Вернись до заката

— Как долго ты пробыла в больнице?

Что же здесь так жарко? Неужели они не могут включить кондиционер? Густав расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу.

— Меня выписали через два дня. Послушай, Густав, у меня просто нет сил снова вспоминать об этом.

Патриция поддела вилкой несколько кусочков картофеля и постаралась прожевать их. Сколько раз она представляла себе, как расскажет ему об их мальчике.

Когда он ушел, она молилась, чтобы силы не оставили ее. Сколько ночей подряд она засыпала в слезах, гадая, что сейчас делает Густав, с кем он. Она не могла не думать о женщинах, с которыми он встречался. Наверное, они его ценят и не требуют невозможного — уделять меньше времени работе…

Единственное, что помогало Патриции выдерживать все это, — это мысль о том, что она носит его ребенка. Когда же она потеряла и его, она не могла представить, как будет жить дальше. Она боялась, что сойдет с ума. Только забота и доброта Марион помогли ей пережить это ужасное время.

— Я хочу искупить свою вину, Патриция. Дай мне хотя бы один шанс.

— Нашего ребенка уже не вернешь.

В глазах Патриции он прочел холодный упрек, но он стоически принял все, что ему причиталось. Ведь он не мог отрицать, что заслужил это. Он читал где-то, что для беременной женщины необходимы покой и стабильный эмоциональный климат. А Патриция все это время пребывала в депрессии. Разве нет его вины в том, что она не доносила ребенка?

— Ну ладно. Что прошло, то быльем поросло. Давай забудем все это.

Патриция каким-то образом умудрилась выжать из себя улыбку. Не стоило искать виноватых. Это требовало огромных затрат сил, которых у нее совсем не осталось, да это и не могло привести ни к чему хорошему. К тому же она вовсе не была слепа. Густав тоже явно переживал.

Он все еще был великолепен, о чем свидетельствовали заинтересованные женские взгляды со всех сторон. Но с тех пор, как они расстались, он явно сдал. Возле ослепительно синих глаз и на лбу появились первые морщины, о напряжении, в котором он постоянно находился, говорили и синяки под глазами.

— Ну я пойду…

Патриция приготовилась уходить.

— Куда ты торопишься?

— Я очень устала. Я весь день провела на ногах, и мне нужно отдохнуть, если ты не возражаешь.

— А может, ты торопишься еще на одну встречу?

— О чем ты?

Казалось, Патриция была не на шутку удивлена.

— Ты ведь говорила мне, что у тебя сегодня свидание.

— Я ведь тебе объяснила, что оно не состоялось.

— Я не верю тебе.

Патриция глубоко вздохнула. Немудрено, что Густав так подозрителен. Она ведь никогда не умела лгать. Она сначала хотела использовать безотказного Бена в качестве подходящего кавалера, по потом подумала, что не стоит приплетать к их запутанным отношениям других людей.

— Я должна признаться тебе, Густав. На самом деле у меня не было никакого свидания, просто я пыталась избежать встречи с тобой. Прости.

— Я сейчас оплачу счет и провожу тебя домой.

— Не стоит, здесь всего несколько…

— Не спорь, просто подожди немного.

Густав, на лице которого застыло холодное и отстраненное выражение, полез в карман за бумажником, а затем жестом пригласил к столику официанта. С тяжелым сердцем Патриция взяла сумку и пошла к выходу из ресторана, чтобы подождать Густава там.

Неужели бывают более мрачные дни, чем этот? — грустно подумала Патриция, оторвавшись от своего занятия и выглядывая из окна. Она полировала старинный комод, который тетушка купила где-то недавно. Дождь зарядил с самого утра, и его крупные капли вовсю барабанили по тротуару. Улица была пуста, лишь редкие прохожие торопливо проходили мимо, прячась под зонтиками. Продавец книг из магазинчика напротив аккуратно прикрыл брезентом выставку книг на улице. Сегодня ему вряд ли удастся продать хоть что-то, да и им, впрочем, тоже. В такой ливень вряд ли кто-то отважится делать покупки. Сейчас, когда закончился летний сезон, покупателей становилось все меньше и меньше.

