Из золотых полей

— Похоже, в пути тебя застигла ночь, Нэйт, — сказал старый джентльмен. — Ты поешь и заночуешь у нас.

— Спасибо, сэр, — ответил Нэйт.

По правде говоря, его голодный желудок уже несколько часов давал о себе знать, только до сих пор он этого не замечал. Модели изобретений мистера Стэндиша и беседа со старым изобретателем захватили его настолько, что на время он даже смог забыть о своем горьком разочаровании. Но теперь он вновь с силой ощутил эту горечь вместе с муками голода. Нэйт заставил себя придать лицу бодрое выражение. Жаль, что нельзя сейчас отползти куда-нибудь в лес и завыть на луну.

Он был близок к цели, так близок, и все-таки потерпел поражение. Такого краха он не ожидал. Машина, которую изобрел Джеймс Бонсак, обещала настоящую революцию в табачном деле; Нэйт слышал разговоры о ней уже несколько месяцев. Он также слышал, что с этой машиной не все ладно, что она, может статься, только обещает, а на поверку толку от нее не будет. Но самым интересным было другое — слухи об одном спятившем старике, живущем где-то под Ричмондом, старике, который изобрел машину еще лучше, чем у Бонсака. И он будто бы сделал это еще до того, как Бонсак подал заявку на патент. Никто не мог сказать ничего определенного, и слухи о старике походили больше на выдумку, чем на правду. Но если они все-таки правдивы и если он сумеет разыскать этого старика и заполучить его патент, то тогда это как раз та самая удача, которую он ждал и ради которой работал все последние пять лет.

Не раскатывай губы, говорил он себе. Может, никакой машины и нет или же она ничем не лучше машины Бонсака. А может быть, в окрестностях Ричмонда вообще нет старика по фамилии Стэндиш. Когда услышанная история так хороша, что похожа на сказку, то чаще всего это оттого, что она и есть сказка.

Но он не мог подавить в себе надежду. И час за часом шагая по дороге, ведущей из Ричмонда, он не переставал строить планы, как лучше всего использовать машину старика и как забрать у него патент.

Мистер Стэндиш потряс его — и не один раз, а много. Сначала тем, что оказал ему такой радушный прием. Он, парень с маленькой фермы Северной Каролины, и помыслить не мог, что его так встретит человек, владеющий такой большой плантацией, что от ворот до дома надо ехать три мили.

Потом старик стал расспрашивать об идеях Нэйта и о жизни Нэйта и о том, как Нэйт намерен вести свой бизнес и каким видит свое будущее. Нэйт говорил с мистером Стэндишем так, как ни разу еще не говорил ни с кем за всю свою жизнь. Он рассказал ему то, о чем прежде ни за что, ни под каким видом не посмел бы и заикнуться.

— Вот теперь я чувствую, что я тебя знаю, — сказал наконец старый Стэндиш. — И ты мне нравишься, Нэйт Ричардсон. Я с удовольствием покажу тебе то, за чем ты пришел.

Потом он снял один из ящиков с полки, сплошь заставленной ящиками. И вытащил из него замысловатую деревянную модель примерно два фута длиной и столько же высотой. Сосновая древесина была отполирована до атласного блеска; она походила на старое золото. Миниатюрные зубчики на шестернях зацеплялись один за другой, тонкие цепочки наматывались на миниатюрные барабаны, крохотные резиновые ремни и малюсенькие шкивы двигались легко и бесшумно, когда Стэндиш трогал приводное колесо. Это был настоящий шедевр.

Как раз то, на что надеялся Нэйт, и даже лучше.

— Джимми Бонсак? — проговорил мистер Стэндиш с широкой улыбкой. — О да, мы с Джимми частенько беседовали. Я его знаю с пеленок. Он мальчик умный, всегда таким был. Я ему говорил, что идеи у него замечательные, и так оно и есть. Но всего, что знаю, я ему не рассказал. — Старик подмигнул. — Я вроде той кухарки, что была у нас когда-то. Она всегда с удовольствием делилась своими рецептами, но всякий раз получалось, что про какую-то мелочь она возьмет да и забудет: ну, скажем, про щепотку перца или про что-нибудь еще. Но без нее, без этой самой мелочи, соус выходил уже не тот.

— А он видел вашу модель? — спросил Нэйт. Ему хотелось, чтобы он был единственным.

