Любить и верить

— А в этом ты не изменилась. Все такая же, — холодно проговорил он.

Она вздрогнула, словно от удара. Его слова были как ушат холодной воды. Ей стало ясно, что Брюс мстит ей за прошлое. Все его действия, все прикосновения и этот полный страсти поцелуй были направлены лишь на то, чтобы унизить ее. И, похоже, ему это удалось.

— Ты все так же легко воспламеняешься, Клэр Фолкнер, — с циничной усмешкой продолжал он. — Приятно сознавать, что некоторые вещи в этом непостоянном мире все же неизменны.

— Что ты пытаешься доказать? Что ты сильнее меня? Что можешь возбудить мое тело, не затрагивая сердца? Что ты из тех мужчин, которые считают нормальным унижать женщину за ее ошибки и выплескивать на нее свою горечь и злость на весь свет? Ответь мне, Брюс. Что ты пытаешься доказать и кому?

Он равнодушно пожал плечами и ладонями стал легонько нажимать на ее соски. Клэр задохнулась от волны возбуждения, прокатившейся по ее телу.

Заметив ее реакцию, Брюс удовлетворенно улыбнулся.

— Значит, я был прав насчет тебя. Ты вспыхиваешь, как сухая щепка, к которой поднесли спичку.

Она отступила и, гордо выпрямившись, уже не обращая внимания на свою наготу, посмотрела на него.

— Что ж, теперь, когда ты убедился в этом, может, прекратишь свои эксперименты? Или мне придется терпеть твои издевательства до тех пор, пока я не выберусь отсюда?

Его взгляд стал жестким. Клэр вглядывалась в его серые глаза, когда-то полные любви, а сейчас такие холодные, словно хмурое зимнее небо. Скорее всего, ей просто почудилась теплота в его голосе, потому что очень этого хотелось.

Не обращая внимания на ее негодование и не отвечая на ее вопросы, Брюс продолжал смывать с нее пену. Он проделывал это с таким безразличием, как будто имел дело с незнакомым человеком или горой грязной посуды, а не живой женщиной, которую когда-то любил и лелеял.

Самолюбие Клэр было глубоко уязвлено. Она стряхнула его руки и бросилась прочь. Брюс выключил воду и в два прыжка нагнал ее. Схватив полотенце, он успел набросить его на Клэр, прежде чем она добралась до двери.

Чувствуя себя зверем, загнанным в угол, она, повинуясь безотчетному порыву, вскинула руку и замахнулась на него. Брюс перехватил Клэр за запястье, и ее ладонь лишь слегка коснулась его щеки.

— Больше никогда так не делай, иначе пожалеешь, — пригрозил он.

Она вырвала свою руку, с сожалением отметив, что он даже не попытался удержать ее.

— Выходит, раньше я ошибалась в тебе. Ты способен на любую жестокость.

Брюс прищурился и, притянув ее к себе, зажал между своих сильных бедер.

— Я же предупреждал тебя, но ты не хотела слушать.

Едва Клэр ощутила теплоту упругого тела, едва ее ноздри уловили мужской мускусный запах, как непреодолимое желание, охватившее все ее существо, свело на нет возмущение и гнев. Никогда раньше она не испытывала такого вожделения! Она заставила себя взглянуть на него, и негодование вновь вернулось к ней.

— Ты ошибаешься, Брюс. Я все прекрасно слышала, но ты забыл предупредить меня, что твоя совесть и моральные принципы остались в тюрьме.

Желваки заиграли у него на скулах. Стиснув зубы, он бесстрастно обмотал полотенце вокруг ее мокрого тела и, закрепив конец, с непроницаемым выражением лица проговорил ровным, невозмутимым голосом:

— Я провел пять лет среди отбросов общества и выжил. Я способен даже на такое, чего ты и представить себе не можешь. Поэтому не советую тебе толкать меня на крайности. Вряд ли тебе понравится то, что может произойти.

Клэр почувствовала себя полностью опустошенной. Она подошла к двери и, взявшись за деревянную ручку, спросила:

— Почему ты так упорно отказываешься поверить, что я приехала сюда, чтобы исправить зло, которое причинил тебе мой отец?

— Ты не в состоянии вернуть мне пять лет жизни и веру в справедливость, — пробормотал он, но она уже вышла из ванной и не услышала его.

После того как Клэр ушла, Брюс некоторое время неподвижно стоял посреди ванной комнаты. Он глубоко дышал, стараясь успокоиться. Умению держать себя в руках он научился в тюрьме, но бывшая жена сводила на нет все его с таким трудом приобретенное самообладание.

