Слезы на лепестках роз

Его прикосновения были как пища для умирающего с голоду. Его поцелуй – вином для умирающего от жажды. Но и того, и другого ей было мало.

В тот миг, когда казалось, что пик обольщения уже достигнут, его рука скользнула по обтянутым джинсами бедрам, задержалась на впадинке живота. С внезапным криком она выгнулась под ним, когда его рот жаром сомкнулся на ее соске. Язык его метался и дразнил, и от его ласк теплые волны восторга сотрясали ее все сильнее, разжигая пламя внутри.

– Патрик! – Джордана вцепилась ему в волосы, инстинктивными движениями тела взывая о продолжении. – Пожалуйста, – выкрикнула она и потянулась к нему. Прижимая его к себе, она сначала ощутила его тело на своем – властный отпечаток твердых, горячих мужских мышц на изгибах жаждущей женской плоти, затем влагу языка на своем соске – ласкающую, соблазняющую – и, наконец, натиск губ, от которого все ее чувства завертелись смерчем, вознося к вершине желания.

Звук раскрывающейся молнии на ее джинсах прозвучал в темноте раскатом грома. Ночь притихла, притушила таинственные шумы, прислушиваясь к неровному дыханию страсти. Сначала пальцы, а потом губы Патрика проложили дорожку от ее рта к горлу, к груди, чтобы снова воздать должное сочным бутонам сосков. Потом язык скользнул по животу, через ямочку в центре, вниз, замирая на грани никогда не испытанной ею близости.

– Кто-нибудь уже занимался любовью с тобой?

Не в силах говорить, она покачала головой.

– Тогда это не годится, – хрипло проговорил он. Все должно быть по-другому. Во всяком случае, в твой первый раз. – Медленно, будто наблюдая за собою во сне, он вернул одежду на место, тщательно застегнул все пуговицы и молнию, пока соблазнительные секреты Джорданы не оказались спрятанными.

Патрик Маккэлем никогда в жизни не сдерживал себя. Перекинув ноги через край шезлонга, он резким движением поднялся и повернулся спиной к той прелестной картине, которую представляла из себя Джордана в лунном свете. С распущенными, спутанными волосами, с припухшими от его поцелуев губами, она была слишком соблазнительна, чтобы долго оставаться девственницей, если вовремя не уйти.

Решительным шагом Патрик направился к бассейну, опустился на колени на каменный парапет, зачерпнул пригоршню воды, плеснул ее себе на лицо, но даже резкий запах хлорки не мог смыть воспоминания о ней.

Запустив ладони в волосы, он чувствовал, как струйки стекают по лицу вниз, на плечи. Он повторял этот жест снова и снова, пока его рубашка, промокнув, не прилипла к телу. Прохладная влага не приносила облегчения. После долгих недель воздержания и равнодушия к самым соблазнительным женщинам ему нужна была только Джордана. Одна Джордана.

Даже Маив Дельмари, с ее острым умом, с телом, достойным поклонения, и мастерством куртизанки, не интересовала его. За последние несколько недель Маив стала совершенно несносной. Она приняла от него в подарок рубины, однако поверить в окончание их связи не спешила. Пускалась на любые хитрости, преследовала любовника, появляясь внезапно в офисах его фирмы или в ресторанах, где он обедал. Неудачи не обескураживали бравую даму, она делалась все назойливее и экстравагантнее. Маив всегда одевалась броско и вызывающе, но в дурной тон все-таки не впадала. Теперь же она намеренно дразнила его: открытые платья, ранее предлагавшие взору добрую половину пышной груди, теперь, казалось, едва держались на острых вершинках сосков. Прозрачные блузки и юбки с разрезом до бедра – дешевенькие уловки, годные для Голливуда, но не для Атланты, – оставляли его совершенно равнодушным, а то и вызывали отвращение.

Маив выставляла себя напоказ, уповая на приманки плоти, а его пульс заходился в бешеном ритме от вида невинной женщины в простой рубашке и джинсах.

Звук ее шагов заглушила вода, и прикосновение Джорданы застало его врасплох. Он дернулся, и резкое это движение заставило ее покачнуться, она бы упала, если бы его пальцы не обвились вокруг ее запястий. Джордана удержалась на ногах, но еще долго не могла успокоить дыхание.

– Мне очень жаль, – выдавил он наконец.

– Чего тебе жаль, Патрик? Что я чуть не упала?

