Распутник

– А потом, когда мама попыталась сделать этой неумехе мягкое замечание и загладить ситуацию, – поведала мисс Пибоди своему заинтересованному собеседнику, – она ответила дерзостью, так что маме пришлось проявить строгость и отправить ее обратно домой. Бедная мама! Все это ужасно испортило ей настроение. И мне тоже, сударь, можете не сомневаться. Вы даже не представляете себе, что мы с мамой сделали для Патриции. Мама вообще заменила ей родителей, а я стала сестрой, хотя ее родная мать – всего лишь дочка викария, который едва ли даже был джентльменом. Но она ровно ничем не отплатила нам за всю нашу доброту, она замкнутая и угрюмая, а порой – явно дерзкая. Мама просто святая, только она может со всем этим мириться!

– И вы тоже, дорогая мисс Пибоди, – отозвался Банкрофт, нежно похлопывая свою спутницу по руке, лежавшей на его предплечье. – Ведь так мало на свете юных леди, которые в состоянии смотреть, как их мама прижимает к груди чужого ребенка, и при этом не утратить своего милого доброго нрава.

– О да, – снова хихикнула Нэнси. – Ревность вовсе не в моем характере, сударь. И потом, надобно иметь снисхождение к бедным родственникам.

Он ловко увел разговор в более приятное русло, так что всю оставшуюся прогулку они разговаривали лишь о самой Нэнси.

Позднее он предоставил ей второй шанс. Спустя два дня все вместе отправились поутру в церковь. Он ехал с Нэнси в парном экипаже и, когда их коляска тронулась в обратную дорогу следом за ландо, где разместились супруги Пибоди, Патриция и миссис Делейни, небрежным тоном поинтересовался:

– Кажется, ваша кузина прощена и снова согрета на груди вашей матушки?

Сегодня Патрицию Мэнган удостоили чести нести зонтик и молитвенник тетушки.

– Естественно. – Нэнси кивнула, так что перо на ее шляпке красиво колыхнулось. – Мама чересчур мягкосердечна.

– А вы разве нет? – спросил Банкрофт, удивленно поднимая брови.

Девушка моментально поняла свой промах.

– Ах да, – рассмеялась она. – К своему стыду, я вынуждена признаться в чрезмерной чувствительности. Я даже мягкосердечнее мамы. Во всяком случае, папа постоянно твердит мне об этом. Но эту.., тварь вовсе не следовало прощать. Из-за ее неаккуратности погибла добрая дюжина бутылок лучшего папиного вина и двадцать замечательных хрустальных фужеров! А она даже не извинилась и не проронила ни единой слезинки! Она никогда не проявляла никакой благодарности за все то, что мы для нее сделали. А я ненавижу неблагодарность сильнее всех прочих пороков.

– Да, прискорбно сознавать, что нашу благотворительность не замечают и не ценят те, чьей единственной целью в жизни должна быть забота о нашем душевном спокойствии и удовольствии от наших собственных благодеяний, – проговорил Банкрофт.

– Да, – нерешительно произнесла Нэнси, словно не вполне была уверена в том, что верно поняла смысл его слов. – Думаю, ее все-таки следовало прогнать.

– Даже если ей больше некуда идти? – не удержался Банкрофт.

– Но ведь это ее забота, не так ли? – бойко отозвалась девица Пибоди.

– Даже если ей пришлось бы погибнуть на большой дороге? – Он не верил собственным ушам. – Или в ближайшем городишке, где такой, как она, нечем заняться, нечего даже продать, кроме… Впрочем, то, что я собирался сказать, не для таких нежных ушек, как ваши. Но вы ведь ни за что не прогнали бы ее на самом деле, не правда ли? Вы просто предполагали, что могли бы сделать, если бы у вас не было такого нежного сердца, верно?

Нэнси театрально вздохнула:

– Вы правы, сударь. Папа говорит, что не представляет себе, как я буду управляться с прислугой, если я не способна даже наказать их как следует за то, что они бьют посуду или делают все не так, как надо.

Мистер Банкрофт снова свернул разговор. Он услышал все, что ему было необходимо, и все, что, увы, ожидал услышать. Он предоставил ей две попытки, и мисс Пибоди ими уже воспользовалась.

