Дочери Рима

Когда на следующий день к ней приехал Друз, он был сражен наповал.

— Ты уверена, что это то самое место?

Изумленным взглядом он обвел просторный атрий с рядами мраморных колонн, однако Корнелия схватила его за руку и потащила дальше, внутрь дома.

— Честное слово, запятнавший себя позором бывший легионер не имеет права входить в такой дом. Запятнавший себя позором и грязью бывший легионер, — выразительно добавил он, глядя на свой пропыленный плащ.

— Если ты сейчас не отнесешь меня в постель, я позову рабов и велю выбросить тебя на улицу, — пригрозила ему Корнелия и потянула в опочивальню. — Причем прямо сейчас.

— А нам никто не помешает? — Друг сбросил с себя пыльный плащ и еще раз обвел глазами пустую виллу.

— Здесь нет никого, кроме нас двоих.

Корнелия отдернула от окон тонкие белые занавески и довольная покружилась на месте.

— Свою служанку я оставила дома, отослала прочь рабов и избавилась от управляющего. Так что целых десять дней этот дом в нашем полном распоряжении.

День заднем в белой постели, что благоухала сиренью, в комнате, из окон которой в обрамлении белых занавесок открывается вид на бескрайнюю синь моря. Казалось, они парили в облаках посреди небесной лазури. День за днем вкусный домашний завтрак на круглой мраморной террасе. По крайней мере в мечтах Корнелии, пока та пыталась замесить хлеб, но тесто почему-то упрямо отказывалось подниматься.

— Ничего не понимаю, — сокрушенно пожаловалась она, глядя на липкий кусок теста на мраморном столе кухни. — Дома я каждый день слежу за тем, как служанки пекут хлеб! Весь Рим знает, какой у меня вкусный хлеб!

— Эх! — Друз задумчиво потер подбородок. — Ты сама его печешь или просто смотришь за тем, как его пекут другие?

— Ну, всю работу, конечно, делают рабы — месят тесто, раскатывают его. Но ведь я знаю, как это делается! — Корнелия задумчиво ощупала липкий комок перед ней. — Интересно, насколько оно должно быть твердым?

В общем, тесто у нее так и не поднялось, а рыба, которую она купила им на обед, плохо чистилась.

— Я же умею готовить, — произнесла она с решительным видом. Друз только улыбнулся, глядя на бесформенную массу, которая еще утром была лососем. — Весь Рим знает, что я умею вкусно накормить гостей! Мой муж всегда хвалил мои соусы!

— Моя дорогая! — Друз поцеловал ее в лоб. — Я уверен, что во всем остальном ты само совершенство. Но возле очага от тебя никакого толка.

После этого он каждое утро, надев тунику и сандалии, отправлялся к уличным торговцам за хлебом и колбасой, свежими фруктами и рыбой. Каждый день они ели, сидя на белой мраморной террасе, наблюдая, как внизу под ними, блестя на солнце влажными веслами, заходят в гавань корабли.

— Что это? — спросил Друз, заметив в руках у Корнелии длинный свиток.

— Список дел, которые поручила мне Туллия, — ответила та. — Сначала речь шла лишь о ремонте бани. Но потом она решила поручить мне еще кое-какие мелкие дела, — с этими словами Корнелия извлекла второй свиток.

— Если хочешь, я мог бы тебе помочь…

— Нет, не надо, — с этими словами она выбросила оба свитка в море. Баню так и не починили. Каждое утро они с Друзом купались в нежных морских волнах — у подножья скалы имелась узкая полоска пляжа, где они были надежно скрыты от посторонних глаз. Чуть позже, глядя на себя в зеркало, Корнелия пришла в ужас.

— О боги, если раньше у меня был просто курносый нос, то теперь он еще и в веснушках!

Друз взял на себя сад на вершине утеса и так вошел во вкус садоводства, что принялся за его перепланировку.

— Почему у тебя здесь одни лишь цветы? — высказал он свое несогласие. — Почему бы не посадить что-нибудь полезное, например, виноград или несколько ореховых деревьев?

— Цветы тоже небесполезные, — парировала Корнелия. — Ими можно любоваться. — Облаченная в тунику Друза, Корнелия с распущенными волосами сидела, скрестив ноги, на мраморной скамье и ела грушу. — Разве красота бесполезна?

