Видение в голубом

После неожиданного предложения Луизы Джемма еще несколько минут разговаривала со своей новой подругой, исполненной самых честолюбивых планов насчет своего первого лондонского сезона, до тех пор, пока Луиза не уснула. Тлеющие угли в камине освещали темную спальню мерцающим светом. Рядом с Джеммой раздавалось легкое дыхание спавшей Луизы, а с кушетки, стоявшей в отдалении, недалеко от камина, доносилось звучное похрапывание мисс Поумшак. Но эти свистящие громкие звуки не беспокоили Джемму: в пансионе некоторые девушки громче храпели.

Наконец Джемма заставила себя закрыть глаза и расслабиться. Только теперь она поняла, каких усилий ей стоило в одиночку отправиться в Лондон.

Ее пригласила мать, которую она никогда в жизни не видела. И это приглашение, неожиданно озарившее ее окутанное глубокой тайной детство, воодушевило Джемму, придало ей силы.

На протяжении многих лет Джемму мучила загадка, кто она на самом деле. Она не знала ни своих родителей, ни своего происхождения, ни к какому сословию принадлежала. Может быть, она просто самозванка, которая выдавала себя не за ту, кем была на самом деле, когда сидела в классе вместе с девочками из респектабельных состоятельных семей или с дочерьми мелкопоместных дворян. Кто знает, может быть, при выходе из пансиона ей предстоит мыть полы вместе с прислугой, или доить коров на какой-нибудь молочной ферме, или продавать на улице коврики, или заниматься чем-то совсем уж непристойным?

Кто она такая? Чем старше становилась Джемма, тем больше ее мучила эта загадка, и то, что она неожиданно узнала, имело для нее жизненно важное значение — она родилась в почтенной семье. Полученное ею письмо стало для нее словно даром небес.

Письмо было написано вскоре после ее рождения, стало быть, более двадцати лет тому назад. Почему с тех пор ее мама не общалась с ней? Что, если после того, как она написала письмо, у нее пропало желание встречаться с дочерью? Джемма вспомнила, в каком виде пришло письмо: сломанная восковая печать и никаких объяснений поверенного относительно его содержания, а также по поводу столь неимоверно длинной задержки. Джемма постаралась выбросить из головы эти ужасные мысли.

Девушка подумала о потертом листке бумаги с выцветшими чернилами — этот листок она бережно завернула в самый красивый носовой платок и положила в ридикюль вместе с немногими сбереженными монетками. Это письмо было единственным, что у нее сохранилось от мамы, оно свидетельствовало о том, что кто-то позаботится о ней. Поэтому Джемма не чувствовала себя совсем одинокой в этом пустом и бездушном мире.

Она не могла объяснить Луизе, что означало для нее это письмо. Луиза как-то упомянула о том, что потеряла родителей, но ведь она по-прежнему жила, окруженная родственниками. Волны житейского моря не пытались утащить ее на самое дно нищеты, страданий и горя. Поверенный в делах Джеммы находился где-то далеко и существовал в ее жизни только в виде подписи, расположенной в конце сухо и коротко написанной бумаги. Она была искренне благодарна за ту денежную поддержку, которую он ей оказывал, несмотря на то что ни в какую не соглашался назвать источник, когда Джемма попросила его об этом.

Скоро она увидится со своей мамой, которая объяснит, почему отослала ее от себя совсем крошечной, не способной запомнить, кто ее родные и где ее дом. Это не значит, что ее родители не заботились о ней. Раз от нее отказались, значит, есть тому какое-то логическое объяснение. Сколько раз Джемма повторяла себе эти слова, когда чувствовала себя всеми покинутой, когда ей было страшно, когда девочки дразнили ее, или в приюте — самое страшное в ее памяти время? Значит, была причина, должна была быть причина, почему ее оставили. Все равно кто-то любил ее, даже находясь где-то далеко-далеко.

Теперь наконец она узнает всю правду. Увидится со своей мамой, которая ласково прижмет ее к себе, о чем Джемма так часто мечтала. Джемма закрыла глаза, пытаясь хоть на мгновение избавиться от постоянной настороженности, присущей почти всем сиротам, ведь опасность может появиться откуда угодно и рассчитывать приходится только на себя.

Но сегодня ночью она не одна. С этой мыслью Джемма заснула.

На следующее утро облака все еще затягивали небо, однако дождь почти прекратился. К тому времени, когда девушки проснулись, сквозь тучи уже пробивались робкие лучи солнца.

Появившийся вскоре сэр Лукас сразу объявил, что хотя дорога по-прежнему утопает в грязи, но ехать по ней уже можно. Луиза сразу сообщила ему, что к их обществу присоединяется Джемма, и если у него имеются какие-то возражения, пусть держит их при себе. Дело в том, что Лукас с самого начала был с Джеммой довольно сух.

Однажды Джемма случайно услышала, как Луиза заметила:

— Но, Лукас, ведь она сестра лорда Гейбриела. Разве этого не достаточно для формального представления? — И на тихий протестующий ответ Лукаса ее новая подруга, откинув с лица непослушный локон своих прекрасных волос, произнесла: — Скоро все выяснится, не правда ли?

Джемма сделала вид, будто ничего не слышала, и наклонилась, чтобы проверить, крепко ли завязаны шнурки на дорожных ботинках. Увы, неуважение к человеку без роду, без племени явление обычное. С годами Джемма привыкла к этому и старалась не замечать, однако в глубине души по-прежнему ощущала болезненные уколы от недоуменно приподнятых бровей или косых взглядов, а порой и от откровенной грубости или неприязни, однако виду не подавала.

Даже теперь ей было неизвестно, в какой семье она родилась, но разве поэтому ей не следует вести себя, как подобает девушке благородного происхождения? Почему-то Джемма всегда была уверена в том, что ее мать — настоящая леди, поэтому сделала все, чтобы приобрести соответствующие манеры и никому не дать повода ее осудить.

Итак, после того как к поклаже, привязанной сзади к карете, добавились два более чем скромных саквояжа — весь багаж Джеммы, а сама она заняла место в карете рядом с Луизой, напротив них уселась их старшая спутница, тогда как Лукас предпочел ехать верхом.

Дороги просыхали, но медленно, поэтому экипаж едва тащился. Лукас был вынужден ехать впереди кареты, иначе был бы заляпан грязью, летевшей из-под колес. Но день все больше вступал в свои права, солнце припекало все сильнее, и Луиза повеселела.