Провидица поневоле

— Krisis! — воскликнул доктор, хватая Нафанаила за руку. — У нее наступил кризис! Прошу вас, идемте к ней. Сейчас не время для обид!

Нафанаил Филиппович кивнул и, не раздумывая, бросился вслед за Гуфеландом. Когда он вбежал в комнату Натали, то увидел, что тело ее изогнуто, наподобие мостика, и голова вот-вот сомкнется со ступнями ног.

— Сделайте что-нибудь, — взмолился трясущимися губами Волоцкий. На него было страшно смотреть; лицо его побелело, руки и голова тряслись, как в лихорадке.

— Идите к графу, — крикнул доктору Кекин и, оттолкнув секретаря, приблизился к постели графини. Очевидно, она уже не могла кричать и только с дикой быстротой вращала глазами. В уголках ее рта пузырилась розовая пена.

— Отойдите! — рявкнул Нафанаил и, раскинув в стороны руки, сделал несколько шагов назад, отодвигая руками и спиной собравшихся в комнате. Затем скинул сюртук, подошел вплотную к Натали и, следуя наставлениям из магнетической книги, устремил на нее взгляд. Потом, положив одну руку ей на голову, а другую прислонив ладонью к ее подгрудной ложечке, сильно дунул ей в лицо. Больная ойкнула и ухватилась за спинку железной кровати. Ее стало мелко трясти. Не давая Натали опомниться, Кекин распростер над ней руки, как бы удерживая ее своей силой и волей и, почувствовав знакомую теплоту и покалывание в кончиках пальцев, стал производить ладонями дугообразные движения снаружи внутрь и от ног к голове, словно окутывая ее теплом своих рук. Это длилось около десяти минут. Скоро Натали шумно выдохнула и бессильно опустилась на кровать. Тело ее приняло нормальное положение. Глаза заволокло дымкой тумана, веки стали тяжелыми и вот-вот были должны сомкнуться. Так продолжалось с минуту. Затем Кекин наклонился над ней и подул сначала в правый висок, затем в левый. Натали закрыла глаза и еле слышно прошептала:

— Благодарю тебя.

С четверть часа в комнате графини было тихо. Она мерно дышала и как будто спала, и никто не решался нарушить ее сон ни движением, ни звуком. Потом лицо ее приняло обычный цвет и покрылось нежным румянцем. Она потянулась и открыла глаза.

— Умаялся, бедняжка? — улыбнулась она Нафанаилу. — Ты очень силен. Я, как никогда, чувствовала твою огромную волю. Ничего, с сегодняшнего дня моя болезнь быстро пойдет на убыль. Верно, доктор? — обратилась она к Гуфеланду.

— Совершенно точно, — ответил доктор. — Сегодня у вас был кризис, после которого всегда наступает быстрое излечение.

— Вот видишь, — внимательно посмотрела на Кекина Наталия Платоновна. — Ты снова спас меня. Потому что, если бы ты не пришел сегодня, кризис мог бы убить меня. А ты мог не прийти?

— Мог, — честно ответил Нафанаил.

— Почему? — не отводила от него взгляда Натали. — У тебя была мысль оставить меня и уехать?

— Да. Потому что…

— Пожалуйста, не беспокойте графиню своими проблемами в ее положении, — нервно перебил Кекина доктор.

— Тогда я сама узнаю, что за повод был у Нафанаила Филипповича, чтобы оставить нас, — спокойно заявила Натали и прикрыла глаза.

Наступило тревожное молчание. Казалось, что графиня что-то вспоминает, и прошло не менее десяти минут, пока она, наконец, не сказала:

— Бедный Фанечка. Тебя обвинили в воровстве?

— Да, — просто ответил Кекин.

— Повторяю, волноваться графине в ее состоянии крайне опасно, — уже вскричал доктор.

— У меня прекрасное состояние, — с улыбкой произнесла Натали. — И вам, доктор, совершенно не стоит беспокоиться.

— Я беспокоюсь только о вашем здоровье, — уже спокойно парировал Гуфеланд.

— Да, это правда, — положила свою ладонь на руку Кекина Натали. — В этой гнусной истории с векселями Фердинанд Яковлевич замешан менее всего. Просто он испытывает ко мне сердечную склонность и ревнует меня к вам.

— Простите, графиня, — поднялся доктор, — мне мое присутствие здесь кажется уже излишним.

