Валентина. Мой брат Наполеон

Мюрат сознательно не пригласил на свадьбу свою незнатную семью — всеми силами он старался держаться от нее подальше, — а привез с собою генерала Бернадота как главного свидетеля. Этим он в известной мере отомстил Наполеону: дело в том, что Бернадот, генерал с высоким положением в обществе и безупречной репутацией, женился на Дезире Клари. И это не была партия Наполеона, она сама выбрала Бернадота и не делала секрета из своего желания, чтобы ее муж не поддавался Наполеону и даже выступил против его растущего могущества; вместе с тем Наполеон сохранил к Дезире сентиментальные чувства, проявляя ненужную снисходительность. Однако какая судьба: выйди Дезире замуж за Наполеона, она стала бы французской императрицей, вступив же в брак с Бернадотом, она счастливо пережила падение Наполеона и стала королевой Швеции. Но это уже другая история.

Как чудесно выглядел Мюрат в тот день! Чтобы сделать мне приятное, Наполеон назначил его командующим консульской гвардии, это требовало ношения совсем другой военной формы: не столь яркой и уж никак не собственного изобретения, как хотелось бы Мюрату, а стандартной форменной одежды консульской гвардии — голубой мундир с белыми обшлагами и воротником, белый жилет и белые же брюки. Голубой и белый цвета были ему к лицу, и, как я уже сказала, Мюрат выглядел просто великолепно, возвышаясь своей громадной фигурой над моим братом. На мне было простое, без всяких украшений, но очень дорогое белое платье, которое, по замыслу, должно было подчеркнуть мою девичью непорочность. Выполнило оно свое предназначение или нет — неизвестно, но к тому моменту я, к моему великому сожалению, все еще оставалась девственницей.

— Что бы ты ни думала, но в действительности Наполеон не против, — заявил Жозеф, отводя меня в сторону после церемонии. — По его словам, Мюрат вполне в твоем вкусе и вы будете прекрасной парой. И еще Наполеон сказал, что никто не сможет обвинить его в высокомерии и в желании искать для членов своей семьи союза только с аристократами.

— Заявление, рассчитанное на то, чтобы произвести впечатление на простой народ.

— Иронизируешь, — укорил меня Жозеф. — Наполеон особенно доволен тем, что ты вступаешь в брак, сохранив себя такой же чистой и свежей, как твои розовые щечки.

Я передала наш разговор Мюрату, когда мы после долгого свадебного пира наконец остались наедине в спальне.

— Иначе и быть не могло, — усмехнулся он. — Когда мадам Кампан не спускала с вас глаз.

Не торопясь, Мюрат начал раздеваться. Кавалерийский прием — дерзкая атака с пикой на изготовку — по всем признакам, даже не приходила ему в голову. Я также принялась снимать одежду; сердце колотилось, как бешеное, и казалось, выскочит из груди. И вот я в одной ночной сорочке. Мюрат же был совсем без ничего, и в своей наготе он выглядел еще более волнующе, еще привлекательнее, чем в форме.

— Быть может, это лучше оставить, — сказала я, нервно теребя дрожащими пальчиками сорочку.

— Ложная стыдливость, — упрекнул Мюрат.

— Вовсе нет, — рассмеялась я и передала ему слова Наполеона.

Мюрат громко расхохотался.

— Жестокий урок? Ну что ж, посмотрим.

Не торопясь, он снял с меня ночную сорочку и повернул лицом к огромному зеркалу.

— Вот, моя дорогая, можешь восторгаться собой, сколько душе угодно.

Я внимательно разглядывала свое отражение. За время, прошедшее после Монбелло, я заметно развилась, сделалась женственнее. Гладкие кремовые плечи округлились. Грудь несколько увеличилась, но осталась такой же упругой. Но живот! Он был слишком выпуклым, а бедра — толстоваты. К счастью, ноги и руки были такими же миниатюрными и красивыми, как и прежде, — отличительная черта всех Бонапартов.

— Боюсь, я толстею, — проговорила я огорченно.

— Ты должна есть меньше хлеба, отказаться от любых сладостей и пить только легкое вино.

— Вам не нравятся толстые женщины!

— Предпочитаю их костлявым.

Он приблизился сзади и поцеловал меня у затылка в шею, от чего меня бросило в приятную дрожь. С этого момента и во все последующие годы никакая ласка не вызывала у меня такого любовного экстаза, как поцелуй в шею. Мюрат был отличным любовником, просто великолепным. Признаюсь, в то время я еще не могла это по-настоящему оценить — мне не с кем было сравнивать, — но ни один мужчина, с которым я сходилась потом, не превзошел Мюрата. И как бы сильно мы ни ссорились, именно предвкушение любовных наслаждений заставляло нас мириться.

