Забытая история любви

Выходить на дорогу при дневном свете она не осмелилась, потому что знала: за пределами города ее уже ничто не спасет. Герцог, узнав, что она сбежала, наверняка в первую очередь будет искать ее на этой дороге. Лучше всего было дождаться темноты, а там надеяться на то, что герцог решит, что она либо уже далеко ушла, либо прячется в городе в каком-то надежном месте.

То был самый длинный день в ее жизни. У нее разболелась голова, желудок раздирал когтями голод, пить хотелось нестерпимо, а каждый шаг за каменной стеной заставлял ее сердце сжиматься от страха.

Но в конце концов тени сгустились, звуки из-за стены стали доноситься реже, и она, набрав полную грудь воздуха для храбрости, распрямила затекшие ноги и, осторожно осматриваясь, вышла на улицу.

Потом она мало что могла вспомнить о возвращении домой по открытой дороге, кроме того, что оно было долгим, наполненным темнотой и страхом. Когда она наконец добралась до дома Малколмов, силы почти покинули ее.

Но какая-то часть сил все же осталась. Ее возвращение вызвало настоящий переполох. Кирсти и хозяйка бросились к ней со взволнованными расспросами, но, как они ни уговаривали ее сесть, отдохнуть и рассказать, что с ней случилось, она решительно отказалась.

С трудом переводя дыхание, она сосредоточила взгляд на Кирсти.

— Кто-нибудь приходил?

Кирсти опасливо ответила:

— Нет. А что случилось?

— Нам нужно уезжать. — София посмотрела на миссис Малколм. — Вы сможете в такое время найти для нас лошадей или экипаж?

— Не знаю. Могу попробовать.

— И Анна… — Посмотрев с тревогой на закрытую дверь спальни, София сказала Кирсти: — Нужно укутать ее хорошенько. Ночь будет холодная.

— София, — снова сказала Кирсти, но уже более твердым голосом, — что случилось?

Но она не могла ответить при миссис Малколм и сказала только:

— Здесь для нас больше не безопасно.

— Но…

— Не безопасно, — повторила София и многозначительным взглядом дала Кирсти понять, что сейчас лучше не разговаривать.

Будет лучше, понимала она, не сообщать миссис Малколм подробностей их путешествия: тогда никто не сможет вырвать из нее этих сведений. София и сама не представляла, как им с Кирсти вместе с малышкой удастся перебраться в Слэйнс, она только знала, что это нужно сделать ради Анны.

Они должны вернуться в Слэйнс к графине. «Лишь она одна, — подумала София, — знает, что теперь делать».

Повалил снег. В последний раз зима показала характер перед тем, как сдаться напору весны. Но упрямый ветер сквозь куртку колол мне в грудь ледяными иголками, пока Грэм не встал передо мной, прикрыв от холода, и заботливо, как маленькому ребенку, сдвинул лацканы моей куртки. Он слегка улыбнулся, когда заметил под курткой свою старую полосатую футболку.

— Брату моему лучше в этой футболке не показывайся.

Об этом я не подумала.

— А ничего, что я ее у тебя свистнула?

— Благодаря тебе она за эти выходные послужила больше, чем за несколько последних лет. Да тебе и идет этот цвет.

Между нами понесся очередной комок слипшихся снежинок; Грэм придвинулся еще ближе ко мне и крепко обнял, удобно устроившись подбородком у моего виска.

Странно было проявлять чувства на виду, стоя на автобусной остановке, в двух шагах от других людей. Я привыкла держать в тайне наши отношения, но в Абердине наконец почувствовала, какими они могутбыть. И мне это понравилось.

Грэм уловил перемену моего настроения и посмотрел на меня.

— Что?

— Ничего. Просто… Мне очень понравилось, как мы провели эти дни.

— Тебе не обязательно уезжать.

Тут Грэм показался мне дьяволом-искусителем. Но я устояла.

— Я всем сказала, что вернусь сегодня. Меня ждут. Да и не хочется мне, чтобы твой отец беспокоился. — Я чуть-чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. — Ты же можешь позвонить ему и сказать, где я, верно?

Грэм усмехнулся.

— Отец не такой уж пуританин.

— Пусть даже так. — Я посмотрела на большие часы на столбе. — Что-то автобус опаздывает.

