Звезда любви

Как там было чудесно! Моника сплела пальцы и опустила на них подбородок. Когда она впервые туда попала, ее до глубины души поразила неброская красота старого дома. Высокая кованая ограда окружала обширное поместье, защищая частную собственность от любопытных туристов, и сквозь нее можно было увидеть парк, узкую петлистую дорожку, посыпанную песком, уходящую в тень высоких деревьев.

Грегори открыл ворота, они заскрипели — но так тихонько и музыкально, словно наигрывающая менуэт шкатулка из детства. В парке пахло нагретой смолой и влажной землей, над кустами гортензии вились бабочки, сплетая какой-то замысловатый, им одним известный узор. Сбоку на лужайке стояла беседка, увитая плющом, а рядом был маленький пруд с золотыми солнышками кувшинок.

Моника сразу почувствовала, что будет здесь счастлива. В покое и тишине, нарушаемой лишь пением птиц и журчанием воды: во внутреннем дворике, выложенный разноцветной плиткой, бил фонтан. И она сразу же бросила туда несколько монеток. Потому что, только приехав, уже мечтала возвращаться сюда снова и снова.

Ведь, по сути дела, у нее никогда не было своего настоящего дома — сначала съемные квартиры, потом вилла Джорджа, потом, после смерти мамы, снова квартира. А здесь все дышало стариной и уютом, и казалось, что можно часами сидеть в плетеном кресле, ни о чем не думая и не заботясь, потягивая через соломинку ледяной мартини.

А потом Грегори с заговорщицким видом взял Монику за руку и повел за дом. Они ступили на вымощенную камнями дорожку, спустились по крутой лесенке, и Моника ахнула от восторга. Перед ней расстилалась гладь залива, испещренная белыми барашками пены, а внизу, отгороженный с двух сторон стеной, был маленький пляж.

Она и поверить не могла, что все это принадлежит одному человеку, слишком уж все было похоже на сказку. И Грегори из пятидесятилетнего мужчины с седеющей шевелюрой превратился в доброго волшебника, дарящего мгновения совершенного счастья.

Моника помнила, с каким удовольствием он следил за выражением восхищения на ее лице, и сам улыбался, как будто возвращалась его молодость, когда только и возможна такая чистая, ничем не замутненная радость. Она помнила тот день до мельчайших подробностей и хранила этот кусочек давно прошедшего лета бережно и нежно, лишь иногда возвращаясь туда — но, увы, не во плоти, а легкой скользящей тенью.

— Что-нибудь еще? — неприветливо спросила официантка. — Будете что-нибудь заказывать?

Монике никуда не хотелось отсюда уезжать, и она попросила принести себе коктейль и зеленый салат, зная, как не любят официантки праздно сидящих за пустыми столиками посетителей.

— Бармен заболел, — каким-то вызывающим тоном сообщила девушка.

— Тогда просто принесите мартини, водку, лед и несколько оливок.

Официантка, фыркнув, удалилась, но скоро вернулась, неся на подносе заказ. Ушла она не сразу, неодобрительно наблюдая за тем, как Моника сама себе делала коктейль, и думая, наверное, о том, что богатые дамочки могут себе позволить такие выходки.

— Хотите, чтобы я рассчиталась сейчас?

Девушка равнодушно пожала плечами. Но Моника, чтобы избавиться от ее навязчивого присутствия, достала из бумажника деньги.

— Вот, пожалуйста. Если что-то еще понадобится, я вас позову.

Помешивая соломинкой мартини, она смотрела на бледное небо, подернутое сквозистой пеленой облаков. Благодаря воспоминаниям, ей удалось отвлечься от мыслей об Энтони, а коктейль чуть приглушил обиду. Но Моника знала, что это ненадолго: стоит ей вернуться домой, как горечь снова захлестнет душу.

Она все пыталась разобраться в себе, в своих чувствах к Энтони. Да, безусловно, он очень ей понравился, и не только внешне. Его актерство и пренебрежение условностями импонировали Монике. Потому, быть может, что сама она не часто решалась вести себя на людях так, как хотелось, наученная горьким опытом. Искренность — это не то качество, которое приветствуется в обществе. По крайней мере, в обществе, к которому она принадлежала — не по праву рождения, и поэтому, возможно, у нее было столько проблем.