Потерев ладонями виски, где начинала стучать головная боль, Патриция попыталась представить, где сейчас Густав. Они ужинали с ним два дня назад, и с тех пор от него не было никаких вестей. Тогда он подвез ее к дверям дома, обронил: «Увидимся», но выражение его лица при этом не обещало ничего хорошего. Затем он исчез в ночи с таким видом, будто на его плечи свалился небосвод.

Она бы отдала многое, чтобы снять с него груз печали. Когда-то она часто массажировала его напряженные плечи. Он слишком много работал, и это начинало сказываться на его здоровье. Он-то считал, что отдых — это идти в спортивный зал и там поднимать тяжести до седьмого пота. Когда-то Патриция старалась вывести его на природу, но он был совершенно равнодушен к таким прогулкам, поэтому скоро она оставила свои попытки. Ей приходилось бродить по прелестным сельским уголкам одной. Впрочем… она почти все делала одна во времена их брака.

Рассеянно глядя на потоки дождя на стекле, Патриция гадала, не уехал ли Густав в Оттаву. Может, он тоже понял, что у них нет общего будущего? Сердце Патриции заныло при этой мысли.

Ну и хорошо. Если из их брака не вышло ничего хорошего пять лет назад, когда они так любили друг друга, почему должно что-то измениться сейчас? А она, конечно, больше не перенесет одиночества и пустоты, царящей в доме, пока Густав будет пропадать на работе.

Она вспомнила квартиру, которую они снимали на центральной улице Оттавы. Она была оформлена в современном стиле модным дизайнером, и Патриция никогда не чувствовала, что она находится дома. Нет, здесь, с тетей Марион ей гораздо лучше. Может, их провинциальный городок нельзя сравнить с Оттавой по количеству магазинов и зрелищ, но там они с Густавом даже не знали своих соседей, которые тоже работали с утра до ночи. А здесь, если с тобой что-то случится, на помощь придет вся улица. А какой там ужасный воздух! Просто дышать нечем…

— Что за погода!

Тяжелая дубовая дверь крякнула и открылась. Появилась Марион с подносом, на котором стояли две большие красные кружки, распространявшие вокруг себя неземной запах свежесваренного кофе.

Патриция с облегчением оставила свое занятие.

— Спасибо, тетушка! Ты как будто читаешь мои мысли, — с благодарностью сказала она.

— Но твоей головной боли это не поможет.

— А откуда ты знаешь, что у меня головная боль? — удивилась Патриция.

Марион убрала со стола бумаги и сама примостилась с краешку. Ее длинные жемчужные сережки легонько раскачивались, и в них отражались и чашки с кофе, и сама Патриция.

— Когда у тебя болит голова, ты всегда немного хмуришься, как будто с трудом пытаешься сконцентрироваться. Почему бы тебе не принять таблетку аспирина?

— Я думаю, голова сама пройдет. Не беспокойся.

— Как же мне не беспокоиться? Густав не показывался?

— Нет.

Патриция обхватила кружку с кофе двумя руками, стараясь сохранять бесстрастный вид.

— Наверное, он уже уехал.

— Да вряд ли. Я уж знаю, каким настойчивым может быть твой муж, если ему что-нибудь нужно. Помнишь, как он боролся за заказ на рекламу продукции кондитерского концерна? Он обошел всех конкурентов, работая день и ночь.

— Кому ты это рассказываешь? Думаешь, я не помню этого?

Старая обида ядовитой змеей шевельнулась в сердце Патриции. Эта рекламная компания дорого ей обошлась. Бывали ночи, когда Густав оставался в офисе, чтобы всегда быть под рукой, если он срочно понадобится. Он почти не бывал дома. Дошло до того, что Патриции приходилось чуть ли не назначать встречу со своим собственным мужем через его секретаршу — надменную Нору, которая всегда заставляла Патрицию ощущать свою вину за то, что она отвлекает Густава от важных дел.

Это воспоминание лишний раз напомнило Патриции, почему ей не стоит возвращаться к Густаву. Он может выкроить месяц отпуска, чтобы добиться примирения с ней, но работа все еще оставалась для него главным приоритетом.