Вересковый рай

– Можешь не говорить мне, что это было опасно и безрассудно, – серьезно произнесла Рианнон. – В другой раз я такого не сделаю. Мне следовало остаться ждать в Билте или приехать сюда, только… я была счастлива, Саймон, и хотела, чтобы ты тоже был счастлив. Но я больше никогда не буду такой дурой. Я понимаю, что могла стать цепью, которая связала бы и тебя. Что произошло в лагере после моего отъезда?

– Мы разгромили их. Они остались голые, как младенцы, а мы разбогатели. Мы взяли все, даже казну и королевскую палатку, а также часть его посуды и драгоценностей, которые он по каким-то причинам не забрал с собой в замок. У них нет ни лошадей, кроме тех, что оставались в Гросмаунте, ни быков, ни еды, ни палаток для солдат, ни доспехов, ни оружия. Мы, правда, старались не убивать никого, если могли избежать этого, но они знают, что мы могли легко перерезать им глотки в темноте.

– Значит, война окончена? – спросила она с надеждой.

– Еще нет, но не думаю, что она продлится долго. Король сейчас наверняка бьется в истерике. Сначала он обвинит во всем Ричарда и изрыгнет кучу угроз, которые не способен осуществить. Потом, когда король потерпит еще одно-два поражения и поймет, что он беспомощен и разбит, он повернет свою ненависть на тех, кто вовлек его в это дело.

– Но до тех пор ты будешь воевать? – ее голос напрягся от страха.

Саймон нерешительно помолчал, но затем сказал:

– Да, Рианнон. Это мой долг.

– Я не стану пытаться отговаривать тебя от этого. Но я должна быть рядом, Саймон. Я не могу оставаться в Ангарад-Холле или Дайнас-Эмрисе. Я должна быть рядом. Я останусь там, где ты скажешь, и не стану причинять тебе неприятностей, если это будет достаточно близко, чтобы ты мог навещать меня или я тебя, когда битва закончится. Сразу, как только битва закончится.

Саймон расхохотался.

– Сразу, пока я еще буду гореть желанием? В другое время я бесполезен?

– Саймон, я не шучу. Когда я рядом, то не боюсь.

– Я понимаю, eneit, поверь мне, я все понимаю, – уверил он ее, продолжая улыбаться. – Когда смогу, я буду брать тебя с собой, прямо в лагерь. Что такое? Почему ты отвернулась? Я что-то не то сделал? Я должен знать, чтобы не потерять тебя снова.

– Нет, ничего не случилось. Я уже много раз говорила, что дело не в тебе – я сама виновата. Видишь ли, я никогда никого не любила, кроме отца с матерью и… любила я их так, как любят дети.

– Ничего не понимаю.

– Это так трудно объяснить, – вздохнула она. – Ребенок думает, что взрослые неуязвимы. Когда Гвидион, мой дед, умер, и я видела, как разрывалось сердце моей матери, я, должно быть, почувствовала такой ужасный страх, что наглухо отгородилась от своего собственного сердца.

– Понятно. Но потом ты согласилась. Что заставило тебя перемениться?

– Я по-настоящему и не соглашалась. Я притворялась перед собой, что, если мы поженимся, мои чувства поутихнут. Глупо лгать себе, но глупость порождается страхом. Однако больше всего меня напугала встреча с твоей семьей.

– Но они же любят тебя, Рианнон.

– Я знаю. Я чувствую это. И именно это так напугало меня. Понимаешь, они все настоящие люди, не такие, как мои родители, которых я видела всегда детскими глазами и потому никогда не представляла себе, что они стареют или подвержены каким-либо опасностям. Я слышала хриплое дыхание твоего отца… – она остановилась, почувствовав, как вздрогнул Саймон, и нежно поцеловала его.

– Теперь я лучше понимаю, что ты имеешь в виду, – угрюмо проговорил он. – Я тоже предпочитаю думать, что мой отец неуязвим.

– Да, а я не могла так думать. И я видела, как Джиллиан боится за Адама…

– Что так же бессмысленно, как бояться, что Роузлинд растает под дождем. Адам – настоящий буйвол.

– Да, я знаю, но ее страх мучил меня. Я беспокоилась и за Сибелль с Уолтером… Все волновало меня. Когда я полюбила тебя, моя защитная оболочка разрушилась, и я оказалась такой мягкой и беззащитной внутри. И с тех пор я помышляла только о побеге.

– Бедняжка, – проворковал Саймон, поглаживая ее и тихо посмеиваясь. – И потом ты поняла, что от любви убежать невозможно.

– Да, но откуда ты знаешь?

– Я тоже пытался убежать от этого, но всегда возвращался в Роузлинд, чтобы убежать снова.

– Я сложила песню. Когда мы вернемся домой, в Дайнас-Эмрис, я спою ее для тебя.

Это были прекрасные слова: домой, в Дайнас-Эмрис. Они будут навещать и другие замки, но Дайнас-Эмрис над Долиной Озер с его ветрами, наполненными голосами, станет настоящим домом для ведьмы и ее возлюбленного.