Ругаясь себе под нос, Брюс снял одежду, которая все еще оставалась на нем, дрожащими от возбуждения руками вытерся большим полотенцем и облачился в купальный халат. Ему хотелось обвинить Клэр в своем неутоленном желании, но совесть не позволяла сделать это. Она не давала ему повода. Он намеренно возбудил и напугал ее, желая отомстить за ту боль, которую испытал, когда узнал, что она отказалась от него в самый тяжелый период его жизни, что избавилась от их ребенка, не желая иметь ничего общего с осужденным и отверженным.

Да, все эти годы он взращивал в себе ненависть и презрение к своей бывшей жене, но почему-то сейчас, когда у него наконец появилась возможность отомстить, собственное поведение вызывало у него отвращение. Он вспомнил лицо Клэр в тот момент, когда он грубо оттолкнул ее, после того как возбудил, и чувство вины против воли шевельнулось где-то в дальнем уголке его души. Но нет, он не позволит себе размякнуть от одного вида ее прелестей и растерянного страдальческого личика.

Протерев запотевшее зеркало, он скорчил самому себе гримасу. Обветренное лицо и вид отшельника яснее слов напомнили ему о том, что он потерял и какую высокую цену заплатил за то, что выжил. В его глазах был и цинизм, разъедающий душу, и желание отыграться. Стараясь быть честным с самим собой, Брюс молча соглашался с тем, что ему нужен был кто-то, кто мог бы заплатить за причиненное зло, за вопиющую несправедливость. Клэр отчасти виновна в его падении и не имеет значения, насколько сильно он желал ее как женщину, она предала его, а этого нельзя простить. Да, он хочет ее. Ему нужно удовлетворить свои потребности, и он удовлетворит их, но только на своих условиях.

Сваливая в кучу мокрую одежду, Брюс размышлял над истинными причинами, заставившими его бывшую жену приехать к нему в эту глушь. Да, когда-то в счастливый год их брака они мечтали, как однажды приедут сюда вместе, будут бродить по лесу, любоваться красотой горной Шотландии, подставлять лицо освежающему северному ветру и любить друг друга на ковре из сосновых иголок. Но то было тогда, а что сейчас? Зачем она явилась именно сейчас? Неважно, что она говорила ему про дневник. Он и мысли не допускал о том, что Клэр собирается вытащить на свет божий всю правду о своем отце, которого считала идеалом, чуть ли не божеством. Он не мог поверить, что она способна очернить его память, спасая репутацию бывшего мужа.

Выйдя из ванной, Брюс увидел, что Клэр стоит, прислонившись к выложенному керамической плиткой камину, глубоко погруженная в свои мысли. Чего бы он только не дал, чтобы прочесть их.

Брюс остановился и стал наблюдать, как она, не отрывая взгляда от огня, перебирает свои волосы, которые уже почти высохли и напоминали кудрявое красновато-каштановое облако. В этот момент Клэр выглядела еще более хрупкой и гораздо более невинной, чем была на самом деле. Внешность, как известно, обманчива.

Однако, несмотря на старательно культивируемую злость, желание с новой силой вспыхнуло в нем, пульс учащенно забился. Брюс смотрел на ее обнаженные руки и ноги, на соблазнительную линию груди. Воспоминания о ее чувственности, о том, как она трепетала и таяла в его объятиях, переплетались с эротическими видениями, которые он был не в силах отогнать, как ни старался. Он вспоминал, как у него замирало сердце, когда он исследовал ложбинки и впадинки ее тела, сладковатый аромат, исходивший от нее. Как ему хотелось прикоснуться губами к чувствительным соскам, осыпать поцелуями ее нежное тело, провести языком по бархатной коже… Он подавил стон, с трудом справившись с неистовым желанием, нахлынувшим на него. Клэр подняла глаза.

— Почему?

Брюс понял, что она имеет в виду, но не спешил с ответом. Он не настолько доверял своей бывшей жене, чтобы откровенничать с ней о своих чувствах, в которых он и сам еще толком не разобрался. Всматриваясь в тонкие черты лица Клэр, Брюс увидел разочарование, тревогу и боль в ее осененных густыми ресницами карих глазах. Это затронуло его больше, чем ему хотелось бы, задело какие-то струнки его души, о существовании которых он давным-давно позабыл и считал, что они умерли.