— Ну и что?

— Зачем тебе тут со мной стоять? То есть это, конечно, очень любезно с твоей стороны, мерзнуть тут со мной под снегом, но…

— Ага, и кто в этом виноват? Ты сама не захотела, чтобы я тебя отвез.

— А ты не разрешил мне вызвать такси. Денег у меня хватит.

— Я знаю, что хватит. Но ни один шотландец не позволит своей женщине потратить тридцать фунтов на такси, если можно поехать на автобусе за пять.

Конечно, он просто шутил, и ехать на автобусе было моей идеей, мне нравилось смотреть на людей, сидящих вокруг, но его слова меня зацепили.

— А я, стало быть, твоя женщина?

— Ну да. — Я почувствовала, что его руки сжались чуть крепче, а взгляд потеплел.

— Ты стала моей, — сказал он, — с той самой минуты, когда я увидел тебя впервые.

Трудно было не почувствовать силу воздействия этих слов, пусть даже я сама их написала в сцене прощания Софии и Мори.

— Ты читал мою книгу.

— Нет, — озадаченно произнес он. — С чего ты взяла?

— То, что ты сейчас сказал… Мой персонаж говорит об этом точно так же.

— Твой персонаж… О, черт, забыл! А, нет, это здесь. — Он запустил руку во внутренний карман куртки и вынул длинный конверт. — Вот что я сумел разыскать о семействе Мори. Здесь немного, всего лишь родословная с указанием годов рождения, смерти и браков. Может пригодиться.

Я взяла конверт.

— Спасибо.

— Знаешь, что-то мне расхотелось быть Джоном Мори, — пожаловался Грэм, но как-то неуверенно. — Он…

— Нет, не говори, — прервала я его.

Я наклонилась и спрятала конверт в портфель. Я не желала заранее узнать судьбу Мори, хотя и понимала, что со временем все равно о ней узнаю, и, несомненно, быстрее, чем мне этого хотелось бы.

XX

Лето пришло и, сверкнув благодатным блеском, увяло, как пожухлые осенние листья, которые умерли и опали, оставив мир пронзительно-холодным зимним ветрам до тех пор, пока снова не подкралась весна и не обернулась жаркими летними днями, поблекшими так же быстро. И все это время из Сен-Жермена не было известий о новых планах возвращения короля.

Однако каждый месяц приходили письма герцога Пертского, который уверял сестру, что планы эти обсуждаются ежедневно. Посыльные сновали между Версалем и родовыми замками древних шотландских родов, а сам молодой король Яков, казалось, готовился к предстоящей войне, ибо недавно заявил о своем желании лично вести в бой полки во Фландрии. «Хотя кое-кто полагает, — указывал герцог Пертский в своем последнем письме, доставленном в конце августа, — что прежде, чем он успеет что-либо предпринять, наступит мир».

София была бы рада миру. Разочарование молодого короля значило для нее гораздо меньше, чем тот факт, что Мори вернулся в полк и снова сражается во Фландрии. И каждый день, пока продолжалась война, она не находила себе места от волнения.

Теперь успокоение приходило к ней лишь во снах, когда она могла снова слышать его голос и чувствовать его прикосновение. Меньше двух недель тому назад она проснулась среди ночи, уверенная, что он лежит рядом с ней в кровати. Она чувствовала его тепло.

Она чувствовала его даже после того, как луна выбралась из-за цепких облаков и осветила бледными лучами комнату, чтобы показать ей, что рядом с ней никого.

На следующее утро Кирсти, заметив, что София не выспалась, сказала:

— Тебе нужно побыть с Анной.

И в тот же день, спустившись на шум в гостиную, София увидела сестру Кирсти и ее резвящихся детей. Каштановые кудряшки Анны не отличались по цвету от остальных детских головок, и никто посторонний не подумал бы, что она не из этой семьи.

На самом деле даже сама София уже не чувствовала разницы. Девочка поселилась в доме сестры Кирсти больше года назад, через несколько дней после того, как София вернулась в Слэйнс. Такое решение приняла графиня, и пока что оно спасало Анну, поскольку до сих пор еще никто не узнал, что она ребенок Мори. И никто этого не узнает, пока сестра Кирсти будет о ней заботиться.