Или же мы возвращаемся к старой песне? Тебе жаль, что я слепая?

– Слепота не мешает тебе быть желанной.

– Тогда почему же ты не стал заниматься любовью со мной?

– Девственность имеет такую цену, какую я еще не готов заплатить.

Цена, которую он не готов заплатить, – любовь.

Мечта каждой женщины, даже самой юной. Она пришла, чтобы отпустить его, а вместо этого согласна на половину мечты. Любить будет только она, безнадежно, тайно, и когда Патрик уйдет навсегда, она больше никого не полюбит. Рэнди была права: полюбить один раз в жизни лучше, чем ни разу.

– Девственность – не предмет купли-продажи или обмена. Девственность – не дар, но и не бич Божий, из-за нее я не становлюсь ни лучше, ни хуже. Я – женщина, со своими женскими желаниями. – Она положила ладонь ему на грудь; под насквозь промокшей рубашкой гулким, размеренным ритмом стучало сердце. – Ты мне нужен, Патрик.

– Не играй с огнем, Джордана. Можешь сгореть.

– Слишком поздно. Уже сгорела.

Он не знал, что она имеет в виду, – не хотел знать.

Она хочет его – этого было достаточно.

– Тогда поедем со мной. – Он притянул Джордану к себе, так что ее грудь вжалась в его влажное тело, и наклонился, чтобы поцеловать. – Поедем со мной в Шотландию, – прошептал он ей прямо в губы. Это меньше всего входило в его намерения, но если у нее хватит мужества согласиться, то хватит мужества и вынести конец. – Поедем со мной, и на какое-то время весь мир станет нашим. Я подарю тебе восходы и закаты, дни, наполненные солнцем и цветами, целые ночи любви.

– Да. – Джордана уже тянулась к нему, хотя и понимала, что он предлагает ей любовь плоти, но не сердца. Луна блестела на ее ресницах, мокрых от слез, которым она ни за что не позволила бы пролиться. – Я поеду с тобой, Патрик. Куда угодно.

– Нет! – Когда он понял, о чем попросил, когда понял, на что она согласилась, возражение взорвалось в нем мгновенно, отчаянно. Пальцы его сомкнулись на ее запястьях. Загнанный в ловушку человек сражался с наступающими на него стенами. Ярость, кольцом свернувшаяся в душе и ожидающая своего часа, ужалила его, словно гадюка. Обливаясь холодным потом, он отбросил ее руки. Патрик Маккэлем никогда слабаком не был. Он управлял собственной судьбой, слушал голос только собственной совести – и ничьей другой. Он ни перед кем не склонял головы.

Впервые за очень долгое время Патрика Маккэлема охватили смущение и неуверенность. Как загнанное в угол животное, он набросился на источник своего смятения.

Лицо его в бледном свете луны отражало всю силу искавшей выхода ярости, и даже выражение безмолвной тревоги в глазах Джорданы не могло умерить ее.

– Ты бы поехала, не так ли? – Он скрипнул зубами, безжалостно вцепившись железной хваткой в ее запястья. – Ты готова ехать со мной куда угодно и исполнять все мои прихоти. Все отдавая и ничего не требуя взамен. Не требуя даже защиты, а она тебе так нужна! Щека его подергивалась от волнения, когда он последней ложью расчищал себе путь к отступлению. – Мне не нужна ни твоя невинность, ни ты сама. Мне нужна женщина опытная, которая все понимает. Достаточно знающая жизнь, чтобы обезопасить себя. Ты понимаешь, что я имею в виду под словом "обезопасить", Джордана? Или же ты слишком невинна, чтобы об этом знать? Когда-нибудь я захочу иметь сыновей. Законных сыновей, а не рыжеволосых ублюдков, которые напоминали бы мне о дурацкой опрометчивости.

Она молча сносила незаслуженную жестокость, Только глаза, поблескивающие в лунном свете, выдавали ее страдание. Мгновенная, подлая ярость Патрика вдруг сникла, сморщилась, как мерзкая, бессильная тварь в присутствии нежной отваги.

Непреодолимое желание обнять ее, осушить поцелуями ее слезы появилось так же внезапно, как злость. Но гордыня возобладала.

– Мне очень жаль, Джордана. Прости. За все. – Теперь его голос звучал нежно. Ладонь замерла у ее щеки, так и не прикоснувшись. Он отдернул руку, резким движением сжав пальцы в кулак. И прошептал, делая шаг назад: