Тайная алхимия

Потом он открыл ворота, и мы увидели то, что находилось за ними.

Меня окатило маленькое облегчение после всех пережитых страхов: все воины, кроме горстки, ушли, а оставшиеся не были охранниками, они сидели верхом, построившись для эскорта.

«Достаточно, чтобы быть в безопасности, но слишком много, чтобы ехать быстро», — сказал бы Эдуард.

Память обожгла меня.

Когда мы вышли на простор, ветер подхватил наши обтрепанные плащи и начал так хлестать по лицу, что Бриджит расплакалась. Катерина уставилась на охотничьих собак, разносчиков и суетящихся оруженосцев, потому что едва помнила, как все это выглядит. Бесс подняла Бриджит и дала ей конфету.

Единственный человек, ожидавший возле лошадей, не был солдатом.

— Господин Несфилд?

— Госпожа Елизавета, добро пожаловать, — произнес он, изображая поклон. — Уверен, вы не сочтете наше путешествие слишком утомительным.

Я воздержалась от ссоры из-за того, как он ко мне обратился, но посмотрела ему прямо в глаза. Мне нужно было знать, как далеко отсюда нас будут держать. Если я узнаю это, я узнаю многое другое.

— Мне не сказали, куда мы направляемся. Почему?

Он не ответил на мой вопрос, сказав только:

— Лишь до моего манора Хейтредсбури. Моя обязанность — позаботиться о том, чтобы вам и вашим дочерям было удобно под моим присмотром.

Я почувствовала себя смелее: насколько я помнила, Хейтредсбури и вправду был всего лишь манором, а не устрашающим замком, где нас могли бы спрятать. Но он находился далеко в Уилтшире, в трех днях пути отсюда, или даже дальше, и ни одна из нас не готова была к такому путешествию.

— Мои младшие дочери нездоровы. Им понадобится отдых.

Несфилд указал на что-то за своей спиной.

— Как видите, они могут путешествовать в этих носилках. Мне приказано как можно быстрей добраться до Хейтредсбури, а для этого нужно ехать верхом. Вам не следует бояться: лошадьми будут управлять верные люди.

Мне пришлось прикусить язык, чтобы не спросить его, какой опасности он думает избежать, заставляя нас путешествовать быстро. Это было бы невежливо — затевать ссору с тюремщиком, но находиться под чьим-то надзором было все-таки трудно. Мы отвыкли от этого в убежище. Теперь же нас связывал приказ Ричарда Глостера, мы больше не имели свободной воли.

Мы ехали по Петти-Франс.

Несмотря на гнев и страх, я, сидя верхом на лошади под широким небом и видя, как перед нами разворачивается дорога, ощутила подъем духа.

Как только Вестминстер остался позади, появились торчащие из травы под оградой примулы, бледные, как солнечный свет. Мы приблизились к Рыцарскому мосту.

Но мы по-прежнему оставались узницами, хотя и не такими, какими были в убежище. Судя по крепко сжатым губам и молчанию, Несфилд не был тюремщиком, который легкомысленно относится к своим обязанностям. Неважно, я и сама могла молчать, потому что знала: Генрих Ричмонд тоже выжидает своего часа и строит планы на будущее.

На Михайлов день Бесс и Сесили было велено явиться ко двору.

Несфилд разрешил нам подойти к воротам, чтобы попрощаться, хотя и без больших церемоний. Было холодно, и Бесс не терпелось отправиться в путь. После того как мы обнялись и они заняли место позади грумов, я стиснула руки малышек, потому что не могла больше держать моих старших девочек.

Что это было за прощание? Рассудила ли я правильно, будут ли они в безопасности?

Мужчины приносят клятвы перед Богом и людьми: кто может сказать, когда эти клятвы будут нарушены?

«Господи, пусть я поступила правильно, — молилась я. — Господи, сохрани их и пошли им здоровья и счастья».

— Мадам, вы делаете мне больно, — сказала Анна, пытаясь вытащить ручку из моей.

— Прости, — ответила я.

Лошади исчезли за поворотом, и только по тихому звону стали было ясно, что они еще не уехали далеко.

— А теперь пошли в дом. Сейчас слишком холодно для маленьких девочек.

Проходили дни, полные скуки ведения домашнего хозяйства, которое не было моим. До меня не доходило никаких новостей, не подвергшихся цензуре, и я могла только молиться, чтобы Бесс и Сесили были в безопасности, и верить, что Ричард не отречется от своей клятвы.

