И вновь любить

Питер решил помочь Хелен. Он подошел к ней, крепко взял за руки и сказал:

— Посмотрите на меня, Хелен. Посмотрите! Я похож на вашего Кристофера, так? Каждый раз, как вы меня видите, вы думаете о нем, правда? Это вас беспокоит и причиняет боль. Но вы никогда об этом не говорите. Вы просто избегаете подобных разговоров. Но когда я ухожу, вы только об этом и думаете. Так ведь, Хелен?

Она в ужасе уставилась на него, не желая поверить, что он может так грубо вскрывать ее раны.

— Отпустите меня! — дрожа, выдохнула она.

— Нет. Я хочу, чтобы вы взглянули в лицо фактам. Я похож на него, и это выводит вас из душевного равновесия. Но так не должно быть. Вы не должны позволять это. Нельзя позволять горечи утраты влиять на всю оставшуюся жизнь в таком возрасте! Есть другие люди, может появиться еще кто-то, кто тоже напомнит вам о нем. И однажды вы встретите человека, который принесет вам счастье. Но это лишь в том случае, если сейчас вы заставите себя смело взглянуть в лицо своему горю и забыть его. А вы только лелеете его, лишаясь покоя и истощая себя морально и физически. Вы не хотите и пытаться обрести покой, не хотите даже попробовать быть опять веселой. Потому что я похож на Кристофера и наслаждаюсь музыкой так же, как и он. Вы трусиха, Хелен!

— О, перестаньте, перестаньте! — застонала она.

Питер почувствовал, как она задрожала. Внезапно неистовые рыдания сотрясли тело девушки, и по ее щекам хлынули потоки слез. Он был и взволнован и рад. Для нее слезы лучше, чем бесполезная стена горького молчания.

— Поплачьте о нем, — тихо сказал он. — Но и смейтесь. Он хотел бы, я уверен, услышать ваш смех. Если бы я был Кристофером, для меня было бы ужасно узнать о ваших столь долгих страданиях. Я не успокоился бы с миром. Ваша душа в оковах, Хелен, поймите это, моя дорогая. Расскажите мне о нем. Правда, расскажите. Покажите его фотографии, письма, картины. Позвольте мне узнать его и поговорить с вами о нем. А потом, когда вы поймете, что воспоминания не всегда причиняют боль, вы вновь станете счастливой. Пожалуйста, Хелен, сделайте так, как я сказал. Я знаю, о чем говорю.

Какое-то время она стояла неподвижно. Но постепенно дрожь утихла, слезы высохли. Хелен посмотрела в глаза Питера, в глаза, которые были так похожи на глаза Кристофера, и ощутила странную непреодолимую силу, исходящую от него к ней. Это уже не был Пьеро Риты, этот человек не имел никакого отношения к Рите. Это был совершенно незнакомый мужчина, и все же тот, кого Хелен, казалось, знала всю свою жизнь и кто открыл ей ворота к свободе и сейчас подталкивал ее, спотыкающуюся, в их сторону.

Неожиданно для себя Хелен перестала сопротивляться и скрывать свое душевное состояние от Питера. Она повернулась и побежала в спальню, открыла чемодан и достала фотографии Кристофера, пару писем, несколько эскизов и картин, которые он писал специально для нее.

Когда она вернулась, Питер стоял там, где она его оставила, и курил трубку. Он немного нервничал, думая, что психоанализ был делом Гая, а не его. Как бы ему хотелось, чтобы друг был сейчас здесь, чтобы он помог Хелен. Для чего он сам вмешался не в свое дело, к тому же не по своей профессии? И все из-за этого несчастного его сходства с тем парнем, за которого Хелен собиралась замуж… Ему показалось, что девушка уже не вернется, что он совершил грубую ошибку, и он испытал истинное облегчение, когда увидел ее. Она даже не побеспокоилась припудрить нос или вытереть слезы. Подойдя к дивану, девушка разложила на нем свои сокровища.

— Это Кристофер, — сказала она, протягивая Питеру фотографию. — Посмотрите, как вы с ним похожи. Да?..

Хелен опустилась на колени перед диваном, перебирая дорогие вещи. Питер присел на подлокотник и стал просматривать все, что она ему подавала. Внимательно рассмотрев портрет юного художника, он поразился своему необычному сходству с этим человеком — лишь небольшие различия в телосложении и чертах лица. Он был Кристофером, а Кристофер был им. Почерк, конечно, совсем другой. Картины же Питер нашел слабыми, без налета гениальности, но довольно милыми. Хелен, сидя на полу, как маленькая девочка, прочла ему письмо Кристофера, в котором он писал о симфонии Сибелиуса, только что прозвучавшей в гостиной. Питер обнаружил, что сам мог бы сказать подобное об этой музыке, сделать именно такие же замечания о игре пианиста, дать ту же высокую оценку огромной эмоциональной силе произведения.

