Счастье рядом

Люк, смущенный ее похвалой, продолжал:

— В общем, Морин вернула ему колечко. Ее кавалер попробовал было снова распустить руки, но полицейской повестки оказалось достаточно, чтобы утихомирить его.

— И она больше никогда с ним не встречалась?

— После первого ареста нет.

— Первого? А что… впрочем, неважно. Не хочу ничего знать. Ты справился, причем хорошо.

— Ну, пока что хорошего мало. Потом она обнаружила, что беременна.

— О господи! Каролиной?

Люк кивнул.

— Морин пришла ко мне вся в истерике. И зачем только женщины это делают?! Они же должны знать, что мужчины не выносят слез.

Мари похлопала его по руке.

— Уж такие мы создания, Люк. Но ты не волнуйся. Обещаю, что никогда не стану при тебе плакать. Продолжай.

— Я снова отвел ее к юристу. Морин призналась — она боится, что ее бывший жених может предъявить права на ребенка, если узнает, что он родился. И вот она опять пришла ко мне и сказала, что не хочет писать его имя в свидетельстве о рождении. Можно она воспользуется моим?

— Ого, — Мари откинулась на спинку стула, — почему бы ей просто не поставить прочерк в графе «отец»?

— Нельзя. Если я буду записан как отец, то предъявлять права на ребенка уже никто не вправе.

Мари была поражена.

— И ты согласился?

Он кивнул.

— Я не видел в том ничего страшного. Морин просто хотела защитить своего ребенка, вот и все. Речь не шла ни о какой материальной поддержке, хотя, если б она попросила, я бы, наверное, помог и в этом. Вскорости меня перевели в Форт-Уэйн. Ребенка я ни разу не видел. Я уехал до того, как Морин пошла в декретный отпуск. Три года от нее ничего не было слышно. Я уже почти забыл про всю эту историю, как — опа! — откуда ни возьмись, приходит извещение из Министерства семьи и ребенка приехать забрать свою дочь. Морин умерла. Очевидно, других родственников у нее не было. Мое имя записано в свидетельстве о рождении, и вот я уже новоиспеченный папаша.

— Вот это да! Но все же так лучше, чем если бы малышка либо досталась грубияну отцу, либо вообще попала в детский приют.

— А я-то как же? Неужели я не нуждаюсь в сочувствии?

Мари поднялась, выбросила огрызок в мусорное ведро, а чашку поставила в раковину.

— Ты большой и сильный. Ты действительно не нуждаешься в сочувствии. Ты можешь все. И вообще, поглядеть на тебя, так можно подумать, что ты ешь на завтрак гвозди. — Мари не шутила: в Люке словно ощущался железный стержень. В нем была физическая сила, повергающая ее тело в трепет, и она начинала угадывать также силу характера, которая не могла не восхищать.

Из гостиной послышался глухой удар. Мари вздрогнула:

— Что это?

Люк уже мчался к двери.

— Каролина! — крикнул он на бегу.

Они оба понеслись по коридору — Люк впереди, Мари за ним. Он ворвался в гостиную. Заспанный, ничего не понимающий ребенок, увидев его, заморгал. Девочка лежала на подушках, которые они положили на пол как раз для такого случая.

Люк резко затормозил. Он не хотел напугать малышку. Тяжело сглотнув, он попытался утихомирить свое колотящееся сердце, которое грозилось вот-вот выскочить из горла. Сделал один глубокий вдох, второй, и в этот момент из-за угла выскочила Мари и врезалась ему в спину.

— Что? Что случилось?

Люк придержал ее, но даже не взглянул в ее сторону. Все его внимание было сосредоточено на ребенке. Слабо улыбнувшись, он подошел к софе.

— Что это ты делаешь, кнопка? Скатываешься с дивана, как с горки? — Он присел на корточки рядом с Каролиной и легонько помассировал ей ножки. Скорее для того, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Пульс медленно возвращался к нормальному ритму. Кажется, малышка чувствовала себя прекрасно. — Если хочешь, можешь еще поспать, — пробормотал Люк и натянул на нее одеяльце.

Но она, похоже, не собиралась спать, пока ее любопытство не будет удовлетворено.

— Папа, а чей это дом?

