Валентинов день

— Но, лорд Аласдэр… нет… нет… так нельзя! — Компаньонка металась по комнате и яростно махала руками, словно отгоняя гусиный выводок.

— Не надо так волноваться, Мария, — успокоил ее Аласдэр. — Я входил и выходил из спальни Эммы с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. — Он посмотрел в сторону кровати, в глазах блеснул смешливый огонек, губы иронически изогнулись. — У меня все привилегии брата. Разве я не прав, Эмма?

И много других, горько подумала девушка. Но она не собиралась доставлять ему радость и показывать, как ее расстроило напоминание о том, что когда-то было дорого им обоим. Просто пожала плечами и долила шоколада в чашку.

— Представляю, Мария, сколько вам всего предстоит сделать. — Аласдэр обезоруживающе улыбнулся. — А мне нужно кое-что обсудить с Эммой… насчет моего опекунства… Уверен, вы все поймете правильно. — Он помолчал и выразительно поднял бровь.

Мария догадалась, что подобные дела следовало обсуждать наедине. Если Эмма захочет, то обо всем расскажет. Но ее опекун не мог нарушать доверительности своего положения. Однако она предприняла доблестную попытку отстоять свою честь компаньонки:

— Аласдэр, а нельзя ли подождать, пока Эмма не встанет и не оденется?

Молодой человек скосил глаза на позолоченные часы на каминной полке. Они показывали половину десятого.

— К сожалению, мне нужно немедленно отправляться в Линкольншир, — произнес он все с той же обезоруживающей улыбкой. — А я не могу уехать, пока не буду убежден, что у Эммы достаточно средств на время моего отсутствия.

— Зачем тебе понадобилось так внезапно ехать в Линкольншир? — не сдержала любопытства девушка. Накануне Аласдэр ни на что подобное не намекал.

Выражение его лица потеряло приветливость, глаза опять засветились насмешливым огоньком.

— Мой достопочтенный брат надумал собрать клан. А ты знаешь: если Фрэнсис поманит, надо стремглав бежать.

— И когда же ты узнал о вызове брата? — спросила Эмма недоверчиво. С тех пор как Аласдэр достиг совершеннолетия, он всеми силами и средствами порывал свои связи с семьей и особенно с властным братом, нынешним графом Чейзом.

— Дело в том, что заболела мама, — мягко объяснил Аласдэр. — Я не в состоянии отказаться ее навестить.

Эмма моментально почувствовала себя виноватой, чего он, без сомнения, и добивался. Язык Аласдэра мог жалить как гадюка, и он не стеснялся использовать его, когда считал кого-то слишком любопытным. Но и Эмма в прошлом привыкла к нагоняям Аласдэра Чейза и поэтому вежливо произнесла:

— Мне горько это слышать.

Марию все еще терзала неуверенность. Но не так давно такие вольности между Эммой и Аласдэром были в порядке вещей. Нед не видел в них ничего дурного. А в ее привычки не входило указывать Эмме, которая, по ее мнению, была вполне в состоянии сама отвадить любого непрошеного гостя. Поэтому когда Аласдэр открыл перед ней дверь, она просто сказала:

— Боже мой! — И уже в дверях добавила: — Передайте мои наилучшие пожелания леди Чейз.

— С удовольствием, мэм, — ответил Аласдэр и плотно прикрыл за ней дверь. — Ну же, Эмма, не смотри так сердито. Сегодня я не расположен с тобой ссориться. — Он взял стул с прямой спинкой без ручек, развернул у камина, сел на сиденье верхом и сложил на спинке ладони. Оперся на них подбородком и поддразнивающе посмотрел на девушку.

Растрепанная со сна, она выглядела восхитительно: непричесанные густые волосы рассыпались по плечам, золотистые, чуть припухшие глаза еще хранили сон. От всей фигуры исходило розоватое сияние. Губы казались влажными и мягкими, выражение лица — открытым и беззащитным, словно Эмма еще не окунулась в реальность дня. Невольно вспомнилось, как крепко она спала и как неподвижно лежала, когда после долгого ворочания находила нужную позу.

Так же невольно пришло на память, как ее длинные ноги переплетались с его. Эмму ничто не могло разбудить. По утрам Аласдэр забавлялся тем, что дотрагивался до нее, гладил по спине, по животу, по шелковистой коже на внутренней стороне бедер, желая понять, сможет ли вызвать ответную реакцию. Но Эмма спала, дыхание оставалось ровным и глубоким. Хотя иногда… иногда он добивался от нее невнятного бормотания, невольного приглашающего жеста.

