Пожар сердец

Он отстранил ее с такой же неожиданностью, с какой обнял.

— Ложитесь спать, Аннетт. Вы совершенно измотаны.

Не глядя на нее, он ушел, и Аннетт вздрогнула от стука захлопнувшейся двери.

Как во сне, она медленно вернулась в комнату, сбросила туфли и рухнула на постель. Я так устала… Эта мысль вязко растеклась в ее мозгу. Она закрыла глаза, и в ту же секунду ее сознание отключилось.

…Чья-то рука легко потрепала ее по плечу, и Аннетт с трудом разлепила ресницы.

— Это Марджи, сеньорита. Сеньор Бэтфорд попросил разбудить вас к ужину, — услышала она извиняющийся голос и увидела склонившееся к ней смуглое лицо. — Не спешите. У вас достаточно времени.

— Хорошо, я скоро спущусь, — пробормотала она, наконец, проснувшись.

— Сеньор говорит, вы очень больны. — Марджи с искренней жалостью покачала головой. — А сеньора Бэтфорд попросила меня принести вам чай.

Она протянула девушке поднос. Аннетт села на постели и, благодарно улыбнувшись, взяла изящную фарфоровую чашечку, наполненную горячим ароматным чаем. Сделала глоток — приятное тепло разлилось по всему телу, оживив расслабленные мышцы.

Потом она долго стояла под душем, прислонившись спиной к прохладному кафелю стены. Впереди ее ждал серьезный разговор, который так или иначе коснется смерти отца, и Аннетт не знала, сумеет ли она сохранить мужество и не расплакаться. Если бы Саймона не было, она бы открыла тете Эльзе всю боль, раздирающую ее сердце, даже зная, что таким образом она повернет нож в своей душе. Но Саймон придет, а ему она никогда не доверит своих трагических тайн!

Все еще нервничая, она вышла из ванной и надела одно из платьев, подаренных Саймоном. Темно-кремовый шелк мягко подчеркивал изгибы ее фигуры и оттенял золото волос — вымытые, высушенные, они лежали на ее хрупких плечах тяжелыми волнами. Глядя на себя в огромное, в рост человека, зеркало, она вдруг поняла, почему он настаивал на покупке дорогих нарядов — в другой одежде она была бы нелепа в этом великолепии.

Неслышными шагами Аннетт спустилась вниз и, услышав в гостиной голоса, нерешительно вошла.

— Дорогая моя, иди же сюда! — Тетя Эльза ласково ей улыбнулась. — Я только что выговаривала Саймону за то, что он велел разбудить тебя. Если ты плохо себя чувствуешь, я попросила бы Марджи принести ужин в спальню, и ты бы поела в постели. — Тетя была явно обеспокоена, заметив фиолетовые круги у нее под глазами.

— Спасибо, но со мной все в порядке, — заверила ее девушка, столкнувшись с предупреждающим холодным взглядом Саймона.

— Бедная девочка, ты так устала… — Тетя Эльза взяла ее за руку и притянула к себе. — Ты столько пережила, поэтому нужно как можно больше отдыхать и набираться сил.

— Думаю, завтра мне будет намного лучше, — с излишним оптимизмом проговорила Аннетт, но окружающие, как видно, поверили в это не больше, чем она сама. Саймон мгновенно вмешался в разговор:

— Позвольте мне в этом усомниться. — Его взгляд был, как всегда, безжалостен. — Эльза права, мне не следовало посылать к вам Марджи. Я просто подумал, что вы не откажетесь поужинать с нами — не хотелось бы, чтобы вы проснулись и почувствовали себя всеми забытой.

— О чем ты говоришь, Саймон? — немедленно укорила его тетя Эльза. — Аннетт знает, что мы не забываем о ней ни на минуту!

Все замолчали, чувствуя некоторое напряжение, потом Саймон заполнил паузу.

— Давайте ужинать, — коротко сказал он, и Аннетт уставилась в тарелку, прячась от его обжигающего взгляда.

— Он так нервничает из-за того, что премьера фильма не очень удалась. — Тетя Эльза словно извинялась за него перед Аннетт.

— А точнее говоря, провалилась, — резко бросил он, и за столом опять установилась тишина.

