В поисках любви

– Хорошо, мэм-саиб, – со вздохом произнес Сакарам. – Я буду вам помогать, но совсем недолго. Мы будем поддерживать в нем жизнь до приезда его друзей, но если он и тогда останется в этом состоянии, то я буду настаивать, чтобы вы отпустили его дух на свободу.

– Неужели смерть – единственный путь к свободе, на который мы возлагаем надежду, Сакарам? Неужто в жизни нет ни счастья, ни радости?

– Вы задаете вопросы, на которые ни у кого нет ответа, мэм-саиб. Мне известно лишь, что счастье Сикандера – это Парадайз-Вью. Здесь он мог оставаться самим собой, растить детей, жить по-своему. Но потом появились вы. Вы все изменили, мэм-саиб. – Как ни странно, в его обвинениях не было горечи: то была простая констатация. – Хорошо это или плохо, но вы принесли перемены.

– Вы правы. Значит, я просто обязана не дать ему умереть. Не знаю, получится ли у нас, Сакарам. Но мы должны постараться. Не будем терять времени и примемся за дело.

Сакарам встал с ней рядом:

– Говорите мне, что делать, мэм-саиб.

Прошло еще два дня, однако улучшений все не было, за исключением цвета лица. Эмме казалось, что щеки Сикандера порозовели и теперь он больше походил не на труп, а на мирно спящего человека.

Вечером третьего дня, то есть почти через неделю после несчастного случая, в Парадайз-Вью явился махараджа Гвалияра. Это был худой и бледный молодой человек с бородкой, постарше юного набобзады Бхопала, но все равно моложе, чем могла предположить Эмма. Он появился в спальне с таким видом, словно находился у себя дома, подошел к Сикандеру и молча уставился на него. Через некоторое время его тощие плечи задергались, по впалым щекам потекли слезы. Он сбросил на пол свой пурпурный, расшитый серебром плащ и принялся снимать все остальное. Эмма вскочила, опрокинув свой табурет.

– Перестаньте, ваше высочество! Что вы делаете?

Он посмотрел на неё так, словно только что заметил ее присутствие. Ответ прозвучал по-английски, но с сильным акцентом:

– Мой друг умирает. Это любому понятно. Я сменю свой наряд на рубище бродяги и посыплю голову пеплом, оплакивая его. Я выдеру себе бороду!

– Все это ему не поможет, ваше высочество. Если вам обязательно надо устроить представление, найдите для этого другое место. Я стараюсь сохранить здесь атмосферу надежды.

К этому Эмма могла бы добавить, что всю неделю выбивалась из сил, стараясь унять горестный вой слуг и не позволяя женщинам из зенаны жечь ладан и отравлять воздух. Если бы махараджа стал громко убиваться по другу, его примеру последовала бы вся плантация, что плохо сказалось бы на состоянии Сикандера.

– Кто совершил этот ужасный поступок? Кто преступник? – неожиданно спросил махараджа.

Эмма переглянулась с Сакарамом, и тот поспешил ответить, не позволив ей открыть рот.

– Не знаем, ваше высочество. Кто-то выстрелил в слона, слон взбесился, и мой господин, застреливший несчастное животное, пострадал. Мы еще не нашли того, кто произвел выстрел.

– Больше ничего не говори. Я уже догадываюсь, кто организатор коварного заговора. Я сам выведу мерзавца на чистую воду. Но зачем вы продлеваете страдания моего друга, когда его желание умереть не вызывает сомнений?

«Только не это! – пронеслось у Эммы в голове. – Еще один последователь восточного фатализма!»

– Это я не даю ему умереть, ваше высочество. Я не откажусь от своих усилий.

– Но несчастье произошло неделю назад. Вам его все равно не спасти. Если даже он выживет, то останется безумным.

Эмма окончательно потеряла терпение:

– Все равно я не позволю ему умереть. Если он действительно лишится рассудка, я проведу остаток своих дней в заботах о нем.

– Вы, женщина, всем здесь распоряжаетесь?

– Да, – ответила Эмма. – Если вы, ваше высочество, не способны продемонстрировать в присутствии Сикандера больше оптимизма, то я прошу вас уйти.

Махараджа остолбенел.