Хотя, с другой стороны, в любой группе, будь то богачи или бедняки, правила игры примерно одинаковы: не старайся вырваться вперед и не показывай, даже если уверена в этом, что ты лучше других. Никто не любит чувствовать себя хуже кого-то, даже в мелочах. В общем, будь как все, и тогда все будет замечательно.

Моника задумчиво покачала головой и отпила обжигающе холодный глоток из широкого бокала на тонкой хрупкой ножке. Главное, не переусердствовать, ведь еще надо ехать обратно. Но сейчас не хотелось думать о возвращении домой, в пустую квартиру, где так тихо по ночам, что становится страшно. И любой резкий звук заставляет вздрагивать всем телом. Хотя чего ей бояться? Она никому не нужна.

Но вернемся к Энтони. Она все время возвращается к Энтони, к совершенно чужому, по сути, человеку, которому если и есть до нее дело, то только корыстное. Да и может ли быть иначе? С чего она вдруг вообразила, что способна пробудить в нем какие-то чувства? К тому же у него есть женщина, эта таинственная Изабелла, о которой он говорил с такой нежностью.

Интересно, как она выглядит? Какие вообще женщины нравятся Энтони? Вчера он восторгался Кристиной — что ж, юность и свежесть всегда в почете, пусть даже в прелестной головке нет ни одной стоящей мысли. Длинные ноги, высокая грудь, кошачья улыбка — вот что нравится всем без исключения мужчинам, о каких бы идеалах они ни говорили.

Моника постукивала пальцами по гладкой поверхности стола. Кажется, она ревнует? Какая глупость! Но это так, не стоит обманывать себя — она именно ревнует, причем не к неизвестной женщине, которая явится через неделю, а к восемнадцатилетней Кристине. Господи, неужели она влюбилась?

Нет, это невыносимо! Она не желает снова испытывать эти муки, проходить по всем кругам ада, надеяться и разочаровываться, ждать с замиранием сердца и снова встречать лишь пустоту. Нет и нет! К черту вас, мистер Стоун!

Моника оглянулась по сторонам, боясь, что выкрикнула последнюю фразу вслух. Но никто не обращал на нее внимания, хотя многие столики были заняты. Только теперь она заметила, что уже вечереет — кромка неба заалела, и облака на горизонте тоже были окрашены в бледно-розовый цвет, словно стая фламинго пролетала там.

Чудесный вечер для двоих, но тому, кто одинок, он не принесет радости. Моника уже собиралась встать, когда вдруг замерла, услышав знакомые голоса. Стараясь не привлекать к себе внимания, она обернулась и с ужасом убедилась, что слух ее не обманул.

На веранду, оживленно переговариваясь, поднимались Карен и Кристина Хорни, сопровождаемые несколькими мужчинами. И среди них был Энтони. Моника искоса смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

— Ах, мне очень понравилось! — Тонкий голос Кристины, с легкой хрипотцой и придыханием. — Правда, домик так себе, слишком маленький.

— Да-да, наш особняк гораздо больше, и все равно не хватает места, — добавила Карен, поддерживая дочь. — Но для холостяка...

Моника напряженно вслушивалась, ожидая, что ответит Энтони, но он, похоже, хранил дипломатическое молчание. Зато в разговор вступил Сэм, один из верных поклонников Кристины, которому вряд ли было на что рассчитывать — он не имел достаточных, по мнению ее родителей, средств.

— Я только одного не пойму: ведь вилла, кажется, принадлежит мисс Брэдли?

— Не совсем. — А это уже известный в Новом Орлеане адвокат, занимающийся как раз разрешением всяческих земельных проблем. — Это очень запутанная история. Бывший владелец «Звезды любви» не оставил завещания, но его вилла была записана на Монику. — Он откашлялся и продолжал: — После гибели мистера Хоупа выяснилось, что он оставил много долгов, и землю хотели пустить с молотка. Но Моника как-то умудрилась договориться с банком о том, что в течение тридцати месяцев выплатит нужную сумму и проценты и вернет себе виллу.

— Говорят, она жила с бедным Грегори из-за денег и заставила его сжечь завещание: ведь у него был прямой наследник. — Карен перешла на заговорщицкий шепот. — Мальчик остался в Европе и, наверное, до сих пор ни о чем не знает.