Поединок чести

Лекарь вскоре подошел к Фламберту — это также было привилегией, о большинстве раненых заботились цирюльники. Соломон выглядел уставшим до смерти, его платье было запятнано кровью, и он хромал сильнее обычного. Он бросил лишь один взгляд на рану Фламберта.

— Здесь я беспомощен, — мягко произнес он. — Но у тебя еще есть время, Фламберт. Уже отправили за диаконом, ты успеешь принять крещение.

Фламберт кивнул с благодарностью. Лекарь протянул Женевьеве сосуд с прозрачной жидкостью.

— Вот, смешай это с вином и дай ему. Это облегчит его страдания.

Женевьева закусила губу, а потом произнесла:

— Сеньор Жером… вино…

Соломон нахмурился.

— Делай так, как считаешь нужным! — резко сказал он девушке. — Другие сочли бы за счастье…

Он обвел рукой зал, со всех сторон раздавались стоны и крики раненых.

София схватила кубок.

— Я дам ему вино с этим средством, — сказала она. — Если из-за этого его не пустят на небеса, значит, когда-то я встречу его в аду.

Фламберт нащупал ее руку.

— Этот ад, — прошептал он, — станет раем для меня.

София удивилась тому, что Женевьева не стала возражать. Она также ничего не сказала, когда София наполнила кубок и поднесла его к губам Фламберта. Девушка обняла его, когда он выпил содержимое. Она обнимала его и шептала ласковые слова утешения. Видно было, что боль не так терзала его. Наконец вошел священник.

— Тебе нужно уйти, — сказала Женевьева Софии, когда к Фламберту подошел высокий костлявый мужчина в черной тунике.

Софии он показался бледным и серьезным, словно сама смерть, а взгляд, который он на нее бросил, вряд ли можно было назвать дружелюбным. Девушку страшила мысль оставить рыцаря наедине с этим мужчиной.

— Разве я не могу остаться с ним? — нерешительно спросила она. — Могу я хотя бы вернуться, как только он… как только он исповедуется, или что там у вас делают? Это может… Лекарь сказал, это может длиться еще несколько часов, пока он…

Священник и Женевьева одновременно покачали головами, Женевьева с сочувствием, Совершенный скорее нехотя.

— Он примет крещение, — наконец произнес мужчина строго, — и навсегда отречется от плотских радостей. А вы, фройляйн, являете собой один из тех запретных плодов, которые до сего момента делали его жизнь греховной.

София сверкнула на него глазами.

— Мы никогда не делали ничего запрещенного! — заявила она. — И мы… Мы помолвлены с ним.

— Это также является грехом. Если бы мир был совершенным, мы бы перестали искать себе пару и производить на свет потомков. Ведь каждое новое создание содержит в себе еще одну неосвобожденную душу.

Изумленная София молча смотрела на священника. Она всегда слушала рассказы Женевьевы о своей вере вполуха. Совершенные были такими же, как католические священники или монахи. То, что их аскетизм должен быть примером для всех, казалось ей полной чушью.

Фламберт прикоснулся к ее руке, прежде чем она смогла что-то возразить.

— Пусть… Оставь нас, моя любимая, моя дама… Пришло время уйти, пришло время освободить душу. Даже из самых нежных оков…

— Но Фламберт… — София поднесла его руку к губам.

— Так вы собираетесь принимать крещение или нет? — раздраженно спросил священник. — Если да, девушка должна уйти. И что это такое? Вино?

Женевьева сунула кубок с вином подруге в руку и заставила ее отойти подальше. Между тем священник достал свое Евангелие и начал читать молитвы. София ощущала холод и опустошенность внутри, она устала до смерти, но также была зла на Господа и на весь мир. Стоит ли странная вера Фламберта того, чтобы умереть за нее? Чего вообще стоит любая вера? Или крепость? Или наследство?

Между тем стемнело, и София, выйдя из зала, наощупь спустилась по крутой лестнице в кухню и вышла в крепостной двор. Она надеялась, что никого не встретит, особенно пьяного рыцаря, — а таких было много после сражения. Она испуганно оглядела двор и при этом едва не споткнулась о поникшую фигуру, которая сидела на нижней ступени.

Дитмар.

