Соловей для черного принца (СИ)

— Ох, несносная девчонка, и все-то тебе интересно, и все-то тебе надо знать!

— Я только выполняю ваше же приказание — знакомлюсь со всем, что хоть как-то влияет на жизнь замка. Вы же сами настаивали, чтобы я училась вести дела. А этот вопрос непосредственно относится к числу важнейших дел.

Старик крякнул и, не удостоив меня ответом, начал писать краткие заметки на полях, при этом сердито окуная перо в чернильницу и оставляя на бумаге безобразные кляксы.

Мне ничего не оставалось, как забыть об этом нежелательном для деда разговоре и вернуться к изучению документов. Тем более что граф намеревался промучить меня до самого ужина, заставив изучить практически все хоть сколько-нибудь значимые бумаги. Отчеты, выписки, арендные договора, несколько бухгалтерских книг с записями за последние годы — внушительными стопками громоздились передо мной, закрывая старика, сидевшего в кресле с другой стороны стола. К вечеру глаза слезились от напряжения, а в голове стоял винегрет из цифр, сложения, вычитания и прочих математических премудростей. Столь изрядная мыслительная нагрузка, да еще сопровождаемая разъяснениями и наставлениями, совершенно вымотала меня.

К тому же, за ужином леди Редлифф пребывала в озабоченном настроении, что являлось для нее вполне естественным состоянием, и изощрялась в придирках к мистеру Уолтеру. Тот в свою очередь был настолько любезен, что умудрялся пропускать мимо ушей все те упреки, какими сыпала старуха, и без тени тревоги на озаренном лице декламировал что-то страстное говяжьему студню, временами подозрительно вздрагивавшему.

От нудного ворчания Элеоноры разболелась голова. Я извинилась и, объяснив, что мне нездоровиться, уже надеялась покинуть столь приятное общество и подняться к себе. Но неожиданно, все очень обеспокоились. Жаннин тут же вызвалась сходить на кухню и приготовить травяной отвар, который успокоит и «мигрень как рукой снимет». Я не успела возразить, а она уже вышла за дверь. Свою лепту в тревогу обо мне внес и полковник Редлифф, без лишних слов, опрокинув в мой бокал содержимое своего. При этом он с усилием соорудил на своем лице вымученное выражение, которое по его задумкам означало «подбадривание» и пробубнил, указывая на бренди в моем бокале:

— Отва-ар! Тьфу, одно расстройство кишечное! Вот, где ценность то… лекарственная…

Твердо, но вежливо, чтобы не расстроить чуткого полковника, я отказалась от бодрящего лекарства, пояснив, что мой слабый организм не приспособлен к столь действенному лечению.

Через полчаса после того, как я зашла в свою комнату, в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, появилась Жаннин. Под мышкой, прижав к груди, она несла грелку, а следовавшая за ней Марта Стоун — поднос с отваром.

— Так, это сразу же выпить! Корень валерианы, мелиса и мед — волшебное средство от любого беспокойства. Будешь спать как убитая!..Пей! Марта, держи грелку! Положи ее под подушку, чтобы голова мисс Сноу была в тепле… И поленья подкинь…Жуть, как холодно! Ну, все, теперь можешь идти…Боже, какая глупая девица!

Я оставила это заявление без комментариев…Боль в голове усилилась и пульсирующими молоточками стучала в висках. Под требовательным взором Жаннин я выпила отвар до капельки.

— Теперь ложись. Знаю я, что это такое, когда голова разламывается на части! Через несколько минуток забудешь о своей мигрени. Ну, все… если больше ничего не нужно, пожелаю спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, — ответила я.

Выходя, она еще раз нежно улыбнулась.

— Добрых тебе снов.

— Добрых… — повторила я. Дверь закрылась. Была какая-то деланность в поведении Жаннин. Уж слишком она хотела казаться сердечной.

Вся беда в том, решила я, что я привыкла ощущать себя помехой в Китчестере, и поэтому не могу поверить в искренность и дружелюбное отношение к себе.

Вынув из-под подушки грелку, я забралась в постель. И как только нырнула в роскошную пуховую перину, тут же провалилась в глубокий сон.

ГЛАВА 25

Я открыла глаза и уставилась в темноту. Ясно помню, что мне снились цифры. Дико выплясывая, они кружились вокруг меня в безумном хороводе и вопили каркающим графским голосом. Но что же разбудило меня?