Мой брат Эдуард написал: Ричарду нужнее уважение могущественных людей, перед которыми он поклялся, чем смерть Бесс и ее сестры, и мне приходилось довольствоваться этим утешением. И младшие девочки остались со мной.

Перед Мартыновым днем ударил первый жестокий мороз.

Секретарь Несфилда принес мне письмо от Бесс, и я устроилась на скамье у очага, чтобы прочитать его. Конечно, оно было не запечатано, и я знала, что его уже прочитали. Ничто не могло попасть к нам, не подвергнувшись предварительному осмотру.

Со скотного двора донесся вопль — длинный и пронзительный, как будто кричал человек. Бриджит ударилась в слезы, Анна уронила на пол пяльцы.

— Это всего лишь свиньи, — сказала я, когда прислужница подошла, чтобы утешить Бриджит леденцом. — Подними свою работу, Анна.

— Мне это не нравится, — заявила Анна.

— Этого не избежать, иначе откуда бы у нас зимой бралось мясо? Все скоро закончится.

— Колбасы! — закричала Катерина. — Мадам, можно я пойду посмотрю?

— Нет. Тише.

— Но там будет кровь! Много крови!

— Нет. Успокойся, дочь. Это неподобающее зрелище для принцессы.

Снова раздался визг.

Бриджит подняла глаза, но на этот раз не расплакалась. Она вынула изо рта леденец, уставилась на него, словно решая, в силах ли он ее защитить, и снова сунула его за щеку.

Вместо нее начала плакать Анна.

— Бедные с-свиньи. Им, наверное, так больно.

— Зажми уши, — сказала я. — То, чего нельзя исправить, всегда можно перетерпеть.

— Не получается, мадам. Никак не получается. Я все еще слышу визг, как в ночном кошмаре.

Мне слишком хорошо известно, что можно услышать в ночном кошмаре.

— Тогда иди сюда и спрячь голову у меня на коленях.

Я погладила дочь по голове и снова начала читать письмо Бесс. В нем не было ничего такого, что могло бы встревожить самого строгого тюремщика. Письмо начиналось, как положено, с представлений мне, но потом новости перегнали стремление Бесс писать аккуратным почерком: все при дворе очень добры, и у нее есть три новых платья. Они с девицами соревновались, чьи волосы длиннее — судьей выступала тетя Бэкингем, — и Сесили победила на три пяди. Король всегда милостиво говорит с ними обоими, хотя королева снова больна и уже две недели не покидает постели. По правде говоря, король танцевал с Бесс дважды за последний вечер и заставил ее пообещать, что они снова будут танцевать в следующую встречу. Могу я устроить так, чтобы ей прислали ее серебряный пояс с бирюзой? Он бы хорошо подошел к ее новому голубому платью. И ее Цицерона тоже, пожалуйста, — кажется, она оставила книгу в спальне. Она не учится так усердно, как я рекомендовала, но пообещала на исповеди исправиться, как только сможет. В следующий раз она пришлет подарки для девочек, если я смогу дать ей несколько шиллингов, потому что все деньги потрачены на игру в карты.

Я во все глаза искала в словах дочери намек на то, что она не видит в Ричарде Глостере законного короля, а в Анне Невилл — его королеву. Писала ли она письмо, учитывая, что его прочтет секретарь Несфилда, или и вправду была довольна? Она заслуживала удовольствий, моя добрая и умная Бесс, — если бы только я могла быть уверена: она знает, что принадлежит ей по праву, и остается верной этому знанию, даже танцуя с узурпатором.

Прислужница все еще покачивала Бриджит, поэтому я попросила ее положить на стол у моего локтя перо, чернила и бумагу, чтобы я могла сама написать Бесс.

Я только начала письмо, когда вошел секретарь Несфилда.

— Вас спрашивает госпожа Петерс. Мой господин разрешил вам ее принять. Вы соблаговолите это сделать?

Мэл!

Моя дражайшая Мэл явилась сюда из Хартвелла!

Она казалась еще круглее из-за плащей и шарфов, в которые замоталась, щеки ее порозовели от мороза. Мэл протопала в комнату, сделала небольшой реверанс, какой позволял ее ревматизм, а когда я ее подняла, мы обнялись. В ее объятиях на один-единственный странный миг я почувствовала себя так, будто у меня нет большей беды, чем ободранная коленка или невыученный урок, и Мэл в силах исправить и то и другое, хотя мои нынешние тревоги и страхи были превыше ее целительной силы. Даже Мэл не обладала подобным искусством.