Зима любви

Антуан знал, что он беспечен и чувствителен. Но знал и то, что мораль для него не пустой звук. Никогда еще ни одна женщина не волновала его так, как Люсиль. Страсть часто охватывала его и раньше. А Сара? Чувство вины и раскаяние превратили эту связь, на самом деле походившую в своей незначительности на все остальные, в трагическую историю любви. Да, что-что, а самокопание было его коньком. С одинаковой легкостью он мог утонуть в горе или предаться счастью. А Люсиль приводила его в замешательство. Он не понимал, что она любила лишь раз в своей жизни, десять лет назад, и успела забыть об этом. Она воспринимала их страсть как неожиданный прекрасный и хрупкий подарок судьбы. Поэтому из суеверного страха, боясь сглазить, она не хотела ничего загадывать на будущее. Она любила ждать его, скучать по нему, любила прятаться. Наверное, ей бы понравилось жить с ним открыто. Каждая минута счастья была хороша сама по себе. Но если в последнее время она и ловила себя на том, что ей стали нравиться глупые песенки о любви, то звучавшие в них обычно слова вроде «единственной и вечной» ни в коей мере не относились к ней. Потому что ее единственной моралью было не лгать самой себе. Иногда ей даже казалось, что из-за этого она невольно превратилась в неисправимого циника. Словно желание быть честной перед собой обязательно вело к цинизму. Словно те, кто передергивает и накручивает слова на чувства, сохраняют свой романтизм на всю жизнь. Она любила Антуана и дорожила Шарлем. Антуан сделал ее счастливой, и ей было незачем, да и не хотелось делать несчастным Шарля. Уважая обоих, она не думала о себе, по крайней мере в той степени, чтобы начать презирать себя за то, что живет одновременно с обоими. Такое положение вещей делало ее жестокой и… конечно, счастливой.

Совершенно случайно она обнаружила, что способна и на страдания. Она не видела Антуана три дня. Светская жизнь столицы была столь насыщена, что случай развел их по разным театрам и ужинам. Свидание было назначено на четыре часа. Она пришла минута в минуту и очень удивилась, когда он не открыл дверь ей навстречу. Впервые за все время она воспользовалась ключом, который он ей дал. Комната была пуста, шторы отдернуты, и в первое мгновение ей показалось, что она ошиблась квартирой: ведь обычно ее встречал здесь полумрак. Антуан всегда зажигал маленькую лампу с красным абажуром в изголовье кровати, которая освещала кусок потолка и кровать. Она с любопытством обошла комнату. Такую знакомую и такую чужую. Прочла названия на корешках книг на полке, подняла с полу галстук, рассматривала насмешливую картину, которую раньше не замечала. В уголке стояла дата: 1900 год. Впервые она подумала о своем любовнике как о незнакомом молодом холостяке, время от времени где-то работавшем, имевшем скромный доход. Кем был Антуан? Откуда он взялся? Кем были его родители? Как прошло его детство? Она села на кровать, но почувствовав себя неуютно, вскочила, подошла к окну. Ее не покидало ощущение, что она пришла к незнакомцу. Ей стало неловко. Впервые она подумала об Антуане как о «другом». Как будто то, что она знала о его губах, глазах, руках и теле ничего не значило, ни о чем не говорило. Но где же он в конце концов? Уже было четверть пятого, она не видела его три дня, и телефон молчал. Преисполненная грусти, она мерила комнату шагами. От двери к окну, от окна к двери. Взяла с полки книгу, попробовала читать, но ничего не поняла и положила ее обратно. Время шло. Если он не смог прийти, то почему не позвонил? Она сняла трубку в надежде, что аппарат неисправен. Гудок был чистым и ровным. А может, он просто не захотел прийти? Эта мысль ударила, как молния, и Люсиль застыла посреди комнаты. Она стояла не двигаясь, как солдаты, в которых попала смертельная пуля, изображенные на эстампах. Вихрь воспоминаний пронесся в ее памяти: может быть, то, что она прочитала в его глазах как упрек, на самом деле было лишь скукой? Или те сомнения, когда она спросила, что мучит его, были на самом деле страхом. Только он боялся не противоречить ей, как показалось вначале, а сказать правду. А правда состояла в том, что он не любит ее больше. Она вспомнила десять разных выражений его лица и решила, что все это были выражения безразличия. «Что ж, — сказала она громко. — Он не любит меня». Она сказала эти слова спокойным голосом, но тут же они обернулись против нее, превратившись в удары хлыста. Она даже поднесла руку к лицу, словно защищаясь. «Но как же я буду жить, если Антуан не любит меня?» И тут же ее жизнь померкла. Ее словно обескровили, лишили теплоты, радости… Жизнь превратилась в покрытую пеплом безжизненную пустыню. Наподобие той, в Перу, что была изображена на фотографии из журнала. Картинка тогда понравилась Антуану.

