Это не ваша дочь

В комнату быстрым шагом вошел высокий худой человек в медицинском халате с папкой под мышкой. Узнав врача, давшего им направление на генетический анализ, Сэм вскочил на ноги.

– Доктор Лэнгстром! – воскликнула Марсия. Голос ее звучал на октаву выше обычного.

– Здравствуйте, миссис Тернер и мистер Вудворд! – приветствовал их врач. – Заходите, пожалуйста.

Вот он! Момент истины!

Сэм не без труда добрел до кабинета, ноги отказывались ему служить! Ах, если бы то же случилось в этот миг с его сердцем и мозгом!

Доктор Лэнгстром провел их в маленький пустой кабинет и включил настольную лампу.

Сэм сел перед металлическим столом, рядом с Марсией, упорно избегая ее взгляда. Вид ее лица, выражавшего надежду, горячее желание и… страх, был ему нестерпим. И он стал произносить про себя заклинания, умоляя судьбу, чтобы результаты исследований были в его пользу, а знанит, в пользу Кайлы.

Лэнгстром нацепил на нос очки, раскрыл папку и ознакомился с ее содержанием.

– Согласно проведенным по вашей просьбе лабораторным исследованиям, – сообщил он, не поднимая глаз от бумаг, – вероятность того, что Марсия Тернер является биологической матерью Кайлы Вудворд, составляет 99,2 процента, а что Сэм Вудворд ее биологический отец – менее одного процента.

В глазах у Сэма потемнело. Его охватил холод, тысячью ледяных иголок впившийся в кожу. В голове шумело. Кайла не его дочь. Ее родила сидящая с ним рядом чужая женщина, о существовании которой он и не подозревал месяц назад.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Итак, она оказалась права.

Несколькими словами врач подтвердил не только самые горячие надежды Марсии, но и гнездящиеся где-то глубоко в ней опасения. Сидя с Сэмом в ресторане, расположенном неподалеку от Центра, Марсия, облокотившись о холодный мраморный столик, сжимала ладонями остывшую чашку, словно позабыв, что кофе полагается пить. Кайла – ее дочь! Чудесно, невероятно, но ведь и страшно как!

Сидевший напротив Сэм пустым взглядом смотрел в свою чашку, содержимое которой он выпил торопливыми глотками, словно это избавляло его от необходимости что-либо говорить.

Получив копии результатов анализа, она предложила Сэму зайти в ресторан – поговорить. Им есть что обсудить! Но вот они уже пятнадцать минут сидят в ресторане, и за эти четверть часа ни один не проронил ни слова.

– Сдается мне, что я это предчувствовал, – произнес наконец Сэм, не отводя глаз от пустой чашки. Говорил он еле слышно, плечи его были опушены, и Марсия не испытывав должной радости от одержанной победы.

Сэм поднял измученное лицо. Морщинки у его глаз сейчас не казались солнечными лучиками, наоборот – они его старили.

– В глубине души я поверил в это с той самой минуты, как прочел проклятое письмо. Верил, когда угрожал вам, когда обвинял вас в том, что вы несете чушь. Но ни за что не хотел себе в этом признаться.

Чем не извинение? – подумала Марсия. При этих обстоятельствах большего и желать нельзя. Впрочем, ему и извиняться-то незачем.

– На вашем месте я бы вела себя точно так же. – Она победила. А значит, может разрешить себе великодушие.

– А что собой представлял ее… ваш партнер?

Никак нельзя его порицать за то, что он не может называть Митча отцом Кайлы.

– Донор спермы, – сухо ответила Марсия. – Митч Рэндл. Был старостой в классе. Увлекался футболом, баскетболом, бейсболом и велосипедными гонками. Он был из богатой семьи, а мы жили в квартале для бедных. Мне льстило, что он за мной ухаживает. – Глаза ее расширились, она словно смотрела сквозь Сэма в отдаленное прошлое, удивляясь своей школьной наивности. – Когда он не захотел взваливать на себя бремя отцовства, я не удивилась. Да я его об этом и не просила. Ребенок был мой, и только мой. Перед Митчем открывалась дорога в колледж, и жить он любил на широкую ногу, зачем ему такая обуза? Он запил, загулял и на первом курсе колледжа погиб в автомобильной катастрофе. – Марсия излагала биографию Митча так бесстрастно, будто говорила о чужом человеке. – Какая жалость!

– Да, жаль, что все его способности пропали даром.