Кожа у Эммы покрылась пупырышками. Она почувствовала, как под его взглядом твердеют ее соски. Девушка могла читать его мысли так же ясно, как если бы они были написаны на пергаменте. Аласдэр медленно улыбнулся. Улыбка сначала засветилась в глазах и только потом тронула губы. На такую улыбку трудно было не ответить. И Эмма становилась жертвой этой улыбки большее число раз, чем осмеливалась сосчитать. Она склонила набок голову, взяла поднос, который все еще покоился у нее на коленях, и нагнулась, чтобы поставить его на столик возле кровати.

— Итак, — произнес Аласдэр, словно этого мига не было вовсе, — полагаю, в мое отсутствие тебе придется ездить за покупками, чтобы хорошенько подготовиться и ворваться в город в отличной форме. — Говоря это, он поднялся и прошел в ее гардеробную. — Мода изменилась с тех пор, как ты была здесь в последний раз. Прически — тоже.

Недосягаемый для взгляда Эммы, Аласдэр продолжал слегка насмешливо болтать, но глаза скользили по гардеробной, подмечая каждую мелочь. Вот он подошел к секретеру, где лежал ее несессер с письменными принадлежностями; пальцы пробежали по тонкой коже. В секретере были ящички: двенадцать маленьких для ежемесячных счетов и два более глубоких.

— Что ты там делаешь?

Аласдэр повернулся на ее голос нарочито беззаботно. Эмма стояла на пороге будуара в ночной рубашке, волосы рассыпались по спине. Она пронзала его возмущенным и вопросительным взглядом.

— Просто осматриваюсь, — легко ответил он. — Интересно, как обставлена комната.

Девушка нахмурилась.

— Разве ты не обошел дом до того, как его снял?

— Нет. Не вижу в этом нужды. — Аласдэр покачал головой. — По описанию дом мне показался именно тем, что надо. Поэтому я просто подписал договор об аренде. — Рука упала с несессера, и он подошел к шкафу. — Вижу, тебе необходимо полностью сменить гардероб.

Аласдэр поменял тему, шумно распахнув дверцы шкафа, и принялся перебирать висевшие в нем платья.

— Для дневных нарядов вырез слишком низок. Сейчас носят более закрытые платья с кружевным воротничком. Рукава — длиннее. И в большинстве случаев можно обходиться без шлейфа.

Эмма, раздосадованная убожеством своего гардероба, тем не менее с любопытством слушала его замечания. Аласдэр считался признанным знатоком моды, и его вкус как к женским, так и к мужским нарядам слыл безупречным. Верх все же взяла досада.

— Когда ты кончишь рыться в моем шкафу, может быть, мы сможем поговорить о моих финансах? — спросила она ледяным тоном.

— Ах да! — Молодой человек повернулся, взялся за висевший на шее на черном шелковом шнурке монокль и с минуту смотрел на Эмму. — Ты выглядишь замерзшей, дорогая. Надень халат или вернись в постель.

Только тут Эмма с опозданием поняла, что ее ночная рубашка сшита из очень тонкой ткани. Такой тонкой, что казалась почти прозрачной. Она опустила глаза и обнаружила, что соски под белой материей выглядят как две черные точки. Взгляд Аласдэра скользил по ее фигуре, и Эмма понимала: он Легко представлял то, что едва скрывала рубашка. Его небрежная заботливость и пронзительный взор — все злило Эмму. Она почувствовала себя шлюхой, которую оценивают в борделе… словно Аласдэр мысленно включил ее в бесконечную вереницу своих интрижек.

Обида оказалась острой и живой, как обычно.

Эмма возвратилась в спальню и взяла бархатный халат со стоящего у кровати комода. Надежно укрывшись в его складках, она пошла в атаку.

— Видимо, все удостоенные твоего внимания дамы получают советы касательно гардероба и моды, — произнесла она с сарказмом. — Уж не берешь ли ты за них плату? Не удивлюсь, если леди Мелроуз и ей подобные подбрасывают тебе на жизнь, чтобы ты и дальше к ним благоволил. — Эмма была не в состоянии справиться с обидой и болью и продолжала колоть уничтожающими оскорблениями. — А я-то не понимала, как тебе удается жить так хорошо без всяких средств. Теперь все ясно. Какова же твоя такса, мой дорогой Аласдэр?