт! Возможно, это изгладило бы из его памяти то несчастное черное платье, из-за которого она чуть не расплакалась. Каким же она еще была ребенком! А он, светский человек, очень щепетильный, не любящий привлекать к себе внимание, — каково ему тогда было? Эти неприятные воспоминания заставили ее поежиться.

После ужина все трое отправились на виллу графа. Там на террасе они пили кофе с ликером и любовались великолепным видом на вечерний сад в приятном обществе хозяина. Граф с равным вниманием относился к обеим женщинам, но взгляд его чуть дольше задерживался на Пите, и тон его голоса при разговоре с ней стал чуточку любезнее.

Элен, конечно, великолепна, но эта девушка словно статуэтка из тончайшего фарфора и кажется такой же хрупкой. Лежа в шезлонге, Элен делала вид, что дремлет, но на самом деле с интересом наблюдала за поведением своих спутников. Между тем Ринальдо предложил Пите прогуляться по саду, и она с удовольствием согласилась — сад графа и впрямь был удивительным. Воздух здесь был насыщен ароматом множества экзотических цветов. Граф и его спутница расположились в изящном павильоне из чистого белого мрамора, откуда открывался вид на ночную Флоренцию, и хозяин виллы принялся рассказывать ей о знаменитых флорентийских башнях, соборах, общественных зданиях, о картинных галереях и известных произведениях живописи, на которые стоит обратить внимание, в том числе и на фрески во дворце Синьории. Ференци говорил обо всем этом с таким вдохновением и знанием дела, что Пите интересно было его слушать.

Возвращаться в дом они не торопились. Она внимала рассказам своего спутника, на которого сама Пита производила странное впечатление — она казалась ему земной и в то же время как будто не вполне реальной. Прекрасные глаза девушки отнюдь не светились счастьем, а взгляд выражал что-то такое, о чем и она сама еще, быть может, не догадывалась. Как человек опытный, граф чувствовал, что Питу что-то беспокоит или угнетает, хотя вряд ли она сама отдает себе отчет в этом. Девушка выглядела одинокой и независимой, но в то же время в глубине души стремилась к совсем иной жизни. Интересно, почему?

— Дорогая, — начал он, осторожно коснувшись ее руки, — я не хотел бы показаться слишком любопытным, но в ваши юные годы вы выглядите слишком серьезной. Для девушки, которой всего девятнадцать, вы слишком часто думаете о прошлом и пережитом, не так ли?

Пита посмотрела на него удивленно: граф довольно верно описал ее душевное состояние.

— Знаете, я много думаю о… о своем отчиме, — ответила она. — Его не стало всего несколько месяцев назад, и мы были большими друзьями. Мне очень его недостает.

— Отчим ведь не родной отец, — заметил Ференци.

— Верно, — согласилась Пита, — но иногда и родной отец не бывает настолько близким.

— Пожалуй, — отозвался граф. — Но всему свое время, и гораздо естественнее смотреть вперед, чем оглядываться назад. При вашей внешности, синьорина, и при вашем английском очаровании — хотя вы не слишком похожи на англичанку — будущее не должно рисоваться вам в мрачном свете. А потом, надо надеяться на лучшее. Поверьте, время исцеляет все раны, и у вас впереди еще много хорошего.