Дочери Рима

Пизон перебрал охапку табличек и свитков.

— Что это, домовые книги? Перечень расходов?

— Ты просто перебирай их с важным видом в перерывах между забегами колесниц, — улыбнулась Корнелия. — Серьезный и ответственный наследник трона, который даже в праздник не может оторваться от государственных дел, это внушит людям дополнительное уважение к тебе.

— Я пока еще не наследник трона, — укорил ее муж. Впрочем, от Корнелии не скрылось, что когда он прижал к груди охапку свитков, глаза его блеснули.

Ноябрь выдался ветреным и безжалостно срывал с деревьев листву. С его приходом римляне дождались-таки наступления Ludi Plebii, народных игр. Корнелия была равнодушна к играм, зато Диана в эти дни была не способна говорить ни о чем другом.

— Разве это настоящий праздник? — пожаловалась она. — Гальба слишком прижимист. Ему, видите ли, жалко расстаться с тугим кошельком в награду победителям. Это значит, что колесничие будет вынуждены приберечь лошадок для скачек в Сатурналии.

— Даже твои любимые «красные»? — не удержалась от насмешки Корнелия.

— «Красные» не гоняются за кошельками, — высокомерно парировала Диана. — Они стремятся к славе. Ты ведь придешь в цирк или нет?

— Лучше ходить на скачки, чем смотреть на то, как гладиаторы проливают кровь на арене. — Корнелия презирала гладиаторские поединки. Ей было неприятно, что поглазеть на жестокие бои приходило так много людей, причем не только плебеев, но и представителей благородных римских семейств. И все как один громкими криками требовали крови. Гонки колесниц тоже было не узнать — они превратились в нечто нисколько не похожее на степенные заезды времен ее детства. Император Нерон безумно обожал скачки — или просто сам был безумен. И Корнелии ничего не оставалось, как сокрушаться о сумасшедших деньгах, которые император спускал на свое любимое увлечение. Впрочем, результат, вне всякого сомнения, впечатлял. Большой цирк теперь стал огромной ареной для конных состязаний. Чего здесь только не было! И разделительный барьер посередине арены, увенчанный вереницей причудливых статуй, и золотые дельфины, опускающие носы каждые семь заездов, и лавровые венки, которыми увенчивали одержавших победу колесничих. Место, где можно было и на других посмотреть, и себя показать… И кто еще достоин того, чтобы на него были обращены взгляды всего Рима, если не ее муж?

— Госпожа, — робко обратилась к Корнелии служанка. — Вино уже отправлено в твою ложу в Большом цирке.

— Надеюсь, его правильно подогрели? — В последний раз вино по недосмотру управляющего довели почти до кипения. — Дед Лоллии на этот раз прислал мне лучшее вино из своих погребов, — объяснила Корнелия Пизону. — Фалернское, аминеанское, номентанское…

— С учетом его происхождения было бы скорее предположить, что он пьет простое пиво, — состроил неприязненную гримасу Пизон. — Он вульгарен, как Гадес.

— Согласна. На первый взгляд может показаться, что ему не хватает вкуса, но его манеры вполне благопристойны. Для бывшего раба он производит неплохое впечатление и прилично ведет себя в хорошем обществе. — Корнелия всегда испытывала легкое чувство вины, когда критиковала деда Лоллии. В конце концов он всегда был щедр и присылал богатые подарки. Да и в других вещах его помощь была неоценима. Семья Пизона постоянно находилась под зорким оком подозрительного Нерона, а до него — Клавдия. Им с Пизоном ни за что не сохранить своего дома и прочей собственности, если бы не вовремя взятые взаймы деньги… И все же Корнелия знала, что ее муж не одобряет деда Лоллии. — Леда и Зоя, вы украсили ложу плющом и орхидеями, как я вам велела?

— Да, госпожа.

