Ты - настоящая

Такая странная женщина – и так тонко чувствует красоту, умеет ее создавать.

Катлер усмехнулся: даже сейчас, наедине с самим собой, он почему-то не мог – или не хотел – назвать вещи своими именами, произнести хотя бы мысленно «то самое» слово: некрасивая. Что-то мешало.

Ведь это очевидно: угловатое тело, заостренное узкое лицо, этот нос, губы. Ее ведь и хорошенькой не назовешь. И все равно... интересно. Она – интересная.

Катлер улыбнулся – совсем безоблачно.

Тоже мне: «прогуляться»... Еще бы сказала – пешком до Лондона! Чудо.

Из размышлений над этим в общем-то совершенно не важным и не касающимся его непосредственно фактом Катлера вывел прерывистый резкий звук: где-то недалеко просигналил автомобиль.

Катлер обернулся и выглянул в окно. Отсюда, конечно, не было видно, но он знал, что у ворот стоит кроваво-красный «шевроле», за рулем сидит ослепительно красивая женщина и нетерпеливо нажимает на клаксон своими длинными сильными пальцами. Ей ведь очень хочется, чтобы любовник вышел из дому и лично встретил ее.

Кэссиди. Приехала моя женщина...

Катлер встал и быстрыми шагами вышел из кабинета. Не то чтобы ему очень хотелось, как влюбленному мальчишке, бежать к воротам дома и подавать руку приехавшей любовнице, но...

Но так легко поддаться привычке. Чертовски удобная штука, она может сделать жизнь гораздо проще. Джон остановился перед большим зеркалом в гостиной – пригладить волосы. Обнаружил, что машинально зажал в пальцах листок с набросками Виктории. Оставил его на подзеркальном столике. Зачем-то прижал сувениром из Индии – шаром горного хрусталя на подставке из сандалового дерева.

Можно вообще заполнить все свое время только привычными действиями, и тогда совсем не нужно будет думать, ноги сами станут носить тебя, руки – делать обычные вещи, губы – говорить нужные слова. Хотя нет, почему же не думать? Как раз освободится столько возможностей для мыслей...

А вообще – заткнись. – Катлер обращался к своему внутреннему голосу очень фамильярно. – Привычка, привычка... Не знаю, как тебе, а мне хочется обнять и прижать к себе ту роскошную женщину, которая ждет меня на улице. И хочет наверняка того же самого.

Солнце слепило. Виктория, к счастью, не забыла свои любимые темные очки вполлица, но брызги яркого света все равно заставляли щуриться.

Главное ведь – принцип поведения, не так ли?

Виктория отошла от дома метров на семьсот и остановилась в тени огромного каштана, чтобы достать из сумки телефон и вызвать такси.

Прижала аппарат к уху, запрокинула голову. Уголки губ дрогнули в быстрой улыбке.

Жаль, что отцвел уже.

Виктория любила время цветения каштанов. Особенно хорошо в такие дни гулять на закате, когда косые лучи заходящего солнца мягко освещают улицы, прорезают темно-зеленую листву, становятся все прозрачнее, все золотистее... А потом в чистом розово-сиреневом воздухе ярко выделяются крупные кремовые свечи каштановых цветов.

Странно как-то все это. Владелец... чего? А, сети супермаркетов. И как я могла принять его за садовника? И ведь приняла же! Немыслимо. Так вот, этот человек – мой клиент. Хороший контракт. Красивый проект. И этот мужчина,... будто издергавшийся под маской стального бизнесмена.

Виктория невесело улыбнулась.

Женится вот. Даже такие необычные люди и те вступают в законный брак. А ведь он не дурак, он же все прекрасно знает, чувствует, понимает, что не может быть в этом настоящего счастья!

Черт. Черт, черт, черт. Ну какое мое дело?!

Пусть женится. Она, наверное, очень красива. Он тоже. Но как они будут вместе жить? Она заскучает. И наставит ему рога. Хоть бы и с Мэлори. Глупо, но вполне реально. От скуки совершаются и более невероятные вещи. А он ей изменит еще раньше, потому что красивых женщин много, и даже у красавицы невелик шанс стать единственной... И будет у них нормальная семья. Самая обыкновенная. Какая могла бы быть у меня.