В тусклом свете луны он выглядел каким-то по-детски потерянным. Мальчик, которого не пускают домой. Наказанный за какой-то глупый проступок и, возможно, так и не понявший, в чем его вина. София почувствовала, как вся ее ярость улетучилась. И внутри нее распространялось тепло. Она села рядом с Дитмаром.

— Он умер? — одними губами спросил юный рыцарь.

София покачала головой.

— Нет. Еще нет. Но сейчас он принимает крещение и освобождает свою душу — от меня. — Она прижала ладонь ко лбу.

Дитмар поднял на нее глаза.

— Я никогда не стал бы освобождаться от вас, — тихо произнес он.

— И не нужно, — прошептала она, опустив голову, и вздрогнула.

Дитмар укутал ее краем своего плаща.

— Ваше прекрасное платье… оно все в крови…

София кивнула и подняла глаза.

— Как и ваша туника, — сказала она. — Я не хочу больше видеть кровь.

Дитмар поборол в себе порыв обнять девушку.

— Мне очень жаль… что Фламберт… — пробормотал он.

— В этом нет вашей вины. — София схватилась руками за голову. — И это несправедливо…

— Он сказал то же самое, — заметил Дитмар. — Но он не должен был умереть из-за этого. Вот в чем моя вина: он вызвал Матьё, чтобы помочь мне.

— Матьё де Меренге? Это он убил его? Он ужасный человек!

София посмотрела на Дитмара, и у него сжалось сердце, когда он увидел знакомое выражение ее нежного лица. Она казалась такой юной, почти ребенком, испуганным, как тогда в Майнце.

— Он был ужасным человеком, — поправил ее Дитмар. — Вам больше не следует опасаться его. Я убил его.

София вздохнула.

— Я знаю, это ведь ваш долг, — прошептала она. — Рыцари должны… побеждать зло. Это и делает их рыцарями. По крайней мере, так должно быть. Но мой отец…

Дитмар пододвинулся к ней ближе.

— Я был врагом вашего отца. И Роланду Орнемюнде можно было предъявить много обвинений, — честно признался он. — Но он не был трусом, как Матьё, он мужественно сражался. И он был сильным мужчиной. Я сумел победить его лишь потому, что он изнемог после поединка с моим приемным отцом.

— Это не имеет значения, — тихо произнесла София. — Прошу вас, вы не должны мне это рассказывать. Я… Я прощаю вас.

Дитмар покачал головой.

— София, я победил вашего отца, но я не убивал его. Я не смог… Я никогда не смог бы посмотреть вам в глаза…

Дитмар рассказал ей все, и София, затаив дыхание, слушала его. Она лишь молча склонила голову ему на плечо. В эту ночь им обоим было не до любезностей и учтивых речей. Здесь, на лестнице, ведущей к кухне, они были не возлюбленными, а друзьями, они делили те чувства, которые никогда не делили ни с кем прежде, и оба знали, что они связывают их сильнее, чем любой поцелуй.

Наконец Дитмар достал медальон из-под своей окровавленной туники.

— Хотите ли вы… Хочешь ли ты… снова носить его? — тихо спросил он.

София покачала головой.

— Нет. Он принадлежит… твоей матери. И он всегда будет напоминать мне, что она… Она ведь не останется с нами в Лауэнштайне, не так ли?

Дитмар ответил отрицательно.

— Она должна вернуться в Лош. У меня есть младшие брат и сестра.

— Это хорошо, — сказала София. — Когда-нибудь ты подаришь мне что-то другое. Но ты… ты должен снова принять это. — София поискала в платье и наконец нашла потрепанную зеленую ленту. Ее знак. — Она ведь принесла тебе удачу…

Чуть позже Соломон из Кронаха застал обоих спящими, тесно прижавшимися друг к другу. Их вид растрогал его, они напоминали детей, которые заблудились, а потом нашли дорогу домой. Ему не хотелось будить их, но кто-то должен был позаботиться о Женевьеве, а теперь, когда звезды ярко светили над крепостью и залитым кровью полем боя, Мириам не могла отлучиться от графа. Поэтому Соломон легонько прикоснулся к плечу Софии.

Девушка сразу все поняла.

— Фламберт умер? — спросила она, тогда как Дитмар, похоже, не сразу понял, где находится.