Туман на болотах

Из разбитой лампочки посыпались осколки. Я инстинктивно протянула руку, чтобы поймать их. Несколько крупных стекол упали мне на ладонь. Я машинально придавила их другой рукой, чтобы они не упали на пол и не разбились на мелкие кусочки.

И почувствовала, что обрезала ладони и у меня пошла кровь. Я изумленно смотрела, как она капает на пол.

— О! — грустно, с состраданием к самой себе произнесла я. — Вот это да.

Директор повернулся, и тоже увидев кровь, тяжело вздохнул:

— Господи, этого еще не хватало!

Он положил обе половинки глобуса, взял меня за руки и подвел к мусорной корзине. Потом перевернул мои руки ладонями вниз, и в нее посыпались стекла. Он внимательно их осмотрел.

— Так и есть, несколько маленьких осколков застряли. Идемте к раковине. — Он подтолкнул меня к ней — кровь теперь в буквальном смысле лилась на пол, — включил холодную воду и велел мне держать под водой руки, пока он не вернется. — Нужно смыть все мельчайшие остатки стекла!

Ледяная вода лилась на мои руки, смывая кровь и осколки. Когда кожа стала чистой, я увидела, что повреждена только одна рука, но рана производила жуткое впечатление — правую ладонь рассекал четкий, полукруглый разрез.

— О Боже! — пробормотала я. — Лучше бы я была полноценной левшой.

— Что значит — полноценной? — Брет уже вернулся и искал что-то в аптечке первой помощи.

Он осмотрел рану и оторвал пластырь длиной три или четыре дюйма.

— Дело в том, что я пишу левой рукой и всегда пользуюсь левым карманом, но все остальное делаю правой.

— Отчего так произошло?

— Мать говорила, что, когда я была маленькой, она всегда перекладывала вещи из моей левой руки в правую. Никто не объяснил ей, что она поступает неправильно. Я много лет противилась этому, но она все-таки победила. Теперь я сама не знаю порой, какой рукой пользоваться.

— Правда? Вероятно, Трейси, этим объясняются многие ваши внутренние противоречия и... какие-то другие вещи.

Я тотчас заняла оборонительную позицию, поскольку всегда болезненно относилась к своей «леворукости».

— Что вы имеете в виду? Какие вещи?

Он обезвреживал рану, и мне не было видно его лица.

— О, ваше поведение, вашу непредсказуемость, способность попадать в неприятности, помимо всего прочего.

Брет принялся нажимать на порез, пытаясь рассмотреть, не осталось ли еще в коже осколков.

— Судя по всему, к прочему относится моя ненадежность, привычка выбалтывать секреты, моя...

Его прикосновение причинило мне боль, и я прикусила губу. По щекам полились слезы, и одна упала на ладонь. Он поднял голову и зацокал языком.

— Зрелые, взрослые люди не плачут, когда им больно, мисс Джонс.

Его безжалостный, насмешливый тон стал последней каплей. Слезы потекли сплошным потоком, но он лишь придвинул мою руку поближе к себе и подальше от слез. Я не могла объяснить ему, почему плачу. Не могла сказать, что его близость лишает меня присутствия духа, его насмешки приводят меня в бешенство, а его прикосновения выводят меня из равновесия. И что рана, которую он нанес мне сегодня утром, гораздо тяжелее, чем та, которую он сейчас обрабатывал.

— Все в порядке, — всхлипывала я, — оставьте мою руку в покое. Я сама наклею пластырь. — И выдернула руку.

— Хочу вам напомнить, мисс Джонс, что я здесь главный. И вы будете делать так, как я скажу. Вы позволите мне наклеить пластырь, когда я закончу обрабатывать рану? — Он подвинул ко мне стул. — Садитесь.

Я села. Он наложил на рану заживляющий крем и сверху заклеил длинной полоской пластыря. А я все плакала и плакала и никак не могла остановиться. Его суровый профиль и бесчувственный взгляд будто подливали масла в огонь. Наконец он отодвинул мою перевязанную руку.

— Ради всего святого, возьмите себя в руки! Ведь не настолько же вам больно.

Мне стало еще хуже. Более того, отсутствие всякого сочувствия с его стороны вызвало к жизни проявление самых худших качеств моего характера. И забыла, что стою почти на нижней ступени в школьной иерархии.

Я подняла на директора заплаканные глаза.