— Никаких больше любовниц, — заявила я, проснувшись наутро и увидев склонившегося надо мной Мюрата.

— Никаких любовниц, — повторил он весело. — И никаких любовников.

— Глупец! — нежно улыбнулась я. — Не в состоянии узнать девственницу, когда оказываешься с ней в постели?

— При моем-то колоссальном опыте… — ответил он, целуя меня.

— Когда ты сам потерял невинность? — спросила я, внезапно охваченная неудержимым любопытством и пробудившейся ревностью.

— Разве у мужчин есть то, что считается признаком девственности?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

— Мой первый случай, разумеется.

— Сколько тебе было тогда лет, Мюрат?

— Двенадцать.

— Хвастаешь!

— Даже немногим более одиннадцати.

— Кто она?

— Я не узнал ее имени. Она была проституткой.

— Просто отвратительно!

— То же самое произошло и с нашим милым Наполеоном.

— Тебе известно и об этом? Как интересно! Пожалуйста, расскажи мне подробнее.

— Наполеон выжидал значительно дольше меня, — начал Мюрат. — Ему было восемнадцать лет, когда это случилось.

— Ты не мог знать его, когда ему было восемнадцать лет.

— Дорогая, он сам рассказал мне об этом однажды ночью у походного костра под хорошее настроение.

И Мюрат поведал мне следующую историю. За два года до взятия Бастилии Наполеон прибыл на короткий срок в Париж. После своего невинного романа с Каролиной Коломбье он начал вести дневник. С увлечением ежедневно заполняя тетрадь причудливыми фразами, Наполеон однажды подумал, что из него вышел бы более лучший писатель, нежели солдат. Загоревшись, он решил написать любовный роман. По замыслу его героиню — молодую девушку, вынужденную из бедности заниматься проституцией, спасает богатый и отзывчивый любовник, который в конце концов женится на ней, не раскрывая до свадьбы, что он маркиз. Будучи, однако, обстоятельным во всех своих делах, Наполеон пришел к выводу, что ему следует побольше узнать о женщинах легкого поведения, причем на собственном опыте, а не пользуясь людской молвой. И вот Наполеон стал бродить в районе Пале-Рояль, излюбленного места проституток. На первой же встрече с уличной женщиной он настолько оробел, что убежал, но не в свою убогую комнату на Ру-ду-фор-Сен-Онор, а в Итальянскую оперу в поисках изящного искусства и, возможно, вдохновения. Когда спектакль закончился, пошел дождь и дул пронизывающий до костей холодный ноябрьский ветер. Наполеон на какое-то время укрылся от непогоды среди колоннады Пале-Рояля, и здесь опять к нему подошла проститутка. Молодая, хорошенькая и трогательно застенчивая. Она сказала, что делает это впервые, и, конечно, солгала — обычный, избитый прием; но будущий писатель любовных романов поверил ей. В своих лохмотьях она вся дрожала от холода. «Пойдем ко мне, — предложил Наполеон, — и немного согреемся». Найти тепло у него в комнате можно было только в постели. И они, не раздеваясь, улеглись в кровать. Постепенно, согревшись, они сняли с себя одежду… и случилось то, что и должно было случиться.

— Наполеон назвал это освобождением, — усмехнулся Мюрат.

— Удалось ли ему написать свой роман?

— Нет, он задумал научно-исторический трактат.

— Теперь Наполеон не пишет историю, а делает ее, — заметил я.

Мюрат вновь поцеловал меня, и предсказанный Наполеоном кавалерийский прием стал довольно приятной реальностью.

Но вышло так, что Наполеон, вместо того чтобы немедленно, как планировал, отправиться в Италию, отложил отъезд на некоторое время. Это меня очень обрадовало, ибо дало возможность Мюрату и мне, пользуясь щедростью Наполеона, вступить во владение довольно обширным особняком «Брион» на Кур-де-Тюильри. У мадам Кампан я приобрела правильную осанку и известную самоуверенность и поэтому без особых волнений разослала приглашения на свой первый званый вечер. Довольно быстро я заняла одну из ведущих позиций в светском обществе, образованном вокруг консульской комиссии. Я уступала только Жозефине, которая сама с грустью в этом призналась. Наполеон гордился мною. У меня был прекрасный повар, и я без конца устраивала вечеринки, балы, приемы, угощая и развлекая тех, кто мог быть полезен Наполеону. Но — слишком уж скоро — настало время второй итальянской кампании. Мюрат, командовавший, как обычно, кавалерией, умолял меня сопровождать его, однако я отказалась.