Я приподнялась на локте, прислушиваясь к темноте. Все было тихо. Отяжелевшие веки сами собой смежились, и не прошло и минуты, как я вновь забылась сном. И…проснулась. Я не сразу поняла отчего. Комната была залита лунным светом, но чувствовалась какая-то тревога.

— Помогите…

Неясный крик прорезал тишину. Он прозвучал так невнятно, так надрывно… Какие-то секунды я еще вслушивалась, пытаясь осознать, что происходит. Но затем спрыгнула с кровати и подскочила к двери. От резкого порыва в глазах все поплыло. Чтобы не упасть, я на миг оперлась о стену. Голову, словно налитую чугуном, тянуло вниз. Повернув ключ, я открыла дверь и, держась о дверной косяк, выглянула в коридор.

— Помогите…

Зов шел издалека, оттуда, где были две башни и переход между ними. Сквозь обволакивающий туман сна я вспомнила дыру на лестнице и чудом державшиеся камни в стенной кладке. Неужели кто-то пошел через башню и провалился? Или попал под обвал?!

Зов повторился. Такой далекий, еле слышный. Не медля, я бросилась к комоду, но только с третьей попытки зажгла свечу. В глазах все еще плыло, одолевала зевота. Даже тревога не стряхнула слабость дрёмы. Вялые руки не слушались, голова клонилась к низу, и мне казалось, что я вот-вот осяду на пол и засну. Не отдавая себе отчет, только желая поскорее освободиться от душащих оков сна, я вылила в умывальную чашу всё, что осталось в кувшине, и, задержав дыхание, погрузила лицо в холодную воду. Дремота как будто немного отступила.

Затем босиком, даже не заметив этого, я вышла в коридор и прислушалась. Крик не повторялся. Надо разбудить кого-нибудь. Время неумолимо шло, но тишину не нарушал ни единый звук. Почему же молчат? Почему не зовут на помощь…Я боялась думать, что могло означать это безмолвие.

Ближайшая комната — Джессики. Но даже сейчас моя глупая неприязнь не позволила обратиться к ней. Я прошла дальше и постучала в дверь Жаннин. Через пару секунд постучала сильнее, но ответа всё не было. Надавив, я обнаружила, что дверь не заперта. Не церемонясь, вошла. Только трепещущий огонек моей свечи освещал спальню. Я различила широкую кровать под балдахином, но мне показалось, что в ней никого нет. Света было недостаточно, чтобы убедиться в этом. И вдруг я вновь уловила неясный крик. Он подтолкнул меня к действию. Пройдя в комнату, я осветила кровать. В ней и впрямь никого не было.

Задумываться об этом было некогда. Я бросилась к двери Джессики. Но и тут меня постигла неудача. Я громко стучала, не боясь разбудить весь дом. И уже готова была кричать сама, лишь бы кто-нибудь откликнулся и поспешил в башню вместе со мной.

И опять я услышала зов:

— Помогите…

Мне почудилось (но это все из-за нервов, думала я в тот момент), что крик прозвучал гораздо ближе и как-то настойчиво.

— Помогите… — вновь повторилось глухо и натужливо, но как будто где-то рядом.

Надо спешить. Надо помочь. Надо узнать — серьезно ли ранен человек; а потом я сбегаю за помощью. Но, по крайней мере, он будет знать, что его услышали, что его спасут!

Я дошла до лестницы, ведущей вниз, в холл. И на миг замерла. Можно сразу же спуститься на второй этаж и позвать Дамьяна или спуститься еще ниже и позвать слуг, ночевавших в замке.

Огонь свечи озарял желтым пятном лестничный пролет. И в этом пятне через все ступеньки уродливо тянулась моя длинная тень. Внезапно я почувствовала тревогу. Но не прежнюю тревогу за того человека, что зовет на помощь. Нет, это была какая-то необъяснимая тревога, как та, что охватила меня в сторожевой башне, когда я слышала шаги.

Я отошла от лестницы и ступила в черный проход башни, пристроенной к дому. До соседней, где разрушены ступени, идти совсем чуть-чуть: только пересечь квадратную башенную площадку и короткий переход, соединявший обе башни. Но я отчего-то медлила.