Найди свое счастье

Он поморщился, услышав это "очевидно", но молча признал, что она права. Единственное, чего он жаждал сегодня вечером, это попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель.

Нет, поправка: попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель вместе с Дорис. Он почувствовал бы себя лучше, если бы она снова прикоснулась к нему. Ему бы спалось лучше, если бы она лежала рядом.

Спалось бы, усмехнулся он про себя. После десяти лет забвения и тайного ожидания, если ему наконец удастся заманить ее снова в постель, ни черта не будут они спать, как бы ни болело все его тело. Он удовлетворил бы десятилетнее ожидание, голод, потребность.

Удовлетворил бы неистребимую потребность в любви этой женщины.

— Как насчет завтрашнего вечера? Тебе уже полегчает к тому времени?

— Ага, — сдерживая радость, пробормотал он, — это было бы чудесно.

Она потянулась за сумочкой, словно готовясь уходить, и он испытал внезапную тревогу. Сейчас она назначит время, попрощается и быстренько исчезнет. Он пытался придумать, что бы такое сказать, лишь бы задержать ее подольше.

Но она не встала и не назначила пока время обеда.

— В воскресенье вечером Кэт сказала мне, что ты ей нравишься, и была абсолютно уверена в том, что и она понравилась тебе.

Ты ей понравился. Приятно, конечно, но это признание не должно иметь никакого значения. Девочке всего лишь девять лет, ей может понравиться почти каждый, с кем она знакомится. Нет, все же имеет какое-то значение, более того, — значит чертовски много. Это его тронуло, у него потеплело на душе, которую слишком долго ничто не трогало.

— Она действительно мне понравилась, — признался он. — У тебя замечательная дочка.

В воскресенье в ресторане он похвалил Кэт, и на какое-то мгновение она ощутила тревожный холодок. И сейчас ее кольнуло горькое чувство вины и раскаяния. Но, как и в тот раз, она постаралась скрыть свою тревогу. Как же больно слушать, когда он говорит что-то приятное о девочке, которую они произвели на свет!

— Тед… — Она сделала глубокий вдох, открыла было рот и смолкла, опустив глаза.

— Неужели тебе так трудно говорить со мной? — мягко спросил он, вглядываясь в ее лицо.

Дорис наконец решилась посмотреть ему прямо в глаза.

— Да, — ответила она с невеселой улыбкой. — Всегда так было, с самого начала. Никогда не знала, что тебе сказать или как с тобой обращаться.

— А если как с другом?

— Но мы никогда не были друзьями. От знакомства мы сразу перешли к…

К занятию любовью. Он никогда не слышал от нее ни этих слов, ни признаний в своих чувствах, которые она испытала той ночью. Да и осталось ли воспоминание об этом?

С порозовевшими от стеснения щеками женщина не решалась сказать вслух о том, что было на самом деле. Фраза повисла в воздухе. Дорис как бы доверила ему закончить ее и продолжила свою мысль:

— Между нами так и не возникла дружба. Мы почти не говорили, и я ничего не знаю о тебе.

— Ты никогда ни о чем меня не спрашивала.

Вскочив на ноги, она пересекла всю комнату и, остановившись у двери, снова повернулась к нему лицом.

— Я боялась.

Она произнесла это тихо, стыдливо, словно признавалась в большом секрете. Неужели ей кажется, подумал Тед, что он ничего не помнит, обо всем забыл? Она была наивна, невинна и прозрачна как воздух. Такой и осталась, и все, что чувствует, проявляется на ее лице, в ее слишком выразительных глазах. Каждое желание. Каждое опасение.

— Чего же ты боялась? — сухо спросил он.

Она стояла неподвижно, словно захваченная врасплох, потом медленно и неохотно заговорила:

— Я была совсем юной, не знала тебя, а ты обо мне и знать не хотел. Ни тогда, ни после.

Скривившись от боли во всех суставах, он поднялся, осторожно направился к ней и остановился рядом.

— Ты так же молода и прекрасна.

— Мне двадцать девять, скоро и пятьдесят, — покачала она головой. — Последние десять лет здорово состарили меня.

Она подразумевает смерть Грега, понял Тед. Горе, от которого он и сам никак не мог избавиться, стеснило его грудь.