— Останьтесь, прошу вас, — подал со своего места голос граф. — Я хочу во всем разобраться и запрещаю кому бы то ни было покидать эту комнату без моего разрешения.

— Наш добрый доктор, — продолжила Натали, — конечно, заинтересован, чтобы Нафанаил Филиппович покинул имение. Но к истории с векселями, повторяю, он не имеет никакого отношения.

— А кто имеет? — поинтересовался Нафанаил.

— Все остальные. Кроме тебя, конечно.

— И его сиятельство? — удивился Кекин.

— Папенька имеет к этому делу самое малое касательство. О заговоре против тебя он ничего не знал, его просто использовали втемную.

— Меня? Использовали? Втемную?! — вскричал Волоцкий. — Кто?!

— Давайте я расскажу все по порядку. Итак, — Натали обвела всех присутствующих внимательным, спокойным взором, — саму идею скомпрометировать господина Кекина и тем самым удалить из нашего дома невольно подали вы, батюшка.

— Что за чушь? — вспыхнул праведным гневом Волоцкий. — Я никогда не хотел, чтобы господин Кекин оставил нас, по крайней мере, до твоего полного выздоровления. Это хорошо известно Нафанаилу Филипповичу.

— Да, это так, — подтвердила слова графа Натали. — И все же именно вы, пусть невольно и, конечно, без всякого злого умысла подсказали возможность удаления господина Кекина. Помните, когда я, но не теперешняя, а находящаяся в полном здравии, просила вас в очередной раз выгнать Нафанаила Филипповича из дому? И вы в очередной раз отказали в этой просьбе, заявив, что господин Кекин честный и благородный человек, и отказывать ему от нашего дома нет причин?

— Да, — подтвердил граф, — все именно так и было.

— А потом она, — продолжала Натали отделять себя просветленнуюот себя же иной, — спросила вас, что бы было, если бы вы вдруг разуверились в вашем госте? Тогда вы прогнали бы его из дома? «Ну, если бы он совершил какой-нибудь бесчестный поступок», — произнесли вы не очень уверенно, но все же произнесли. Это означало одно: уличенный в каком-либо бесчестии господин Кекин скорее всего был бы выдворен из нашего дома. Мне, то есть ей, эти ваши слова запали в душу, и, немного подумав, она решила искусственно создать ситуацию, которой бы Нафанаил Филиппович был бы скомпрометирован и перестал бы являться в ваших глазах честным и благородным человеком. Она поделилась этой идеей с господином Блосфельдом, который охотно взялся воплотить ее в жизнь, потому что…

— Чушь! — воскликнул Эмилий Федорович, избегая встречаться с разгневанным взглядом графа. Зато он поймал на себе взгляд доктора, который, подняв от пола глаза, немигающим взором смотрел на него, и еще не ясно было, какой из этих взглядов был опаснее и страшнее. — Наталия Платоновна вполне может ошибаться в своих провидениях. К тому же есть свидетель, который видел, как господин Кекин входил и выходил из кабинета его сиятельства.

Все взоры оборотились на горничную Анфиску. Та стояла ни жива ни мертва, и восковая бледность, расплывающаяся по ее лицу, яснее ясного говорила о том, что еще немного, и бедная девица лишится чувств.

— Я… я… — попыталась она было что-то сказать, но у нее недостало для этого сил, и она безвольно опустила руки и уронила голову на грудь.

— Нет у вас никакого свидетеля, господин Блосфельд, — с гримасой брезгливости, так знакомой Нафанаилу Филипповичу, произнесла Натали. — Разработав со своей матушкой план, как оболгать господина Кекина, вы сами подкинули в его комнату векселя отца, вами же у него выкраденные, и подговорили горничную стать вашим свидетелем за пятьдесят рублей, которые, кстати, вы ей так и не отдали.

Она замолчала, переводя дыхание. Действительно, слов ею было сказано уже слишком много. Но она продолжила:

— Я знаю, Фаня, у тебя в голове вертится вопрос: зачем весь этот сыр-бор понадобился господину Блосфельду и его матушке?

— Ты знаешь, мне не особо-то и хочется это знать, — ответил графине Нафанаил Филиппович.

— Да, я тебя понимаю, — улыбнулась ему Натали. — И все же послушай, чтобы, как говорят твои знакомцы господа литераторы, расставить все точки над «i».

— Как скажешь, — не стал спорить Кекин.