— Мари, — сообщил он гипнотическим шепотом. — А у тебя уже глазки слипаются. Закрывай их и поспи еще. А когда проснешься, поможешь Мари испечь печенье. — Он усмехнулся, видя, что Каролина уставилась на него сияющими глазенками. — А если она будет сильно занята, мы поедем домой и сами попробуем. Печенье, наверное, получится несъедобным, но это ничего, ведь правда, солнышко? Я читал в одной книжке для родителей, что сам процесс гораздо важнее конечного продукта. Ты с этим согласна?

Каролина моргнула раз-другой, а потом ее реснички сомкнулись. Люк наклонился, чтобы поцеловать ее в щечку, потом передумал, боясь, что поцелуй может разбудить девочку. Он отодвинулся, обернулся и обнаружил улыбающуюся Мари.

— Что?

Мари пожала плечами.

— Ничего. Ты очень мил с ней.

— Не болтай чепухи. «Мил»! — негодующе фыркнул он. — Во мне нет ничего милого.

— Как скажешь, — с готовностью согласилась она. — Однако я бы хотела обратить внимание на предупредительность, которую ты проявляешь, потихоньку выходя из комнаты.

— Это не предупредительность. Это самосохранение. Если она не выспится, то будет капризничать весь день. Я уже узнал это на собственном опыте. Каролина — дама с характером.

— Это точно.

— Было бы неплохо отучить ее добиваться своего криком.

— А ты попробуй. — Всю дорогу до кухни Мари улыбалась у него за спиной. — Хочешь кофе? — спросила она, когда они вновь оказались на кухне.

— Да, пожалуй. — Люк тяжело опустился на стул. — Когда Джейсон придет домой?

— Через полчаса.

— Как придет, я возьму его на вождение, если ты посидишь с Каролиной.

— Без проблем. С удовольствием испеку печенье. Джейсону понравится. — Она полезла в шкафчик и достала две чашки и сахарницу, потом молоко из холодильника.

Запах варящегося кофе стал заполнять кухню. Люк только собрался высказаться по поводу чудесного аромата, как Мари одной рукой схватилась за стойку, а другой зажала себе рот.

Люк поспешно встал.

— Тебе плохо, да? Только не падай в обморок, ладно? Ну скажи, что случилось?

Она убрала руку со рта, только чтобы показать на кофеварку.

— Это было ошибкой.

Люк оглянулся, но не увидел ничего необычного.

— Что? Что было ошибкой?

— Ты что, не чувствуешь запаха? Кофе. С ним что-то не так. Фу, выключи его. Он меня убивает.

Люк потянул носом воздух.

— Кофе как кофе. Обычный.

— Не может быть.

— Может, — сказал он с сожалением. — Изменения в тебе. Теперь, когда ты беременна, он действует на тебя по-другому. Но — будь по-твоему! — Он снял емкость с кофе с плиты и храбро вылил его в раковину. А ему так его хотелось! Вместо этого пришлось тщательно вымыть посуду из-под кофе и открыть окно над раковиной. — Проветривание — самый быстрый способ избавиться от запаха, который тебя беспокоит, — закончил Люк.

Мари стояла, опершись обеими руками о стойку.

Лучше бы он заткнулся! — подумала она, борясь с приступом тошноты. Но вслух сказала:

— О, Люк, ты так прекрасно со всем справляешься, тебе и помощь никакая не нужна.

— Так же, как и тебе, — деликатно заметил он. — Ты великолепно переживешь грядущие события. Однако же — ну что плохого в том, если мы будем рядом и будем опираться друг на друга? Разве не в этом заключается основной рецепт развития общества и цивилизации? — (Как солидно он выразился!) — Человеческая раса в целом давно миновала тот этап, когда индивидуум вынужден был все делать в одиночку. Ты плетешь корзины. Я меняю их на зерно. Кто-то меняет одну из шкур на кувшин для воды… — Люк хлопнул себя по ноге, увлекшись собственной речью. — Подумай об этом, Мари. Зачем двигаться вспять сотням лет эволюции?

Господи помилуй, да он прямо дает ей урок социологии! Мари долго и задумчиво вглядывалась в него. Люк умеет быть настойчивым.

— Ладно, — сказала она наконец.

— Ладно?

Она медленно кивнула.

— Только учти — это не безоговорочно, но да, хорошо.

— Ну вот! — обрадовался он. — Прекрасно! Ты не пожалеешь. — И он тоже.