— Мне очень жаль, Дори, — печально произнес он. — Мне жаль, что Грег погиб, и тебе приходится одной воспитывать его дочь.

Она протянула руку, чтобы попрощаться, и ему захотелось коснуться ее пальцев губами. Но рука остановилась в дюйме от него и тут же медленно опустилась.

— Я лучше пойду.

Гостья стремительно открыла дверь и вышла. Пристально глядя на скромный желтый бант, украшавший ее гладкие темные волосы, он думал о приглашении на обед, о котором она совсем забыла, и об обиде, которую высказала в прошлую субботу. "Ты мог бы по крайней мере извиниться… Мог бы сказать, что переживаешь смерть Грега…"

И это все, чего она хотела от него? Извинения? И добившись своего, уже не нуждалась бы в нем?

Внезапно Дорис обернулась.

— Тебе надо принять аспирин и лечь в постель. Завтра приходи в любое время после пяти, если будешь в состоянии, а не придешь, перенесем на другой день.

— Обязательно приду, — повеселевшим голосом заверил он.

Улыбнувшись на прощание, Дорис пошла к своему "шевроле", припаркованному рядом с домом. Он прислонился к косяку двери и смотрел, как она отъезжает. Машина уже давно уехала, а он продолжал стоять, перебирая в памяти несколько последних минут.

Дорис дотронулась до него, улыбалась ему, по-дружески говорила с ним. Пригласила на обед, проявила сочувствие, разоткровенничалась.

Она даже упомянула ту ночь, когда они занимались любовью.

Ну и что, что ноги покрылись волдырями и все тело чертовски болит.

Денек-то оказался совсем неплохим!

В четверг вечером Дорис торчала перед зеркалом в ванной комнате, когда прозвенел дверной звонок.

— Я открою! — крикнула Кэтрин из гостиной, и через мгновение послышалось шлепанье ее теннисных туфель по коридору. Была уже половина шестого, и Дорис, вернувшаяся в пять часов, примеряла уже третий наряд.

Какая же я глупая, выругала она себя. Боже мой, это ведь не свидание. Просто Тед придет пообедать с ней и Кэт.

Всего лишь Тед.

Мужчина, с которым она провела самые незабываемые часы в своей жизни.

Мужчина, которого ей следовало предпочесть тому, за кого вышла замуж.

Мужчина, с которым зачала дочь.

Мужчина, которого так и не смогла забыть.

О нет, не было ничего глупого в ее робости. Тед Хэмфри оставил в ее жизни больший след, чем кто-либо еще. Его отношения с Кэт могут оказать самое благотворное влияние на девочку, а могут и исковеркать ее жизнь.

Она одернула новую нарядную черную майку, спускающуюся на мягкие серые брючки, и поправила ленту, стягивающую волосы в конский хвост, потом погасила свет и пошла вниз по лестнице. Ее босые ноги неслышно ступали по покрытым ковром ступенькам, и какое-то мгновение она могла видеть гостиную, будучи незамеченной.

Телевизор был настроен на вечерние мультики, их герои громко смеялись, но Кэт сосредоточила свое внимание на госте, забыв о детской передаче. Она что-то показывала ему и отчаянно жестикулировала. В воскресенье вечером дочь говорила о желании научиться лучше бросать мяч и рассчитывала, что Тед может помочь ей в этом. Она, похоже, не теряет времени зря.

Спустившись в гостиную, Дорис убрала звук в телевизоре, и, когда Кэт бросила мячик, поймала его. Отмахнувшись от неизбежного протеста, она покачала головой.

— Самое малое, что ты можешь сделать, это оставить гостя в покое и не требовать от него немедленной тренировки.

— Я и не требовала, ма. Я объясняла, что у меня не получается.

— Забери мячик и рукавицу, — строго сказала мать, — и сними наконец кепку и отнеси все в свою комнату.

Девочка стянула бейсбольную шапочку, распустила волосы и громким сценическим шепотом сообщила Теду:

— Скоро шеф-повару придется отправиться на кухню, тогда продолжим. — И они засмеялись, взглянув на Дорис. Кэт подхватила мячик, подняла с пола кожаную рукавицу и выскочила из комнаты.