— Вы жестокий человек, мистер Хардвик. У вас каменное сердце. И я не удивляюсь, — бормотала я, закрывшись здоровой рукой, — что ваша жена считала вас ж-ж-жестоким и бросила вас. Любая на ее месте поступила бы точно так же!

Внутри меня что-то перевернулось, в мои плечи немедленно впились цепкие пальцы так, что я вскрикнула от боли. Он встряхнул меня и процедил сквозь зубы:

— Если бы я не был уверен, что у вас легкий шок, я бы... я бы...

Он встряхнул меня еще раз и отпустил. Я услышала удаляющиеся шаги и поняла, что осталась одна. В пустом кабинете гулким эхом отдавались мои рыдания. Этот звук показался мне таким бесполезным и бессмысленным, что я в какой-то момент перестала плакать.

«Какой смысл лить слезы, — заговорил во мне обиженный маленький ребенок, — если никто не видит их и никто не откликнется на твой призыв о помощи?»

Сломанный глобус все так же лежал на прежнем месте. Мне так хотелось придать ему прежний вид, починив, вернуть ему и сказать: «Вот ваш мир, мистер Хардвик, снова в целости и сохранности, и даже лучше, чем прежде».

Я собрала свои вещи, взяла сумочку и пошла в раздевалку. Наложила макияж на заплаканное лицо и потухшие глаза и подумала: «Какие же чудеса способна творить косметика!»

Уэйн окликнул меня с другого конца коридора:

— Трейси, подожди! — Он догнал меня. — Что ты здесь делаешь так поздно?

— А ты? — буркнула я. Мне совсем не хотелось с ним разговаривать, и я поспешила к выходу. Но он снова догнал меня.

— Куда ты так торопишься?

В этот момент он увидел мое лицо, и я поняла, что боль в глазах косметика скрыть не способна.

— Кто тебя расстроил, птичка? Что случилось?

Я потрясла головой, желая поскорее от него избавиться:

— Ничего. Я иду домой.

Я побежала, и он догнал меня уже на стоянке машин.

— Трейси, послушай, я зайду к тебе сегодня вечером, и мы обо всем поговорим. Так будет лучше.

Я остановилась, вставив ключ в дверцу машины. Может, и правда будет лучше? По крайней мере, я смогу спросить, что он нарассказывал и кому о той ночи на болотах. Я ударилась порезанной рукой о ветровое стекло и поморщилась. Тут он увидел повязку.

— Что такое? Ты подралась с кем-нибудь?

— Да, с земным шаром. С целым миром. Он разбился вдребезги у моих ног.

— Ты шутишь! Точно шутишь? Ты ведь не разбила глобус нашего «золотого мальчика»?

Я кивнула.

— Боже мой! — воскликнул он. — Неудивительно, что он грубо с тобой обошелся. Этот глобус ему дороже всего на свете, за исключением разве только его драгоценного сына.

Слезы вновь подступили к моим глазам.

— Знаю. Можешь представить, что со мной было, когда я увидела его на полу. Я... я нечаянно зацепила его локтем.

Я рассказала ему, как порезала руку.

— Ты сможешь вести машину?

Я обхватила руками руль.

— Думаю, смогу, спасибо.

Уэйн закрыл дверцу и поднял в прощальном приветствии руку:

— Будь осторожна, птичка. Увидимся позже.

Я выехала к школьным воротам, миновав по дороге главный въезд, и увидела, как Брет нес сломанный глобус к своей машине. Медленно подъехав к воротам, я ждала, чтобы влиться в основной транспортный поток. Его машина пристроилась сзади. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела в нем отражение его мужественного, красивого лица. Он смотрел на мою машину. Каким-то непостижимым образом наши глаза встретились в зеркале, и я смутилась. Я нажала на газ, посмотрела налево, забыла посмотреть направо и выехала на дорогу. Мчавшаяся справа от моей машина бешено загудела, уворачиваясь от меня и едва не задев мой бампер.

Сзади директор как сумасшедший мигал фарами и, когда обогнал меня, одарил самым презрительным из своего обширного арсенала взглядом. Не могу утверждать наверняка, но мне показалось, что он, похоже, добавил еще несколько ругательств.

Я уже знала, что утром выслушаю целую лекцию о правилах вождения для молодых учительниц, особенно для частично леворуких, и о том, что их вообще нельзя выпускать на дорогу.