— Ваш Кристофер, по-видимому, очень любил музыку, не правда ли?

Хелен посмотрела на него сверкавшими глазами, лицо ее сияло. Она отбросила выбившийся из-под шпильки завиток белокурых волос и воскликнула:

— О да! Очень любил… Вот другое письмо… о Чайковском…

Молча куря трубку, Питер смотрел и слушал. Время летело незаметно, и Хелен, спокойная и сдержанная когда-то, теперь, казалось, не могла остановиться. Одно воспоминание сменялось другим — как будто плотину горя снес стремительный поток, и это принесло облегчение. Питер позволил девушке выговориться до конца. Хелен наконец бросила взгляд на часы и воскликнула:

— О боже! Уже половина одиннадцатого!

— Это не важно, — улыбнулся Питер. — Продолжайте, моя дорогая.

Но Хелен уже встала:

— Ужасно поздно. Простите меня. Я совсем забылась. Вы были так… так добры и терпеливы. Не могу даже сказать, что это для меня значит… я никогда раньше не говорила так ни с кем.

Питер встал, убрал в карман трубку и улыбнулся. Он подумал, какая она славная, и мысленно посочувствовал Кристоферу, оставившему такую очаровательную девушку, которая стала бы замечательной женой. А еще он подумал, что сегодня хорошо узнал саму Хелен, как будто этим вечером ему было позволено заглянуть прямо в ее душу. Никогда прежде он не знал ни одну девушку так хорошо… даже Риту!

Воспоминание о Рите было как удар. Рита… красивая, соблазнительная, на которой он собирался жениться. Она все еще была для него загадкой. Может, в этом и заключался секрет ее обаяния? Но Питер надеялся, что придет день, когда она тоже будет сидеть вот так, как сейчас сидела Хелен, и просто и искренне изливать свое сердце, становясь родной и знакомой и еще больше любимой…

Это было первое неосознанное сравнение, проведенное им между двумя женщинами.

— Спасибо за то, что вы сегодня сделали, — услышал он благодарный голос Хелен, робкий и застенчивый. — Большое спасибо, Питер. Вы были абсолютно правы — я трусиха. Прятала свое горе внутри себя. Это просто замечательно, что я показала вам все это… — Она указала на бумаги и фотографии.

— Когда бы вы ни захотели еще поговорить со мной, я всегда готов выслушать вас. И хочу верить, что больше вы не будете чувствовать боль и беспокойство всякий раз, когда меня видите.

— После сегодняшнего вечера я вряд ли буду чувствовать боль! — импульсивно воскликнула Хелен. — Как будто… как будто… — Она оборвала себя, и ее щеки покрылись теплым румянцем.

— Что, Хелен?

— Ох, я даже не знаю… Как будто вы вызвали дух Кристофера в эту комнату, чтобы он сказал мне: «Остановись. Прекрати жить прошлым и смело взгляни в лицо будущему».

— Я рад! — Питер протянул ей руку.

— Я тоже.

Их пальцы встретились и переплелись. Хелен испытывала к Питеру только признательность и дружбу. У нее было сейчас легко и радостно на душе. Но следующие слова Питера и произнесенное им имя вновь воздвигло стену отчужденности.

— Рита тоже очень музыкальна, правда? — сказал он. — Это ведь ее пластинки? Как будет прекрасно слушать их втроем, когда она вернется!

И у Хелен опять появилось презрение к этому бедному простофиле Питеру, которого так легко ввели в заблуждение. Он совсем не знает истинного характера Риты Вейд, несмотря на знакомство с психологией.

А Питер все говорил о своей возлюбленной:

— Рита сегодня сказала мне, что вы для нее неоценимая помощница, и я вполне этому верю. А вам, должно быть, нравится заботиться о ней — она божественное создание!

Хелен молчала. Ее взгляд упал на секретер. Раньше на нем стояла фотография Пэтти в серебряной рамке — прелестное фото очаровательного четырехлетнего ребенка в нарядном платьице. Теперь оно исчезло. Рита не осмелилась оставить его. Но Пэтти осталась, и ни одна из хитроумных интриг не задержит ход времени, ничто не сможет сделать Риту такой молодой, какой она хочет быть.