Я не верю тебе!

— И тебе повезло, что я тогда не выпорол тебя на глазах у всех. — Его взгляд стал тяжелым и острым. — Но это поставило бы тебя в очень щекотливое положение перед людьми, и я не решился позорить тебя. Тем более, что шли похороны твоего отца. Только поэтому я позволил тебе оскорблять меня. — В его глазах появилась горечь, они стали влажными и пустыми. Макалистер пожал плечами. — Тогда мы бы стали квиты.

— Квиты?.. — Она едва не рассмеялась ему в лицо.

— С тех пор прошло пять лет, — тихо продолжил он. — Слушай, может, мы устроим перемирие или, ты собираешься продолжать отвергать то, чего тебе очень хочется?

Она нахмурилась:

— И что же тогда будет?

— Мужчина станет носить тебя на руках. Ты увидишь, как он будет любить и защищать тебя.

Невероятно, подумала Шона. Неужели он действительно думает, что я пойду на это и опять попаду в его сети? Она решила проверить свою догадку и, задумчиво, словно раскаиваясь, проговорила:

— Пять лет — это ужасно много. Полагаю, у тебя, наверное, была веская причина… так неожиданно уехать, даже не предупредив. — Она замолчала, понимающе улыбнувшись. — Слава Богу, что я тогда не забеременела. Но если бы это случилось, я уверена, ты бы не бросил своего ребенка.

— Конечно. Без всяких разговоров.

Это было выше ее сил, но она кивнула, продолжая:

— Все теперь уже позади, правда? Действительно, нам надо попытаться все забыть и простить. У нас нет причин быть врагами. Ведь так?

Полузакрыв глаза, Дирк слушал ее, следя за сменой выражений на лице Шоны. Затем, выдавив улыбку, произнес:

— Рад, что ты наконец-то пришла к такому выводу. То, что произошло, было трагедией, но я не…

На этот раз она опередила его. Он громко вскрикнул от боли, когда ее рука отвесила ему звонкую пощечину.

— Ты лжешь, двуличный, презренный кусок дерьма. — Она плюнула в него. — Ты говорил о перемирии, так вот, единственное, где бы мне хотелось закопать топор — твое черное, трусливое сердце. — По ее щекам рекой полились горячие невыплаканные слезы. Она начала новую атаку — теперь в ход пошли кулаки, которыми она с яростью била по его груди. — Ты презренное подобие мужчины. Ты… — Она взвизгнула, когда он схватил ее и с силой прижал к груди.

— Прекрати, — рявкнул он. — Ты впадаешь в истерику, ты — маленькая дурочка.

Шона вытерла слезы.

— Отпусти меня, свинья.

— Не выпущу, пока ты не успокоишься.

Злодей так сжал ее, что ей стало трудно дышать.

— Хорошо, — вздохнула несчастная. — Ты больше и сильней меня. Не стоит тебе это доказывать.

Он разжал руки. Девушка стояла, злобно наблюдая, как он пошел к бару и вернулся со стаканом чистого виски.

— Выпей.

— Оставь себе эту чертову дрянь, — вскрикнула она, — я не буду ее пить.

— Возьми и постарайся успокоиться, — прорычал он.

Разъяренная фурия выбила стакан из его рук.

— Не буду успокаиваться. Уж слишком долго я ждала того момента, когда смогу выразить тебе все свое презрение.

Он посмотрел на разбитый стакан и растекавшуюся лужу на ковре, затем взглянул на нее и ледяным тоном произнес:

— Что ж, если тебе нравится это, почему бы мне тоже не повеселиться?

Шона не ожидала от себя такого. По дороге сюда у нее не было намерений копаться в прошлом. Это он виноват, что напомнил о былом. Зачем же она приняла его вызов? Надо было просто с презрительным молчанием проигнорировать слова этого подлеца. Кто не знает, что холодное безразличие порой бьет намного больней, чем безрассудный гнев. Но в ее жилах текла кровь ее отца, а Струаны во всем всегда были открытыми и честными. Они никогда не шли на вероломство, поэтому она и попалась в ловушку, которой собиралась избежать.

Девушка поняла, что он подразумевал под весельем, когда снова оказалась пленницей в его железных объятиях.

Она вытаращила глаза от удивления.

— Что ты задумал? Отпусти меня.