– Неужели все ваши соотечественницы похожи на вас, мэм-саиб? Вы напоминаете тигрицу, защищающую свое потомство, или сумасшедшую. Позвольте мне послать в Гвалияр за моим личным лекарем. Он вам скажет, что Сикандер безнадежен.

– Я тоже ей это твержу, ваше высочество, – вмешался Сакарам. – Но она отказывается слушать, а только повторяет, что его можно разбудить.

В этот момент они услышали слабый стон. Эмма наклонилась к Сикандеру и с надеждой посмотрела в его неподвижное лицо.

– Если ты меня слышишь, подай знак. С бескровных губ Сикандера сорвался новый стон, после чего – о чудо! – его веки дрогнули. Все трое наблюдали за происходящим затаив дыхание. Густые черные ресницы затрепетали, и Сикандер приоткрыл глаза. Эмма успела понять по выражению его лица, что он сознает происходящее и узнает ее. Потом он глубоко вздохнул и опять погрузился в забытье.

Эмма припала губами к его руке и осыпала поцелуями его пальцы, не скрывая слез. Он жив! Он узнал ее! То был счастливейший момент в ее жизни.

– Мэм-саиб! – тихо обратился к ней махараджа. – Простите мне мои сомнения. Видимо, вы с самого начала хорошо знали, что делали.

– Он умер, но она вернула ему жизнь, – восхищенно поддакнул Сакарам. – Я сам был этому свидетелем.

– Он не умирал, – покачала головой Эмма. – Не говорите так, Сакарам. Это неправда.

– В таком случае он находился между этим и другим миром, но вы, мэм-саиб, заставили его вернуться. Если бы за него отвечали не вы, а я, он бы ушел и никогда не возвратился.

– Ни вы, ни я здесь не властны. Все зависело от него самого. Он сам решил вернуться. – «До чего же я рада твоему решению, любимый!» – мысленно добавила она.

Вечером приехали тетка Сакарама, Сантамани, а также набобзада Бхопала. Сантамани оказалась красивой седовласой женщиной с выразительными черными глазами и таким властным обликом, что в ее присутствии и махараджа, и набобзада вели себя смирно. Одна Эмма не испытывала перед ней робости.

Поручив Сакараму заботу о гостях, Эмма возобновила свое бдение у кровати Сикандера. Ближе к полуночи она была вознаграждена новым чудом. На сей раз он не только открыл глаза, но улыбнулся и сжал ей руку!

От радости она не сдержала слез. Видя ее беззвучные рыдания, Сикандер шепотом пожурил ее:

– Перестань. Хватит. Терпеть не могу плачущих женщин.

Эмма, не ожидавшая услышать его голос, поспешно смахнула слезы и наклонилась к нему, но Сикандер опять погрузился в сон. Не желая расставаться с ним, она пристроилась на краю его кровати и тотчас уснула.

Она не потушила лампу, но масло выгорело еще до наступления утра; при сером свете приближающейся зари она, очнувшись, обнаружила, что он обнимает ее рукой, закинув на нее ногу; это стало окончательным свидетельством близящегося полного выздоровления.

Эмма высвободилась из его объятий и тут же услышала слабый шепот Сикандера:

– Эмма… Останься. Не уходи.

– Я здесь, Сикандер. Я тебя не брошу. Спи.

Его не надо было долго уговаривать – через секунду послышалось глубокое ровное дыхание. Она пробыла с ним до тех пор, пока Сакарам не принес завтрак. Сикандер еще не проснулся; Эмма покинула его, чтобы привести себя в порядок.

Следующие несколько дней Сикандер поправлялся так быстро, что это казалось настоящим чудом. Ему становилось лучше буквально с каждым часом. Начав с бульона и фруктов, он совсем скоро стал требовать еды посущественнее, причем принимал пищу чаще, чем того требовала традиция. Он уже настаивал, чтобы ему позволили встать с кровати, но Эмма решительно воспротивилась этому, и он принимал посетителей сидя в кресле.

Наедине с Сантамани он провел больше часа, зато его разговор с махараджей длился совсем недолго, а с набобзадой и того меньше. Не раз он изъявлял желание видеть детей, но их бурная энергия быстро утомляла его, и он был благодарен Эмме, когда та звала айю и поручала ей увести детей.

– Не знаю, почему я стал так уставать, – ворчал он. – Ведь целую неделю я только и делал, что спал.

– И что же тебе снилось? – заинтересовалась Эмма.