Виктория не понимала, отчего в душе поднялось столько яда. Только все равно безудержно хотелось кусаться, ранить, делать больно... Чтобы не у нее одной болело где-то внутри.

Отчего? Оттого, что я обустраиваю чье-то гнездышко? Чужое семейное гнездо?

Виктория медленно побрела вдоль дороги, подцепила носком замшевой туфли мелкий камешек, лежавший на асфальте. На душе было темно и пустовато. А еще горько.

Бессмысленная злоба. У меня тоже могло быть все это. Только зачем? Так что, мисс Маклин, будьте любезны думать о работе... как о работе!

Рядом затормозило вызванное ею такси. Виктория села и решительно хлопнула дверцей. Машина провезла ее мимо особняка Катлера. Виктория увидела притормозивший у ворот кабриолет ослепительно-красного цвета. Виктория отвернулась и не стала рассматривать сидящую в кабриолете особу.

По другой стороне дороги по тротуару важно шагала крупная трехцветная кошка.

– Да, я кошка, кошка, которая гуляет сама по себе... – Виктория замурлыкала себе под нос одну из привязчивых современных песенок.

Ничего нового в ней не сказано. И она мне не очень нравится. Но все же это лучше, чем разглядывать его невесту. И... и это я устрою им потрясающий парк!

Приятно осознавать, какая ты гордая, сильная и талантливая. Пусть даже и не очень красивая.

4

Следующие два дня были просто упоительными. Виктория с головой ушла в работу, и все на свете перестало для нее существовать, кроме планов будущего парка Джона Катлера в Лоу-Лейксе. Виктория рисовала, чертила, включала свет, снова чертила, рвала бумаги, переделывала, выключала свет, варила кофе... Где-то в глубине квартиры звучала музыка, светлая, глубокая, рождающая в подсознании тысячи ассоциаций, многие из которых можно назвать по-настоящему прекрасными.

В понедельник, в половине десятого утра, Виктория поняла, что на данный момент ее силы иссякли. Любые силы. Во всех смыслах этого слова. Где она заснула, Виктория не помнила.

Проснувшись, она осознала, что лежит на софе в своей маленькой гостиной, одеялом ей служит вязаный жакет, забытый Клер, который случайно попал под руку, а в полуметре от нее на журнальном столике надрывается телефон.

Звонил Мэлори. Вполне вероятно, что он звонил и раньше, но совесть Виктории красноречиво промолчала по этому поводу, а Мэлори был слишком сдержанным, чтобы показать собеседнице хоть какое-то неудовольствие.

Своим неизменным ровным голосом он поинтересовался, сможет ли мисс Маклин приехать сегодня вечером к мистеру Катлеру «согласно договоренности» в Лоу-Лейкс, а не в офис. В голосе поверенного появились необычные нотки, когда он задал ожидаемый Викторией вопрос:

– Могу ли я заехать за вами? Или прислать шофера мистера Катлера? Может быть, вызвать такси?

Виктория пожалела, что Мэлори не видит ее улыбки, ставшей в этот момент лучезарной, и постаралась вложить все ее смысловые оттенки в интонацию:

– Буду рада увидеть вас, мистер Мэлори.

– Адрес?

Виктория продиктовала адрес, снова улыбнулась невидимому собеседнику и положила трубку. Поняв, что промежуток между шестью пятнадцатью и семью ровно, когда приедет Мэлори, не так уж велик, Виктория вскочила и...

Точнее, ей захотелось вскочить. Но все тело наполняла слабость и томная медлительность, причем неприятного свойства. Безумный режим последних дней – не лучшее средство поддерживать себя в форме. Виктория поняла, что Мэлори придется ее ждать. А еще – что нужно собрать бумаги, иначе она что-нибудь обязательно забудет.

«Бумаги» были рассредоточены по столу в кабинете, в гостиной и даже на кухне. Пара набросков оказались в кресле. Виктория вздохнула и еще раз обошла квартиру в поисках подобных находок.

А потом она зашла в ванную.

Лучше бы она этого не делала – в смысле не смотрела в зеркало. Было бы не так горько.

Ведь одно дело – когда отвратительно себя чувствуешь, и совсем другое – когда видишь, как при этом выглядишь. В такие минуты очень четко понимаешь, что ни бледный, сероватый оттенок кожи, ни помятое лицо, ни всклокоченные волосы тебя не красят.