— Шона, ведь на самом деле ты же хочешь меня. Скажи, ты ведь для этого пришла? — В его голосе прозвучали опасные нотки. Она проглотила подступивший в горлу комок. Бессовестный, он продолжал насмехаться над ней:

— Это только твоя Струанская гордость так долго удерживала тебя вдали от меня. Все это время твое тело рвалось ко мне. В тот день на Пара Море мы оба были на небесах, и с тех пор тебя тянет на них. И ты знаешь, что никогда не попадешь туда без меня. Мы рождены друг для друга. Ты тоже это чувствуешь.

— Пусти меня, — морщась, сказала она. — У… у тебя припадок шизофрении. У меня нет к тебе ничего, кроме презрения.

Он рассмеялся:

— Не думаю.

— Потому что ты самодовольный, тщеславный болван. Все доброе, что я к тебе питала, давно испарилось.

На его лице появилась холодная усмешка.

— Я все понял. Но давай проведем небольшой эксперимент, ты не против? И узнаем правду.

Неожиданно его губы прижались к ней в поцелуе. В отчаянии она попыталась мотать головой из стороны в сторону, но это не помогло. Когда наконец ей удалось вырваться и ее легкие наполнились воздухом, она вздохнула:

— Ты… ты сделал мне больно. Отпусти меня, черт тебя возьми.

— Нет, — задумчиво сказал он. — Полагаю, тебе нравится ощущение боли. Думаю, ты предпочитаешь, чтобы я взял тебя силой, потому что тогда тебе не придется признаваться, что сама страстно желаешь ненавистного Макалистера. Тебе надо насладиться сексом но без ощущения вины.

Неужели он действительно так считает? Неужели он на самом деле верит тому, что говорит?

— Нет! — выкрикнула она. — Ты не прав. Я не желаю, чтобы ты прикасался ко мне. Пожалуйста, Дирк…

Это было бесплодной попыткой.

— Кричи как можно громче, если тебе это по душе. Для собственного успокоения ты можешь играть роль старой девы. Оскорбляй меня. Плачь. Рыдай. Это облегчит твое сознание.

Он успел стянуть с нее свитер, прежде чем она смогла отреагировать на его излияния. В следующее мгновение ее лифчик уже лежал рядом со свитером.

Потрясенная, побледневшая, девушка вырвалась от него, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу, но ее обидчик оказался на редкость проворным, и Шона снова оказалась пленницей в его объятиях. Дирк ласкал ее грудь и, когда почувствовал легкую ответную реакцию, прошептал ей на ухо:

— Шона, ты теперь понимаешь, что я был прав. Твой язык говорит мне одно, а тело — совсем другое. Ты же хочешь меня, так ведь?

Чувственное касание его пальцев превратило ее протест в стон. Ее разум возмущался ее слабостью, но силы природы, которые намного старше и сильней установленных правил приличия, сносили все преграды, разрушали ее волю. Возбуждение неистово охватило ее тело.

Почувствовав ее капитуляцию, он поддразнил ее:

— Нет, правда? Что случилось с моей маленькой рыжей тигрицей? Ты все еще собираешься бороться? Ты будешь царапаться или брыкаться? Мне уже не до шуток. Ты же не отберешь у меня такую приятную неожиданность? Разве ты забыла, что я Макалистер? Мы проглатываем своих врагов.

Такой ничем не прикрытый сарказм пробудил в ней здравый смысл. Девушка подняла руки и, собрав все силы, попыталась оттолкнуть его. Ее бесплодные попытки рассмешили его.

— Давай, Шона. Ты способна на большее. Ты должна бороться за свою честь.

Вдруг в ужасе и отчаянии она ощутила, что он расстегивает ее джинсы.

— Видимо, нет, — продолжал насмехаться он. — Есть что-то важнее чести. Плотский голод, например. Жажда секса и любви к противоположному полу. Давай посмотрим, насколько ты голодна.

В отчаянии она вцепилась в ремень на своих джинсах, и наконец ей удалось высвободиться из его объятий. Она вытянула перед собой руку.

— Нет, Дирк. Пожалуйста… хватит.

Он отпрянул в недоумении, затем рассмеялся.

— Хорошо. Успокойся. Я и не собирался насиловать тебя, просто хотел тебе кое-что доказать. Ну, что ты скажешь на это? — Он поднял с пола ее одежду, протянул ее ей и грубовато сказал — Прикройся, пока я не передумал.

Она застегнула молнию на джинсах, затем торопливо натянула свитер, впопыхах решив не надевать порванный лифчик, и в потоке негодования скрыла свое смущение.