Корнелия встала рано, с восходом солнца, и отправилась в Большой цирк, чтобы показать рабыням, как надлежит украсить семейную ложу рода Корнелиев, которую они с Пизоном брали напрокат ради такого случая. Ложа находилась на верхних ярусах Цирка и была похожа на уютное мраморное гнездышко, с которого открывался захватывающий дух вид на всю арену. Служители готовились к предстоящим заездам, граблями разравнивая песок на беговых дорожках. Над верхними ярусами появились бледные лучи утреннего солнца, и Корнелия заставила рабынь взяться за работу. Цветы, пучки плюща, серебряные блюда и золотые кубки для вина — ее гостям будет на что посмотреть. Она покажет им беседку, — последнее дыхание лета в бледно-голубой прохладе осени. Вскоре рабыни, желая угодить хозяйке, уже сбились с ног, однако продолжали трудиться как майские пчелы. Корнелия же вернулась домой, чтобы приготовить себя и мужа к выходу в свет.

— Ты настоящий полководец, моя дорогая, — произнес Пизон, поправляя на плече тогу. Он конечно же не стал целовать ее, во всяком случае, не стал делать этого в присутствии рабов. Однако в его глазах мелькнуло одобрение. — И притом красивый полководец.

— Жаль, что я больше не могу надеть красное, — посетовала Корнелия, грустно глядя на красное платье, подол которого был богато расшит бисером. — Диана поклялась, что будет прилично себя вести лишь в том случае, если я надену платье красного цвета, в честь ее любимой фракции. Но красный не самый лучший мой цвет. Он совершенно мне не идет. Почему бы ей разнообразия ради не отдать свою благосклонность «зеленым»?

— Чепуха. Красный тебе к лицу. Сядь, отдохни, дорогая, ты и так за все утро ни разу не присела.

— Мне нужно проследить, чтобы все было готово. Ведь к нам в ложу в конце концов может заглянуть сам император.

— Сомневаюсь. Он не любитель забав и игрищ.

— Зато ему нравишься ты, — произнесла Корнелия и пригладила непокорные локоны на голове мужа. — Кто знает, вдруг он объявит об этом прямо сегодня.

— Почему именно сегодня?

— В последние дни он вызвал бурю негодования введением новых налогов, — ответила Корнелия. Весь Рим знал, что подручные Гальбы выгребли все украшения у бывших придворных Нерона и пытаются выжать из них все деньги до последнего сестерция, которые те, в свою очередь, некогда вытянули из казны. Придворные дружно роптали, видя, как их дома, их драгоценности, их рабы и поместья переходят в морщинистые руки Гальбы. А вот Корнелия этот шаг императора вполне одобряла. Ни для кого не секрет, что Нерон дочиста опустошил казну. Неужели его прихвостням и в голову не приходило, что когда-нибудь найдется тот, кто возьмется за пересчет расходов венценосного транжира?

Впрочем, находились и такие, кто, услышав имя Гальбы, вслух высказывали недовольство. Так что император наверняка захочет успокоить, ублажить народ, дать своим подданным новую пищу для разговоров…

Вроде разговоров о новом наследнике трона. Молодом, красивом, энергичном и способном.

— Ты такой красивый, Пизон. Ты не похож на других. — Настоящий император, мысленно добавила Корнелия. — Ну что, идем?

Она вышли из атрия на залитые ярким солнечным светом ступени, ведущие к воротам. Пизон жестом подозвал носильщиков. Корнелия подняла над головой зонтик, прикрывая лицо от осеннего солнца.

До их слуха неожиданно донесся мужской голос.

— Сенатор Кальпурний Пизон Лициниан?

Корнелия растерянно повернулась и увидела, что в паре шагов от ворот застыл легионер — в полном боевом снаряжении, на голове шлем с красным плюмажем. Преторианец. Возле него — еще с полдюжины таких, как он, гвардейцев.

— Да, это я.

— Я центурион Друз Семпроний Денс из преторианской гвардии, — ответил легионер и, шагнув вперед, отсалютовал и замер в почтительном приветствии. — По приказу императора имею честь служить тебе и повсюду сопровождать тебя и охранять. Я в твоем полном распоряжении, сенатор.

Преторианская гвардия, личная гвардия, которая подчиняется одному лишь императору… или членам императорской семьи.

Я в твоем полном распоряжении.

Корнелия почувствовала, как ее лицо неудержимо расплывается в улыбке, однако постаралась, насколько это было в ее силах, не показать своей радости. Нужна холодная сдержанность, как будто для нее нет ничего удивительного в том, что императорские телохранители безмолвно повинуются ей.