Однажды летом в Италии

Самым разумным сейчас было бы поехать домой, но ей не хотелось этого. Она жила интенсивной жизнью, которой не знала раньше, и частью ее новой жизни был мужественный мужчина, сидящий напротив.

— О чем вы думаете? — спросил ее Маттео.

— О многом. Я сильно изменилась после приезда в вашу страну. Я даже начинаю любить ее. Но многое оказалось не таким, как я себе представляла.

— Я рад, что вы с нами, — заметил он. — В тот день, когда мы встретились, я только увидел, что вы можете быть полезной…

— Да. Я поняла это.

— Когда я вижу то, что мне нужно, то стараюсь сделать все возможное, чтобы получить это. Как судья, я к тому же наделен некоторой властью, которая… возможно, не всякому нравится.

— Я не жалуюсь. Мне как раз была нужна твердая рука. Ничто другое не спасло бы меня.

— Но теперь, когда вы с нами, я начинаю сожалеть, что изначально не слишком хорошо вел себя по отношению к вам.

— Лучше всего раздумывать, когда ты победил, — согласилась она.

— Вы смеетесь надо мной?

— Чуть-чуть. Вам очень неприятно?

— Нет. Просто я не привык к этому.

— В последнее время в вашей жизни не так много радости и смеха, верно? — мягко спросила она.

— Как вы, без сомнения, уже заметили, я не могу похвастаться наличием чувства юмора. Когда люди смеются, я всегда думаю, что они что-то увидели у меня за спиной, и не поддерживаю их веселья. Это тоже не слишком приятная черта моего характера.

В ее памяти всплыли фотографии счастливого мужчины с женой и ребенком.

— Почему вы так принижаете себя? У всех есть маленькие недостатки.

— Не пытайтесь подбодрить меня, Холли, — грустно произнес он. — Сейчас я не слишком хорошо о себе думаю по причине, о которой я не могу сказать вам…

— Не хочу показаться навязчивой, но если я могу хоть чем-то помочь…

Холли все больше убеждалась в том, что судья горюет не только из-за гибели жены. Он был похож на человека, который несет на плечах непосильную ношу, то сопротивляясь, то прося о помощи. Ей хотелось обнять Маттео и облегчить его боль.

— Я бы хотел о многом рассказать вам как-нибудь.

— Да, да.

Официант принес кофе. Холли заставила себя улыбнуться.

— На днях мы праздновали вашу свободу. Что вы будете с нею делать? — спросил Маттео после недолгого молчания.

— Я пока останусь здесь. Мне незачем торопиться в Англию. У меня нет близких родственников, нет работы. Я никому не нужна, кроме Лизы. Думаю, это сейчас главное.

Он медленно кивнул.

— Вы созданы, чтобы заботиться о других. В вас есть сила, которая всегда будет притягивать к вам нуждающихся. Это замечательная и очень редкая черта характера.

— И все-таки мне бы хотелось больше узнать о вашей жене. Конечно, я понимаю, что вам тяжело говорить о ней.

— Вряд ли вы понимаете.

— Восемь месяцев — небольшой срок, и вы все еще оплакиваете…

— А вы оплакиваете Бруно Ванелли?

Она на минуту задумалась, потом ответила:

— Я оплакиваю только свои иллюзии относительно него. Ту сказку, которую я сама придумала.

— Иллюзорное счастье. Иногда оно длится достаточно долго…

— Но может быть и скоротечным, — ответила она со вздохом.

Повисла напряженная тишина.

— Значит, вы хотите больше узнать о моей жене?

— Мне нужно прояснить некоторые важные моменты. Например, как вы познакомились? — смело спросила Холли.

— Кэрол приехала сюда на практику. Пришла в суд, где я выступал в роли адвоката, и как только я увидел ее, тут же влюбился. Стал запинаться и в итоге проиграл дело. Позже я догнал ее, когда она выходила из суда. Мы поженились через месяц. Лиза родилась несколько месяцев спустя, и какое-то время мне казалось, что я самый счастливый человек на земле.

— Вы не хотели иметь больше детей?

— Хотели, но у Кэрол случился выкидыш, и она так страдала, что я не мог просить ее еще об одной попытке. Кроме того, у нас уже была Лиза.

Голос Маттео смягчился, и он невольно улыбнулся.

— Уверена, она была великолепной малышкой.

Он усмехнулся в ответ.

