Расцветающая роза

Впервые при входе горничной с завтраком она не ощутила радостного волнения ни по поводу своего пребывания здесь, ни даже из-за прекрасной погоды. Не радовали взор чудесные цветы; и никто не ждал ее в мраморном вестибюле после завтрака.

Магазины на Меркарии были хороши, и она не удержалась от покупки пары вещиц для себя, подарка матери и бижутерии для своей напарницы в маленьком книжном магазине, где они работали. Потом она вернулась на площадь Святого Марка, куда считали своим долгом обычно возвращаться туристы, и заказала прохладительный напиток, устроившись за столиком одного из кафе.

Это было не то кафе, где они встретились с Эдуардом в первый день ее пребывания в Венеции. Она постаралась избежать всего, что напоминало ей тот день. Зачем травить душу воспоминаниями. Теперь все изменилось, главное — Эдуард стал совсем другим.

Вернувшись из его палаццо и обменявшись ничего не значащими фразами, они расстались на пороге отеля. Чувства ее настолько переполняли, что она едва смогла поблагодарить его, и он вдруг как по мановению волшебной палочки превратился в отчужденного незнакомца, причем выглядел так, словно ему это преображение ничего не стоило. Он не предложил встретиться вновь, должно быть, потому, что она настояла на своем возвращении из палаццо. И она едва ли могла винить его за это. Однако Кэтлин не могла понять, почему он не хочет рассказать ей все, что знает об Арлетт. Несмотря на его отнекивания, она догадывалась, что у них было нечто вроде связи, и несомненно, он был ею очарован — иначе не стал бы тратить время на портрет.

В то же время она не винила его за то, что, воспользовавшись преимуществом краткого знакомства, он сумел внушить ей некое подобие любви. Поцеловав ее раз, он ясно дал понять, что все это — эксперимент, который не будет повторен. Всего-навсего волшебство венецианской ночи, проведенной в гондоле с красивым мужчиной, — в подобных обстоятельствах любая молодая женщина не устоит от поцелуя на прощанье.

Некого было винить за этот поцелуй. Но она прекрасно понимала, когда Эдуард увлек ее в свое палаццо — а может быть, и надеялась, — что последуют новые поцелуи… Даже в тот момент, когда она обнаружила портрет Арлетт, она ждала, что он кинется за ней и заключит в свои объятия.

Более того, что скрывать, втайне она даже жаждала этого. Но в то же время Кэтлин понимала, что он ею увлекся, однако не желает связывать себя никакими обещаниями. Эдуард был достаточно ясен в своих высказываниях, он не хотел лгать, не хотел оставлять ей ни малейшей надежды на будущее.

Даже через двадцать четыре часа ее бросало в жар от этих высказываний.

«Я старался внушить вам это прошлой ночью, но видно, вы не склонны мне верить. И сегодня я всеми силами пытался это сделать…»

Боль была отчетливой, словно с нее сдирали кожу, и в то же время она испытывала унижение. Что же он думал о ней, жаждущей любви молодой женщине, непривычной к венецианской экзотике, однако тянущейся к людям вроде Эдуарда, живущим совершенно иной жизнью.

Должно быть, поначалу она его удивила, затем озадачила, возможно, потому, что напомнила Арлетт! И это последнее открытие было унизительно — ничего не скажешь, горькая пилюля: признать, что мужчина увлекся тобой только потому, что ты похожа на свою сестру.

И все-таки ей хватило сил скрыть свои чувства при расставании, нельзя было дать ему понять, какую боль он ей причинил. Когда она обернулась к нему, ее лицо выражало безразличие, ей даже удалось придать голосу холодность и равнодушие при прощании. Ей почему-то подумалось, что он не станет больше искать ее общества.

— Благодарю вас за то, что показали мне Венецию, — заявила она подчеркнуто официально, вздернув кверху подбородок, — боюсь, что злоупотребила вашим временем, но, правда, увидела за несколько дней больше, чем могла бы в одиночку за недели. Посему решила, что, наверное, не стоит здесь больше задерживаться.

— О'кей, — с готовностью отозвался он. Вряд ли польстив ей этим. — И воротясь домой в Англию, долгими зимними вечерами у вас будет что вспомнить.

— Мне нравится зимняя Англия, — поджала она губы.

Он лишь пожал плечами.