Он планировал свою месть достаточно хладнокровно. Все оставшееся время в Холли-Хаусе он думал только об этом, потеряв интерес ко всему прочему. Он резко оборвал связь с леди Майрон после единственного красноречивого монолога и даже не позаботился о том, чтобы объясниться с миссис Хантер, хотя у этого романа было столь многообещающее начало. Теперь он проводил ночи в одиночестве. Спал он, правда, ненамного больше, чем в предыдущие две недели, но при этом тратил гораздо меньше сил – ведь он был один. Долгие ночные часы Банкрофт лежал навзничь на своей кровати, закинув руки за голову, и думал. Он часто вспоминал тот поцелуй, самый невинный из всех его поцелуев, считая даже те, что он дарил тетушкам и кузинам, будучи совсем зеленым юнцом.

Он приступил к осуществлению своего плана за два вечера до отбытия гостей из Холли-Хауса. После того как дамы вышли из-за обеденного стола, а джентльмены, отведав портвейна, поднялись, распрямились и решили, что пришло время присоединиться к дамскому обществу, Банкрофт тихонько попросил мистера Пибоди назначить ему на другое утро приватную беседу относительно одного важного вопроса.

После этого он вышел в гостиную, чтобы сообщить мисс Нэнси Пибоди о своих надеждах и волнениях. Пользуясь богатым светским опытом, он легко собрал в кружок практически всех присутствующих дам, и лишь потом начал речь. Вскоре его слушали все, включая и джентльменов.

«Все идет отлично, – поздравил себя Банкрофт, завершив эту часть своего плана и наблюдая, как продолжается общее веселье. – А завтра наступит развязка».

Во всем его замысле был единственный пункт, в котором Банкрофт не был уверен. Совершенно не был уверен. Вот почему он снова почти не спал всю ночь.

Он заметил, как Патриция выскользнула из гостиной. Кроме него, никто этого не видел и никто не стал из-за этого беспокоиться. Впрочем, не совсем так. Когда гости пожелали выпить по второй чашке, а маленькой неприметной тени не оказалось на месте, чтобы подать чай, тогда на отсутствие Патриции обратила внимание сама миссис Пибоди.

«Итак, завтра, – с мрачным удовлетворением подумал Банкрофт, закидывая обе руки под голову. – Завтра!» Но сердце начинало биться с непривычным волнением, когда он задумывался о том, что именно его ждет завтра.

Было позднее утро, когда все дамы собрались в салоне. Все без исключения. Даже миссис Делейни, леди Майрон и миссис Хантер, и даже те дамы, которые обычно спали до полудня, а потом еще час-другой проводили со своими служанками, одеваясь и причесываясь.

Воздух буквально пульсировал от напряжения. Мистер Банкрофт почти сразу после завтрака заперся в библиотеке с мистером Пибоди. Нэнси и миссис Пибоди пересказывали всем, кому не посчастливилось лично видеть эту сцену – хотя, по правде говоря, таких среди присутствующих не было, если не считать Патриции, – что перед тем, как покинуть столовую, мистер Банкрофт еще раз склонился перед Нэнси и, поднеся ее руку к губам, посмотрел на нее любящим взором (последнее прилагательное добавляла только миссис Пибоди, Нэнси оказалась слишком скромна для этого) и тихо промолвил, что ему осталось пережить лишь час невыносимого волнения, прежде чем он сможет наконец задать главный вопрос одной леди – мистер Банкрофт подчеркнул эти слова, не называя ее имени, и ответ определит счастье или боль всей его оставшейся жизни!

Нэнси, как положено, мило покраснела. Глаза ее сияли. Она окидывала взглядом окружающих, слегка задрав носик, словно жалела всех прочих, менее счастливых смертных, коим не суждено было получить предложение от мистера Банкрофта. Девушка была в самом красивом муслиновом платье, хотя было еще только утро. Волосы ее были уложены в замысловатую высокую прическу, аккуратно составленную из завитков и локонов.

С плохо скрываемой завистью в голосе Сьюзен сказала, что Нэнси похожа на принцессу.

Все нетерпеливо дожидались того мгновения, когда двери откроются и кто-нибудь – о, конечно же, сам дворецкий, а не какой-нибудь рядовой лакей – пригласит Нэнси в библиотеку, чтобы та могла лично принять предложение руки и сердца.