— Она была самой лучшей. Она все делала раньше других детей: раньше начала ходить, разговаривать и писать. А кроме того, она непрестанно всем улыбалась, потому что хотела, чтобы окружающие люди были ее друзьями. Жаль, что вы не знаете, как она тогда выглядела…

— А я знаю. Лиза показывала мне альбом с вашими семейными фотографиями. На них вы кажетесь счастливой семьей…

— Мы и были ею, — прошептал Маттео.

— Я даже ощутила зависть, потому что не знала своего отца. Мне бы тоже хотелось иметь такие фотографии, где он обнимает меня и смотрит на меня с такой любовью и гордостью. Я бы хранила их до конца своих дней. Когда есть такая память, это как вечное благословение.

Он не ответил, погрузившись в свои мысли.

— Разве вы никогда не пересматриваете те фотографии? — спросила Холли.

— Нет.

— Ясно. Я не имею права давать вам какие-либо советы…

— Я сам начал этот разговор, так что позвольте мне услышать ваше мнение.

— Вы оба любили Кэрол, и вы оба оплакиваете ее. Делайте это вместе. Говорите о том, какой она была замечательной.

— Замечательной… Вы не знаете, о чем просите. Если я и смогу рассказать кому-то, то это будете вы. Мне, как и Лизе, нужна ваша поддержка.

Маттео замолк и судорожно сжал ее руку.

— Все хорошо, — успокаивала она. — Все хорошо.

Пытаясь заглянуть в его глаза, Холли наклонилась ближе, и тогда он провел пальцами по ее лицу, сначала по щеке, а потом по губам. Это было легкое прикосновение, похожее на касание крыльев бабочки.

— Холли, — прошептал он. — Холли, моя Холли…

Это было как удар молнии. Не так давно другой мужской голос ласково произносил ее имя, и куда привели заверения в вечной любви? Неужели Маттео заманивает ее в ту же ловушку ради достижения своих собственных целей?

— Отвезите меня домой, — строго попросила она.

Судья с удивлением посмотрел на нее.

— Но…

— Пожалуйста. Так будет лучше для нас обоих.

Через полчаса они тихо вошли в дом.

— Спокойной ночи, — сказала Холли, поворачиваясь к лестнице.

— Холли, не надо. — Маттео взял ее за руку. — Вы всю дорогу молчали, а сейчас собираетесь убежать от меня. Я не хотел обидеть вас. Мне казалось, мы понимаем друг друга, но вы вдруг решили отстраниться. Что вас спугнуло?

— Не получилось, верно? — резко спросила она.

— Что не получилось?

— Умная игра, которую вы затеяли. Я случайно слышала часть вашего разговора с синьорой Лионелло. Она заявила, что я хочу найти богатого мужа, а вы сказали, что ваше сердце под надежной защитой. И что теперь? Решили соблазнить меня?

Он тихо выругался.

— Вы все преувеличиваете.

— О, не отрицайте, что хотите вскружить мне голову, чтобы я никуда не уехала и как можно дольше оставалась возле Лизы. Немного похоже на Бруно, но он хотел только денег. Вы же хотите гораздо большего.

— Не смейте сравнивать меня с ним.

— Почему нет? Вы, как и он, затеяли циничную игру.

— Вы считаете, что это игра?

Маттео быстро придвинулся к ней, и в следующее мгновение она ощутила вкус его губ. И если прикосновение его пальцев возбудило ее, то поцелуй грозил свести с ума.

— Перестаньте, — с трудом проговорила Холли.

— Нет, — возразил он у ее губ. — Я собираюсь целовать вас до тех пор, пока вы не образумитесь.

И кто из нас двоих должен «образумиться»? — подумала Холли с отчаянием, когда он снова завладел ее губами. В их поцелуе не было ни смысла, ни логики, ни расчета, только накал эмоций, который не имел ничего общего с благоразумием.

Холли почувствовала, как Маттео увлекает ее в тень под лестницей, и поняла, что если уступит ему, то пропала. На этот раз она не будет пешкой в руках мужчины.

Она отстранилась и уперлась руками ему в грудь.

— Отпустите меня сейчас же, — задыхаясь, прошипела Холли. — Предупреждаю вас, я — опасна.

Маттео опустил руки так внезапно, что ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не потерять равновесия. Сдерживая подступившие к горлу рыдания, Холли опрометью бросилась в сад.