— Кому что, — заметил он.

Они больше не прикасались друг к другу, только глаза их встретились и задержались на миг. Он произнес сухо:

— До свидания, и пусть у вас не останется превратного впечатления. Я имею в виду поиски вашей сестры! — Он невольно усмехнулся. — Наверное, будет лучше, если вы предоставите Арлетт возможность жить по ее собственному усмотрению. До свидания еще раз.

— До свидания, — эхом повторила она.

Она медленно потягивала коктейль под воркование голубей в тени собора, протянувшейся через всю площадь. Небо над ней было как опрокинутая голубая чаша; и она твердила про себя, что хоть чему-то научилась из опыта кратких отношений с Эдуардом Мороком. Надо быть предельно осторожной с незнакомым мужчиной, вводящим тебя в неизведанный мир. И чем более он чарующ, тем осторожнее следует быть. Чего, видимо, не знала Арлетт.

А позволь себе Кэтлин увлечься Паоло ди Рини — удар мог быть бы еще больнее в случае, если бы она осознала ошибку слишком поздно. Нет, размышляла Кэтлин, сидя под ласковым солнцем, надо быть твердой во всех своих начинаниях, дабы не оказаться в положении Арлетт. И вдруг Кэтлин поняла, что не может уехать, не найдя сестру.

В конце концов, она именно для этого приехала в Венецию, лишь временно отвлекшись на очаровательного темноглазого француза, хотя теперь боялась, что не сможет его забыть. «Пускай опыт общения с ним пойдет мне впрок. Не следует забывать об истинной цели моего пребывания в Венеции». Она открыла сумочку, собравшись расплатиться, и тут на ее столик упала тень — перед ней, дружески улыбаясь, стояла Бьянка ди Рини.

— Синьорина Кэтлин! — воскликнула она. — Паоло сказал, что вы выглядите одинокой и заброшенной, а это непростительно в Венеции! — Она присела за столик без разрешения. — Сейчас как раз время расслабиться и выпить аперитив. Вы ко мне присоединитесь?

— Нет, спасибо.

Бьянка, вызывающе элегантная в шелковом платье медового цвета, позвякивая дорогими браслетами на запястьях, несколько высокомерно заказала официанту розовый джин. Потом достала украшенный золотом черепаховый портсигар и предложила Кэтлин сигарету. Та вновь отказалась.

— Я, собственно, собралась уходить, — заявила она.

Бьянка, закурив, пристально, но дружелюбно разглядывала юную англичанку.

— Вы собрались уходить, потому что скучно сидеть в одиночестве, верно? — спросила она. — Быть одной в Венеции… ну это просто глупо!

— Последние два дня не были скучными, — мягко возразила Кэтлин и снова увидела пристальную, сбивающую с толку усмешку.

— А, Эдуард вас сопровождал, да?! — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Бьянка. И при виде предательского румянца на лице Кэтлин экзотически подкрашенные губы итальянки покривились. — Моя дорогая мисс Браун, — мягко продолжила она, — пора предупредить вас насчет Эдуарда. У него темперамент художника, и на некоторое время его заинтересовывают новые лица, потом это состояние проходит. Он известен тем, что бросает красавиц после сорока восьми часов показного рабства, а красавица остается, как вы бы сказали, на бобах! — Она передернула оливковыми плечами. — Наверняка он нашел вас прелестной, но если вы не увидите его несколько дней, не принимайте это слишком близко к сердцу.

— Не стану, — пообещала Кэтлин, чувствуя, как у нее пылают щеки. Как ни странно, но сейчас собеседница вызывала в ней симпатию. — По правде говоря, у меня нет ни малейшего желания увидеться с мсье Мороком снова, — вдруг импульсивно и откровенно выпалила она.

— Вот как, — оживилась Бьянка, — неужто Эдуард вас уже обидел?

— Не знаю, что вы подразумеваете под словом «обидел», — поджала губы Кэтлин.

— Ну, — стряхнув пепел, безмятежно продолжила Бьянка, — не сказать, что «бросил», вы ведь такая очаровательная англичанка, что нельзя себе представить мужчину, который так легко бы расстался с вами, просто, как я уже сказала, Эдуард совсем не похож на среднего мужчину типа моего брата Паоло, к примеру. Кстати, он только о вас и толкует.