Тайники души

Робин взяла со стола бокал и отпила еще вина. Весь последний год она не прикасалась к спиртному, да и раньше пила вино лишь изредка, в компании, чтобы расслабиться и стать общительнее. Но здесь ее общительность никому не нужна, и меньше всего ей самой.

Зачем тогда, спрашивается, она попросила его поставить на стол вино?

Может быть, потому, что после нескольких месяцев почти полной изоляции ей хотелось хотя бы иллюзии нормальной человеческой жизни? Удовольствия сидеть за столом вместе с другим человеком, болтая о разных пустяках и попивая вино? Возможно. Но и сидящему напротив нее мужчине должно было хотеться того же самого. Робин уже достаточно знала о нем, чтобы понять: образ жизни Люка весьма далек от нормального, хотя, похоже, отшельничество ничуть не тяготит его, более того, он в отличие от Робин наслаждается им.

— Моя мама, конечно, говорила мне нечто подобное, — наконец ответила она на вопрос Люка. — Но знаете, для того чтобы это стало правдой, у мужчины должен быть не только желудок, но и сердце.

Веселость сбежала с лица Люка, а губы скривились в знакомой безрадостной усмешке.

— Насколько я понимаю, вы намекаете, что применительно ко мне эта мудрость не работает, потому что у меня нет сердца.

Робин вздохнула.

— Я ни на что не намекаю. Я просто ответила на ваш вопрос. Прошу прощения, если допустила бестактность.

— Нет, — помолчав, ответил Люк, — это я прошу у вас прощения. Я так давно довольствуюсь компанией одного Гарма, что почти забыл, что это значит — жить рядом с другими людьми. Мое общество вам в тягость, не так ли?

— Не очень, — с облегчением отозвалась Робин. — И я даже в чем-то могу вас понять. Если бы ситуация повернулась наоборот и в мою частную жизнь вторгся совершенно незнакомый человек, я бы тоже не слишком обрадовалась.

Впрочем, даже в страшном сне Робин не могла вообразить ситуации, в которой Люк постучался бы в ее дверь с просьбой предоставить ему ночлег.

— Это не совсем верно, — возразил Люк. — Я был предупрежден о вашем приезде.

— О нашем приезде, — поправила его Робин. — Вы ожидали, что Дотти тоже будет здесь и позаботится обо мне.

Он тяжело втянул в себя воздух и с шумом выдохнул его.

— Может быть, попробуем начать наше знакомство сначала, Робин… Я только сейчас понял, что не знаю вашей фамилии. Дотти всегда называла вас только по имени. — И он выжидательно посмотрел на Робин.

Та колебалась. Она не собиралась скрывать от него свою фамилию. Вопрос был в том, как именно ей представиться: Пауэр или Уайт?

Выйдя замуж за Теренса, она взяла его фамилию, но на работе продолжала пользоваться девичьей, потому что имя Робин Пауэр никому ни о чем не говорило, а Робин Уайт было уже довольно известно в ее кругу.

— Пауэр, — сказала она наконец. — Робин Пауэр, — повторила она уже тверже и, чтобы исключить всякие сомнения, добавила: — Миссис Пауэр.

— Миссис Пауэр… — повторил Люк. — Фамилия пишется так же, как у Теренса Пауэра, художника?

Робин кивнула. Ей казалось, что Люк непременно должен знать эту часть ее биографии, но как же трудно оказалось произнести необходимые слова! На ее глаза снова навернулись слезы.

— Боже мой, что я за идиот! Мне и в голову не приходило… Простите меня, пожалуйста!

— Все в порядке, — успокоила его Робин, незаметно смахивая слезы. — Мне нужно было сказать вам об этом раньше, тогда, когда я увидела рисунок, но я…

— Вы не хотели обсуждать со мной вашу личную жизнь, — догадался Люк. — Но Дотти… она-то должна была меня предупредить!

— Нет, не должна была, — заявила Робин. — Какая теперь разница… Я была замужем, и мой муж… — Она судорожно сглотнула. — Мой муж умер.

Люк посмотрел на ее левую руку, где на безымянном пальце до сих пор блестел тонкий золотой ободок.

— А я ведь даже не заметил, что вы носите его, — немного растерянно и с обращенным к самому себе укором произнес он.

