Хранитель мечты

По правде сказать, надо выжить из ума, чтобы вернуться в Руддлан. По ее вине убитТалиазин, а Кайлид сбежал, чтобы затеять очередную смуту. Рейн никогда не простит ей этого и наверняка жестоко накажет.

Умнее будет вернуться в свою семью и посмотреть, что произойдет дальше. Если Рейн простит ее, то не придется долго ждать от него вестей. Если нет, отец отправит в Рим прошение о расторжении брака. В этом случае, что наиболее вероятно, они больше не увидят друг друга.

Итак, Арианна направила лошадь в горы, в один из отцовских замков под названием Дайнас Эмрис, где Оуэн Гуинедд с семьей пережидал жаркое летнее время.

Она оказалась перед воротами в полночь, изнемогая от усталости и теряя сознание от голода. Отец засыпал ее вопросами, но мать резко прикрикнула на него, положив этому конец. Она приготовила мясной бульон, достаточно жидкий, чтобы не повредить изголодавшемуся желудку, и постелила на кровать чистые простыни, пахнущие сандалом. Скоро ноющее чело Арианны было укрыто сразу несколькими мягкими одеялами. Рано поутру, когда весь замок еще спал, она проснулась отдохнувшей и бодрой и отравилась к озеру, чтобы без помех обдумать, как объяснить случившееся родителям.

От воды поднимался густой туман, тянулся к берегу и распадался на длинные ленты, окутывая ими, как кисейным шарфом, близлежащие скалы. Озеро окружала роща священных дубов, чьи толстенные стволы и сероватые листья были сплошь обвиты остролистом. Ветерок перебирал висячие плети растения-паразита, и казалось, что деревья ежатся от промозглой сырости. Ходило поверье, что когда-то, в давние времена, в озере боролись не на жизнь, а на смерть два дракона.

Арианна подняла голову и обвела взглядом тусклое небо, в которое вгрызались, как зубы, черные и пурпурные пики гор. Ветер посвистывал среди скал, и звук этот был невероятно заунывен. Считалось, что это эхо шипения умирающих драконов. Как одиноко становилось от него на душе!

Арианна содрогнулась и плотнее обхватила плечи руками.

— Ты простудишься, доченька. Здесь так сыро, что и золото заржавеет.

Когда отец шел к ней по мокрой траве, туман вился вокруг его сапог, как ластящаяся собака. Князь Оуэн был человеком статным и рослым, а в кожаном, прослоенном войлоком одеянии казался еще массивнее. Волосы, в которых преобладали седые пряди, ниспадали ниже плеч, развеваясь на ветру, как вымпел. Морщины его лица в это утро углубились, придавая ему суровый, пугающий вид. Он выглядел сейчас не просто как князь, но и как военачальник.

Некоторое время отец и дочь стояли бок о бок, молча, глядя на озеро, частично скрытое пологом тумана и похожее на гигантское блюдо из кованого серебра. Там, где была видна вода, в ней отражались несущиеся по небу облака. Сердце Арианны сжималось от тупой ноющей боли, что называется одиночеством. Если бы она сказала об этом отцу, тот ответил бы, что ею овладел хайрит — дух, вызывающий в людях тоску по тому, что не сбылось или ушло навсегда; по местам, куда уже не вернуться, но все еще живут в памяти, по так и не расцветшей любви, по жизни, которая недоступна.

Прежде чем она успела справиться с собой, в груди родилось рыдание и вырвалось наружу. Отец протянул руки, и Арианна бросилась в его объятия.

— Ну, ну, доченька моя дорогая, не плачь! Папа с тобой, папа о тебе позаботится... папа не даст тебя в обиду...

И Арианна, утратив всю свою выдержку, рассказала отцу о случившемся, ничего не утаив: о бунте, затеянном Кайлидом, о ее предательстве, о странной грозе и о смерти Талиазина. Она снова и снова повторяла: Рейн, Рейн, Рейн...

Выговорившись, она высвободилась из отцовских рук, всхлипывая и вытирая нос рукавом платья.

— Теперь он возненавидит меня, и разве можно винить его за это?

— Ты дома, доченька моя, — сказал Оуэн, беря в ладони ее раскрасневшееся, мокрое лицо. — Тебе нечего больше бояться нормандского ублюдка, здесь он не сможет причинить тебе вред.

Арианна взялась за широкие запястья отца и запрокинула голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Ты меня не понял, папа. Я хочу вернуться к нему.

— Слишком поздно, доченька, — возразил Оуэн, потом погладил ее по голове мозолистой ладонью. — Не отчаивайся, мое сладкое яблочко, я сейчас же займусь расторжением брака. Мы найдем тебе другого мужа, и на этот раз ты выберешь его сама. Как насчет кимреянина? Может быть, даже одного из наших дальних родственников?

— А мирный договор?

— Пропади он пропадом, мирный договор! Все равно нормандец не простит того, что ты сделала. Неужели ты думаешь, что я пошлю свою единственную дочь на верную смерть? Ни за весь Уэльс, вместе взятый!

Арианна стояла, вспоминая многочисленные слухи, ходившие о Черном Драконе: «Беспощадный в бою, безжалостный после победы». Она знала справедливость этих слухов, но знала и другую сторону души своего мужа.

— Я знаю, папа, что лорд Рейн будет очень, очень на меня гневаться. Но он не причинит мне вреда... во всяком случае, такого, который нельзя было бы перетерпеть.

— Ты в этом уверена? — спросил князь, впиваясь взглядом в ее лицо.

Арианна отнюдь не была уверена в этом, но закивала, чтобы успокоить отца.

— Я хочу вернуться к нему, папа. Пожалуйста, сделай все, чтобы это было возможно.

Оуэн снова отвернулся к озеру, подергивая за кончики вислых усов. Это означало, что он серьезно обдумывает ситуацию.

— Расскажи, что он за человек! — вдруг потребовал отец.

— Он очень похож на тебя. Он суров, но справедлив. Он очень храбр, но никогда этим не хвастает. Если бы он слышал эти слова, он бы накричал на меня, но в душе он самый настоящий рыцарь из баллад: несгибаемый в своей верности и чести, великодушный к тем, от кого отвернулась удача, галантный. — Она говорила, не замечая, что мечтательная улыбка касается губ. — И еще: когда он позволяет себе это, он может быть нежным, ласковым...

Слушая, Оуэн искоса поглядывал на нее, притворно хмурясь.

— Ну, доченька, и расписала ты его... и меня заодно. По-моему, это уж слишком.

— Папочка! — Арианна поднялась на цыпочки и поцеловала отца в обветренную щеку. — Может статься, я ошибаюсь насчет нормандца, но если нет, то, я думаю... я думаю, что могла бы полюбить его... не сейчас, конечно, но когда-нибудь, со временем...