— Думаю, зря на такой высоте высадили лилии, — высказал свое мнение Друз. — Почва для них здесь слишком песчаная.

— Ты кто? Мой садовник? — пошутила над ним Корнелия.

— У моего деда был виноградник. Сказать по правде, я бы не отказался иметь свой, — Друз огляделся по сторонам, как будто видел перед собой ровные ряды виноградных лоз. — Я бы производил собственное вино, ухаживал за лозами, смотрел, как женщины забираются с ногами в бочки, чтобы давить виноград.

— Да, а по винограднику с гиканьем носятся дети, — добавила Корнелия. Их несложно было себе представить, этих чумазых ребятишек, девчонок и сорванцов, которые швыряются друг в дружку виноградинами… Почему-то при этой мысли ей стало грустно, и она отложила грушу в сторону.

— Корнелия! — Друз взял ее за руку и верхом уселся на мраморную скамью. — Что с тобой?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешила она заверить его, отводя взгляд. — Просто мне раньше казалось, что у меня когда-нибудь появятся дети, и они будут с гиканьем бегать по всему дому. Но, с другой стороны, я была уверена, что стану императрицей, и чем это все обернулось?

По лицу Друза было видно, что он хочет что-то сказать, однако он лишь наклонился к ней и нежно обнял. Корнелия с грустью посмотрела из-за его плеча на лазурное море, что плескалось внизу под утесом, и поморгала, чтобы стряхнуть с ресниц слезы.

Десять дней растянулись в две недели, в течение которых она посылала Туллии послания, полные жалоб на ленивых строителей и некачественные изразцы. Две недели солнца, моря и любви. А тем временем октябрь подошел к концу, а с ним и их с Друзом идиллия.

Первым известие услышал Друз от торговца фруктами, когда, как обычно по утру, отправился покупать еду к завтраку. Цецина Алиен оказался предателем и перешел на сторону Веспасиана. После десятичасового сражения от его собственных легионов почти ничего не осталось. Кремона подверглась грабежам и разрушению, и теперь легионы Веспасиана победным маршем движутся на Рим.

— Интересно, какие войска Вителлий сможет выставить для обороны города? — задалась вопросом Корнелия, поеживаясь от прохладного ветерка на террасе. — Моей сестре наверняка это известно.

Друз взял ее руку в свою.

— Нам больше нельзя здесь оставаться. Место отдаленное, никем не охраняемое. Если армия придет в Таррацину…

— Верно, — Корнелия заставила себя улыбнуться. — В любом случае моя семья ждет меня назад. С другой стороны, возможно, они тоже не слишком долго задержатся в городе.

— Что было бы мудро с их стороны, — Друз попытался придать голосу веселость. — Уезжайте из Рима всей семьей, причем куда-нибудь подальше. Кстати, куда бы вы поехали?

— Наверно, в Брундизий. Там у нас небольшая вилла. И это далеко от всяких сражений.

— Брундизий, — задумчиво повторил Друз. — Это действительно далеко.

Несколько сот миль к югу.

Они стояли на полукруглой мраморной террасе. Тени постепенно удлинялись, море внизу из лазурного становилось темно-синим, небо над головой приобретало фиолетовый оттенок. На подносе остывал ужин. Корнелии вспомнилась вторая часть слов, сказанных Лоллией, когда та призывала ее уехать на время из города, и у нее защемило сердце.

Зато потом тебе будет, что вспомнить, когда весь мир полетит в тартарары.

А что, он полетит в тартарары? — удивилась тогда Корнелия. Дорогая моя, он только это и делает.

Лоллия знала, что говорила. Ведь у нее уже бывали любовники. Она умела красиво расстаться с бывшим возлюбленным, знала, как оборвать связь с юмором, состраданием, без унизительных сцен и слез. Корнелии же оставалось лишь одно — еще крепче прижиматься ночью к Друзу, как будто это могло спасти ее от неминуемого расставания.

— Еще не время, — твердила она себе на следующее утро, садясь в паланкин, чтобы отправиться в Рим. Друз должен был проделать обратный путь один. — Еще не время.

Часть IV

ВЕСПАСИАН