— Я уже сказала, это неважно. — Робин почувствовала настоятельную необходимость сменить тему: эта была еще чересчур болезненной.

Люк хотел было не согласиться с ней, но поднял глаза на ее побледневшее лицо и мягко спросил:

— Так мы начнем сначала, Робин?

К чему это все? Она пробудет здесь совсем недолго, и их пути вряд ли еще когда-нибудь пересекутся. Но ради Дотти…

— Конечно, Люк, — легко согласилась она и, памятуя о малоприятном начале их знакомства, поинтересовалась: — А где же Гарм?

— Я решил, что лучше ему пока побыть снаружи, — объяснил Люк. — Я как раз выходил покормить его, когда позвонила Дотти.

— Если вы выставили его на улицу из-за меня, то, пожалуйста, впустите обратно. — За окном страшно выл ветер, и ветки деревьев царапали по стеклу. — Думаю, он быстро поймет, что я не представляю для вас угрозы.

— Я не был бы в этом так уверен, — туманно ответил Люк.

Робин некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, что именно он имел в виду, но затем оставила бесполезное занятие. Может быть, в устах другого человека эти слова показались бы приглашением к флирту, но Люк… Мотивы его поступков оставались загадкой для Робин.

Внезапно она поняла, какое чувство может испытывать к ней человек, готовый устроить похороны для мертвой бродячей собаки.

— Скажите, Люк, — спросила она, — вы в детстве не подбирали выпавших из гнезда птенцов и брошенных котят?

Вопрос сбил его с толку.

— Не делал ли я — чего? О чем вы говорите, Робин?

— Не надо жалеть меня, Люк, — сухо пояснила она. — Я не выношу жалости. — В том числе и жалости к самой себе, могла бы добавить Робин.

Она повернулась к мойке и включила воду, чтобы сполоснуть посуду после ужина. Вдруг сильная рука схватила ее за плечо и развернула, так что Робин оказалась лицом к лицу с разъяренным Люком.

— Я и не думал жалеть вас! — прорычал он. — И никогда, слышите, никогда не смейте мне указывать, что я должен делать и чего не должен!

Она отстранилась от него.

— Я и не собиралась…

— Нет, вы собирались! Более того, вы только что сделали это. Вы… Проклятье!..

Он оборвал себя на полуслове и неожиданно, наклонившись к ней, впился в губы Робин жарким поцелуем.

Ошеломленная, она сначала не сопротивлялась, замерев в прочном кольце его рук и каждой клеточкой ощущая напряжение всех мышц его тела, пока он целовал ее. Более того, она даже почувствовала прилив давно забытого желания, поднимающегося из глубины ее существа, словно раскаленная лава, и грозящего затопить все другие чувства. Под этим безудержным напором толстая корка льда, покрывшая ее сердце после смерти Теренса, треснула и начала таять…

Только не этот человек! Кто угодно, только не он!

Робин, задыхаясь, отвернула голову от Люка.

— Прекратите! — выкрикнула она, вырываясь из его объятий. — Я не хочу…

— Нет? — Он продолжал удерживать Робин, глядя на нее с непередаваемой усмешкой. — А мне показалось…

— Отпустите меня, — потребовала Робин, отталкивая его руки. — Я не такая женщина, за которую вы меня принимаете.

— А с чего вы взяли, что я принимаю вас за «такую» женщину, что бы это ни значило? — притворно удивился он.

— Я не отчаявшаяся вдовушка, которую нужно немедленно утешить.

— Я думал, мы уже покончили с этим, — медленно произнес он, отступая на шаг. На его виске стремительно пульсировала жилка. — Я просто поцеловал вас. И уверяю вас, вовсе не рассчитывал, что этот поцелуй завершится победным шествием в спальню. Ну хорошо, в следующий раз вам придется попросить самой.

— В следующий раз? — Робин не верила своим ушам. Она еще вся дрожала от пережитого потрясения.

— Я не сказал, что это будет обязательно со мной, — усмехнулся Люк. — Хотя кто знает…

Она знала. Более того, была уверена, что никогда в жизни не попросит Люка Харрингтона снова поцеловать ее! Разве что…

Робин обессиленно опустилась на стул. Ее губы еще горели от прикосновения чужих губ, кровь гудела в ушах словно колокол. Как она могла позволить этому ужасному человеку поцеловать себя?