Шарады любви

С первого взгляда Линтон все понял. Супруга решила его покинуть. Решила бежать от тирании и оков, на которые не могла согласиться ни при каких условиях. Сердце Джастина бешено заколотилось, а на лбу выступил холодный пот. Он бросился к кровати:

— Даниэль, не делайте этого! Пожалуйста, прошу вас!

Он упал на колени и сжал в руках холодные пальчики жены. Та подняла на него глаза:

— Я не сделаю этого, Джастин. Ради ребенка, который принадлежит не мне одной. Теперь я ваша собственность, которой уже не требуются никакие уроки или наставления.

— Вы совершенно несносное создание, Данни! — воскликнул Джастин, отпуская ее руки и выпрямляясь. — Я пришел к вам с миллионом извинений, с желанием совершенно изменить наши отношения. И что же нахожу? Вы сидите, как форменная развалина! А ну-ка, снимайте дорожный костюм, ложитесь в постель, забирайтесь под одеяло и слушайте. Мне очень, очень много надо вам сказать! Я признаю, что был во всем не прав. За исключением разве что наших интимных отношений.

Даниэль послушно разделась и скользнула под одеяло.

— Что же вы желаете мне сказать, милорд?

— То, что я вел себя глупо во время нашего последнего разговора. Единственным моим оправданием может быть только страх, лишивший меня в тот момент способности здраво мыслить. Я очень испугался за вас и только сейчас пришел в себя.

— Я также… — начала было Даниэль, но граф приложил к ее губам палец и не дал продолжать.

— Нет, Даниэль! Тогда с вашей стороны никакой глупости не было. Вы поступали правильно. Но сейчас вы едва не совершили самую большую глупость в своей жизни, решив убежать из дома. Это было бы совсем неправильно. Думаю, именно поэтому вы и не смогли на такое отважиться.

Он вновь взял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Потом сделал паузу и заговорил вновь:

— Любовь моя, не согласились бы вы, чтобы во время вашей беременности помощь несчастным французским эмигрантам оказывалась только из этого дома? Ведь найдется же кто-то еще, чтобы заниматься этой работой, пусть не такой умелый, как вы. Почему бы вашим помощникам не приходить сюда, чтобы рассказывать о состоянии дел и получать ваши советы? Здесь же вы могли бы все вместе составлять и планы на будущее. Я вполне допускаю, что может понадобиться и моя помощь, поэтому вы всегда будете знать, где меня найти.

Джастин с немым вопросом посмотрел на Даниэль, но та продолжала молчать. Тогда он глубоко вздохнул и продолжил:

— Вы должны понять — все это лишь мои пожелания и просьбы. Я буду счастлив, если вы с ними согласитесь. Но если нет, я покорно смирюсь. Просто мне хотелось бы чувствовать, что я и наш ребенок значим для вас не меньше всего остального мира. И еще я хочу сказать, что для меня вы и наш малыш — все на свете. И так будет всегда.

Тяжелая слеза скатилась по щеке Даниэль и, упав на руку графа, обожгла ее.

— Смотрите, милорд, что вы со мной сделали! Вы столь умны, что можете мгновенно изменить все так, как вам представляется правильным. Например, сейчас я чувствую себя виноватой, и это вместо того, чтобы разозлиться, проявить твердость и заставить вас посмотреть на все с моей колокольни.

— Вы уже это сделали, Данни. Поэтому мы сейчас и ведем подобный разговор. Но вы еще не ответили, согласны ли исполнить мою просьбу?

— Вы сами знаете, милорд, что другого выбора мне не осталось. Я буду сопротивляться вашему диктату, но я не могу противостоять своей любви к вам и здравому смыслу. И это — навсегда! Вы время от времени, возможно, будете напоминать мне о том, что произошло, особенно когда я вновь займусь своими благотворительными делами. Но при этом, прошу вас, не будьте чересчур агрессивны и придирчивы.

Даниэль посмотрела на Джастина, и в ее взгляде не было ни обвинения, ни упрека, ни тяжелого воспоминания о только что пережитом.

— Вам обязательно надо было выпить тогда опиумную настойку, Даниэль, — снова вздохнул граф. — Вот я и разозлился, доказывая, что это необходимо сделать. Извините, но я не могу обещать, что впредь буду вести себя иначе в подобных обстоятельствах.