Несколько долгих минут ее нарушало лишь редкое позвякивание вилок, но тетя Эльза вновь заговорила, пытаясь создать видимость оживленной беседы. Она то и дело обращалась к Аннетт, но девушка, чувствуя себя скованно, отвечала ей односложными фразами или просто кивала головой. Ее мысли сейчас были далеко. Она снова и снова вспоминала тот день, когда Саймон вошел в ее палату и в ее жизнь. Она все больше убеждалась в том, что совершенно ему безразлична: если бы ему, а не тете Эльзе пришлось решать, взять ее в дом или нет, он бы, не раздумывая, повернулся к ней спиной, дабы не отягощать свою жизнь еще одной проблемой. Ну почему мне так мучительно больно об этом думать? — спрашивала себя Аннетт с неожиданным смятением.

Голос тети Эльзы вспугнул ее, и она вздрогнула.

— Извините? — быстро спросила она, и Саймон метнул в нее бешеный взгляд. — Я… я немного задумалась.

— Ничего, дорогая. Я говорила, что всю жизнь вела себя как последняя трусиха и…

— Эльза, не говори ерунды, — бесцеремонно прервал ее Саймон, пока Аннетт сосредоточенно пыталась связать это признание с темой предыдущего разговора.

— О, это чистая правда! — печально улыбнулась тетя Эльза, глядя на свои безжизненные ноги. — Я всегда считала, что гордость мешает мне первой пойти на перемирие, но теперь понимаю, что это была не гордость, а глупая трусость и эгоизм.

— Эльза, о каком эгоизме ты говоришь, черт побери.

— Ты не знаешь этой истории, дорогой мой, — с тихой грустью произнесла пожилая женщина. — Это было так давно, и с тех пор моя жизнь превратилась в длинную череду запоздалых сожалений.

— Ты преувеличиваешь, Эльза, — с наигранной легкостью бросил Саймон, видя, что она разволновалась, и наливая ей красного вина. Потом бросил выразительный взгляд на Аннетт, словно просил помочь разрядить обстановку. Но девушка беспомощно сжала в руках платок, и он нахмурился.

— Тебе это покажется невероятным, Аннетт, — с тяжелой печалью начала тетя Эльза, — но мы с твоим отцом не всегда были врагами. Когда-то нас связывали самые теплые отношения, какие и должны быть между любящими братом и сестрой.

Аннетт с трудом проглотила подступивший ком в горле. Итак, началось: тетя Эльза заговорила на тему, которую девушка старалась избегать даже в мыслях.

— С детства Роберт был моим кумиром — я восхищалась его честностью, справедливостью, прямотой… — продолжала тетя Эльза с какой-то пронзительной тоской. — Но потом все изменилось. Я встретила моего первого мужа и, поддавшись на его уговоры, решила бросить все и уехать в Америку. Роберт был категорически против моего замужества, человека, которого я полюбила, он считал проходимцем и умолял меня остаться с семьей. В конце концов, он оказался прав… муж бросил меня, но вернуться в Англию я уже не смогла — мне казалось, что трещина между мной и семьей слишком велика…

— Но… я думаю, вы поступили правильно, когда уехали вслед за мужем… вы же любили его и не знали, что все так обернется, — с трудом произнесла Аннетт, ее голос дрожал.

— Наши родители были уже стары и немощны — им требовался тщательный уход, но я думала только о своем личном счастье. Роберт так и сказал мне в тот вечер, и я взорвалась… В общем, мы наговорили друг другу столько ужасных слов, а на следующий день я улетела в Америку. Через год родители умерли — до сих пор чувствую за собой эту вину, этот грех… Если бы только я осталась… — Она приложила руку к покрасневшим глазам.

— Но вы же не знали… — пробормотала Аннетт, ощущая, как слезы горячим прессом сдавливают веки.

— Да, но… я была такой эгоисткой, а Роберт всегда жертвовал собой, если дело касалось семьи, он всегда действовал правильно и бескорыстно… Ты должна гордиться своим отцом, дорогая, он был исключительным человеком — человеком чести. Я так и не успела переломить себя и сказать ему, как сильно его люблю…

— Простите меня! — Голос Аннетт разорвал наступившую тишину, подобно звону разбитого стекла, и, не в силах больше выдержать и минуты этой пытки, она бросилась вон из комнаты, выбежала из дома и, не разбирая дороги, полетела по тропинкам сада в слепой попытке сдержаться от воспоминаний.

Слезы застилали ей глаза. В тусклом свете луны она уловила в переплетениях веток блеск океанских волн и помчалась прямо туда.