Сэм помолчал, уставившись на столешницу. Несколько минут спустя он выпрямился, поднял подбородок и положил руку на стол.

– Что же будет теперь? – спросил он.

Мы все расскажем Кайле. Я хочу вернуть моего ребенка – чуть было не закричала Марсия.

Но не все так просто. Ребенок уже превратился в подростка, к тому же Кайла обожает мужчину, который ее вырастил.

Нет ее младенца, но и младенца Сэма тоже нет. Прежде чем требовать свою дочку, следует ему возвратить ребенка. Но почему-то ей было неприятно даже думать об этом. Все эти годы она горевала по Дженни, ходила к ней на могилу, разговаривала с ней, оплакивала, а главное – любила ее. Просто так расстаться с ней она не в состоянии, как бы ее материнское сердце ни рвалось к Кайле.

– А вы не хотели бы поехать со мной на могилу Дженни? – спросила Марсия справедливости ради: просит же она Сэма уступить ей частичку Кайлы!

– Что-что? – удивился Сэм.

– На могилу моей… вашей… ну, в общем, другой девочки. Той, что умерла. – Она с трудом сглотнула и выжала из себя слова, которые так хотела бы услышать от него: – Вашей дочери.

Сэм какое-то время, не двигаясь, смотрел на нее непонимающими глазами, наконец смысл сказанного дошел до его сознания, и он сморгнул. По всей видимости, до сих пор эта сторона вопроса совершенно его не волновала. Но сейчас он выглядел поверженным. Два смертельных удара – утрата двух дочерей, – нанесенные в столь короткое время, сразили бы любого человека.

– Она умерла, – сказал он тихо. – Наше с Лизой дитя. Она умерла.

Марсия перегнулась через стол и положила свою ладонь на руку Сэма, широкими костями и грубоватой кожей резко контрастировавшую со смятенным выражением его лица. Он не реагировал на ее прикосновение, но и не отодвинулся.

– Я назвала ее Дженнифер Николь, – сказала она. – Лежит она на кладбище Хиллсдейл, под большим дубом. – Неожиданно глаза ее наполнились слезами – так жаль ей стало Дженни, Сэма и почти тринадцать лет жизни ее дочери, прошедшие мимо нее.

– О Господи! – Глаза Сэма тоже подозри тельно заблестели. – Вы когда-нибудь бывали на футбольных соревнованиях? Слышали крики с трибун: «Дай ему! Дай ему еще раза! Бей сильнее!»? Вот сейчас я чувствую себя так, словно нападающий противника весом в 250 фунтов дал мне под дых, а затем по мне прошлась вся его команда. Таким раздавленным чувствовал я себя, когда хирург из родильного отделения вышел и сообщил мне, что Лиза не может разрешиться от бремени.

Подошла официантка, заглянула в их чашки, подлила кофе Сэму.

Он отнял у Марсии свою руку, одним залпом опрокинул в себя дымящийся напиток и вздрогнул всем телом.

– Обжегся, – сообщил он, словно разговаривая с самим собой. – Но мне это не страшно. Физическую боль я выносить умею. Тем более что по работе сталкиваюсь с ней на каждом шагу. И ребят моих к ней приучаю. Заставляю их терпеть до последнего, да и сам порой ложусь костьми на поле. Иногда прихожу домой, не чуя на теле живого места. Приму пару таблеток аспирина, приложу лед к ушибам и боль отступает. – Он поднял глаза на нее. – Но при этой боли и аспирин и лед бесполезны.

– Мистер Вудворд! Сэм! – Формальное обращение «мистер» как-то не вязалось с интимной тональностью их разговора. – Я же говорила: Кайлу я не собираюсь забирать. И не сделаю ничего, что могло бы пойти ей во вред. Я хочу одного – быть ей матерью.

Сэм нахмурился и крепко сжал губы.

– Вы, значит, полагаете, что ей не повредит, если она вдруг узнает, что вся ее жизнь была сплошной ложью? Что мужчина, который ее любит, ей не отец, а Лиза не была ее матерью? А как быть с Лизиными родителями? Кайла их единственная внучка, это все, что осталось у них от Лизы.

В голове у Марсии прозвучал резкий сигнал тревоги. Она-то думала, что они, двое людей, желающие Кайле только счастья, сумеют найти общий язык. Вместо этого Сэм, по-видимому, пытается убедить ее не предъявлять своих материнских прав.