Даниэль неожиданно тихо засмеялась, и Джастин сразу же почувствовал огромное облегчение.

— У нас с вами просто удивительный разговор, Даниэль, — улыбнулся он. — Мы танцуем друг около друга, уступая понемногу то в одном, то в другом. Какая-то игра в поддавки. Но мне кажется, что взаимопонимание мы все-таки нашли. Видимо, я обречен всю жизнь страдать головными болями и испытывать всяческие беспокойства. И еще обречен на то, что женщина в моей постели станет матерью моих детей только при условии своей полной независимости. Я очень бы хотел принять все это, еще больше — полюбить, но, Данни, умоляю вас скрывать от общества, в каком кошмаре мне приходится жить.

— Вы считаете вашу жизнь кошмаром?

— А разве это не так? Если меня оскорбляет девятнадцатилетний ребенок…

Даниэль зашевелилась под одеялом, затем вынырнула из-под него и, повиснув на шее Джастина, с громким смехом повалила его рядом с собой на кровать. Очутившись бок о бок с женой, Линтон почувствовал себя не очень комфортно, ведь он должен был помнить про каждую царапину и синяк на ее теле и про деликатное положение в целом.

— Сорванец! — простонал Линтон, хватая Даниэль за руки и сплетая свои ноги с ее ногами. — Сдавайтесь, негодница!

— Сдаюсь…

Ее тело обмякло под ним, а в глазах вспыхнул страстный призыв. Но несмотря на почти непреодолимое желание ответить на него, Джастин удержался и отрицательно покачал головой:

— Любовь моя, боюсь, что вы сейчас не совсем готовы.

— Увы, это так…

Даниэль взяла руку Джастина и прижала его ладонь к своему животу.

— Может быть, вы этого еще не чувствуете, милый, но малыш бодрствует. Уверена, что он будет еще более озорным, когда встанет на ноги.

— Это меня нисколько не удивит, Данни, — буркнул Джастин. — Ведь направлять его шаги будете вы.

Даниэль улыбнулась:

— У нас родится сын.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Женская черная магия, супруг мой…

Ночью 21 июня 1791 года доктора Стюарта разбудил заспанный слуга. Он сказал, что в услугах хозяина срочно нуждаются на Гросвенор-сквер, а экипаж графа Линтона уже ждет у парадной двери. Доктор спешно оделся, не забыв, однако, аккуратно расправить галстук и отвороты сюртука. Несмотря на неурочный час, нельзя было позволять себе принимать роды у графини, будучи неряшливо одетым. А что касается позднего времени, то дети не очень заботятся о том, появиться им на свет днем или ночью.

Доктор быстро собрал свой саквояж с инструментами, надел шляпу и, спустившись вниз, спокойно уселся в экипаж. Кучер, которому велено было торопиться, с удивлением и неудовольствием наблюдал подобное хладнокровие. Видимо, он просто не знал, что первенцы обычно не торопятся с рождением.

Бедфорд стоял перед открытой дверью и облегченно вздохнул, когда экипаж с доктором остановился у подъезда. Он помог Стюарту раздеться и провел его наверх.

В коридоре стояла тишина. Нигде не было заметно никакой суеты и не слышалось криков роженицы. Бедфорд довел доктора до спальни графини и предоставил ему самому открыть дверь.

Комната была ярко освещена. На столике у камина стояло несколько чайников с кипятком. Вокруг кровати Даниэль суетились миссис Марч и горничная. Граф Линтон стоял чуть поодаль. Последнее несколько озадачило доктора Стюарта. Обычно мужья не присутствовали при родах.

— А, доктор, — повернулась к Стюарту леди Лавиния. — Уже началось. Но все происходит очень медленно.

Доктор Стюарт тщательно вымыл руки в широкой чаше, которую перед ним держала Молли, и многозначительно кивнул головой. Из прошлого опыта ему было хорошо известно, что при первых родах женщины, как правило, толком не знают, что им делать.

— Мне кажется, что при следующих схватках я начну кричать, — совершенно буднично сказала Даниэль. — Но вы не волнуйтесь. Это всегда так бывает.

Доктор обменялся с леди Лавинией удивленными взглядами, но крика так и не последовало. Вместо этого роженица выпалила несколько фраз на французском языке, которые, к счастью для всех окружающих, понял только Линтон.