Она все стояла посреди комнаты. Изнутри ее била дрожь. Люсиль попыталась взять себя в руки. «Спокойно, спокойно, — сказала она. — Спокойно». Она адресовала эти слова телу и сердцу, двум обезумевшим скакунам. Потом подошла к кровати, легла и попыталась заставить себя дышать ровно. Напрасно. Паника, отчаяние охватили ее. Она обхватила плечи руками и зарылась головой в подушку. И тут она услышала свой стон: «Антуан, Антуан…» И эта невыносимая боль. Она даже не предполагала, что может быть так больно. «Ты сошла с ума, — повторяла она себе. — Да ты настоящая сумасшедшая». Но другой голос, который звучал из глубины, был сильнее. Он кричал: «А кто ты без Антуана? Дура, как ты будешь жить без его золотистых глаз, без его голоса?» За окном в церкви прозвонили пять часов, и ей показалось, что это какой-то жестокий и безумный бог бьет в колокола. Минуту спустя вошел Антуан. Увидев выражение ее лица, он на мгновение застыл, а затем повалился рядом на кровать. Он был без ума от любви. Он не знал почему, но это было так. Он покрывал нежными поцелуями ее лицо, волосы, принялся объяснять причину своего опоздания, проклиная издателя, который продержал его целый час в своем кабинете. А она, повиснув у него на шее, невразумительно шептала его имя. Затем она села, выпрямилась, и повернувшись к нему спиной, сказала:

— Знаешь, кажется, я действительно люблю тебя.

— Я тоже, — ответил он. — По-моему, все складывается удачно.

Какое-то время они сидели задумавшись. Затем Люсиль нарочито громко засмеялась, повернулась к нему и очень серьезно стала наблюдать, как к ней приближается лицо человека, которого она любит.

10

Два часа спустя, уходя от него, она решила, что все произошедшее с ней было случайностью. Пресыщенная, усталая от любви, с пустой головой, она шла и думала, что эти полчаса паники были всего лишь результатом нервного срыва. И ничего общего с чувствами… И тогда она решила больше спать, меньше пить и все прочее в том же духе. Она слишком давно была одна и привыкла к этому. Не так легко было признаться самой себе, что кто-то мог стать для нее столь необходимым. Сама мысль об этом ужасала. Ее автомобиль плавно катил вдоль набережной, и она с восхищением смотрела на золотистые в лучах заходившего солнца воды. Настоящий весенний вечер. Она улыбнулась. «Да что со мной в конце концов? В моем-то возрасте? С той жизнью, которую я вела? Ведь в сущности я циничная содержанка». Это мысль окончательно развеселила ее, и она засмеялась. Машины остановились у светофора, и водитель соседнего автомобиля улыбнулся ей. Она рассеяно улыбнулась в ответ и продолжала размышлять: «À действительно, кто я такая?» Ей было все равно, кем она была в глазах других, да и своих собственных тоже. Она давно перестала копаться в себе. Разве это плохо? А может, она умственно деградирует? Раньше, в юности, она много читала. Еще до того, как поняла, что счастлива. Задавала себе много вопросов… Да, да, еще до того как превратилась в хорошо одетое, откормленное, ухоженное животное. Кто она? Куда идет? Линия жизни на ее ладош: была удивительно короткой, и постепенно она свыклась с мыслью о том, что рано умрет. Она даже рассчитывала на это. А вдруг впереди ее ждет старость? Она попыталась представить себя старой, бедной, покинутой Шарлем, с трудом добывающей себе на жизнь… Она попыталась напугать себя, но не испугалась. В эти минуты ей казалось, что что бы ни случилось, а Сена по-прежнему будет такой золотистой, и дворец будет мягко отражаться в ее водах. А это было самое главное. И вовсе не обязательно иметь автомобиль и шубу от Лароша. Уж в этом-то она была уверена. Шарль, кстати, тоже это знал, потому-то он был так несчастен. И как каждый раз, когда она покидала Антуана, чувство небывалой нежности к Блассан-Линьеру охватывало ее. В эти минуты ей очень хотелось сделать его счастливым.