— Конечно, видел. Я тщеславный старик, люблю похвастаться. Слава Богу, что ревматизм у меня в коленках, а не в пальцах. Я считаю себя самым лучшим резчиком со времен Гринлинга Гиббонса.

Это имя ничего не говорило Нэйту, но гордость Стэндиша была ему понятна.

— Конечно, так оно и есть, мистер Стэндиш, сэр, какие могут быть сомнения, — сказал он со всей искренностью. — А можно мне ее потрогать?

— Извини, сынок, но придется тебе отказать. Сама-то модель достаточно крепкая, но вся эта сбруя — цепочки и все такое прочее — их чертовски трудно установить на место, потому что уж больно они мелкие. Ты начнешь их трогать, а они возьми да и соскользни.

Нэйт был разочарован. У него прямо пальцы чесались потрогать гладкое дерево, привести в движение крохотные колесики. Но ведь пришел он не в игрушки играть. Он сделал глубокий вдох:

— Я мало что понимаю в патентах, но мне казалось, что модели надо пересылать в патентное бюро.

— А вот и нет, они предпочитают, чтобы изобретатели этого не делали. Не то придется им там чего доброго напрягать свои мозги и разбираться, что к чему. Вот Томас Джефферсон — тот бы разобрался во всем за одну минуту, и еще минута ушла бы у него на то, чтобы внести усовершенствования. Этот человек родился, чтобы стать изобретателем; жаль, что ему пришлось транжирить время на то, чтобы быть президентом… Ох, извини, сынок, старики легко отклоняются от темы. Ты спрашивал меня про патентное бюро. Так вот, они предпочитают получать чертежи, а не модели. Олухи! Они и в чертежах-то смыслят ничуть не лучше, чем в моделях, зато их легче хранить. Вот почему я решил больше не иметь с ними дела. Они написали мне, что мои модели занимают слишком много места и чтобы впредь я присылал им одни бумажки.

Из всей гневной речи мистера Стэндиша Нэйт выхватил только несколько слов:

— Вы сказали, что решили не иметь с ними дела? Вы так сказали? Стало быть, вы так и не получили патент?

— Нет, черт бы его подрал!

Нэйта словно колом по голове ударили. Он не стал разбираться в своих чувствах, просто не решился, потому что потрясение было слишком сильным. Между тем Огастес Стэндиш продолжал говорить, как ни в чем не бывало, снимая с полки еще один ящик.

— Вот с этой штукой у меня возникла особенно головоломная проблема. Тут и Архимеду пришлось бы попотеть. Понимаешь, тут у рычага был недостаточный ход, чтобы поднять полный груз. Что же делать? Я испробовал одно, потом другое, третье, двадцатое, тридцатое… И уже почти совсем собрался сдаться, когда вдруг в один прекрасный день…

Нэйт наклонился, чтобы рассмотреть модель. Свой провал он обдумает позже, сдерет с болячки чуть подсохшую корочку и посмотрит, что к чему. Сейчас он был слишком увлечен.

На полу стояло больше двух десятков пустых ящиков, когда мистер Стэндиш наконец заметил, что время уже позднее.

Он пошел впереди своего гостя по тропинке, ведущей сквозь заросли бамбука. Когда тропинка вывела их на поляну и Нэйт увидел перед собой дом, он остановился как вкопанный. В густеющих сумерках дом был виден смутно, просто темная бесформенная громада. Отчетливо выделялись только восемь огромных белых колонн, которые были выше, чем деревья на ферме Нэйта. Они, как часовые, охраняли просторную, широкую веранду. В окнах за колоннами светились неясные огоньки. Этот дом похож на Капитолий штата в Роли [2], подумал Нэйт, здание, которое он видел всего несколько раз в жизни и куда ни разу не посмел войти.

— Ну, входи, — сказал Огастес Стэндиш. Он провел Нэйта через боковую дверь и повел вверх по крутой узкой лестнице.

— Моя невестка устраивает мне жуткие сцены, если я опаздываю к обеду, — сказал он, — так что надо поторапливаться. — Потом он сообщил, что к обеду в доме принято переодеваться в вечернее платье — еще один вопрос, в котором его невестка всегда очень щепетильна. Пожалуй, Нэйту подойдет костюм, который носил один из его внуков.