Знамя любви

– Как ни приятно слушать ваш рассказ о Париже, мне все же придется попросить вас отложить воспоминания до другого времени. Час поздний, меня еще ждет работа, а вас, месье, если ваша внешность не обманчива, постель. Прежде всего, привезли ли вы письмо от герцога?

Генрик вытащил из кармана письмо и вручил послу.

Тот повертел его в руках и, не распечатывая, начал постукивать им по руке.

– Я вас не задержу. Но прежде, чем месье д'Эон покажет отведенную вам комнату, мне хочется напутствовать вас парой слов, – сказал посол жестким голосом, в котором не осталось ни следа от первоначальной любезности. Генрик постарался собраться с мыслями и сжал руки в кулаки, чтобы прогнать сонливость и суметь вникнуть в смысл холодной повелительной речи посла.

Тот говорил, что Генрик обязан преуспеть в том, в чем в прошлый свой приезд потерпел неудачу. Что сюда, в Петербург, его прислали с одной-единственной целью – добиться расположения Екатерины и побывать в ее постели.

– Говорят, что граф Понятовский наскучил ее высочеству. Но они, а главное Хенбери-Уильямс, несомненно продолжают пользоваться большим влиянием. – Тут Лопиталь сделал паузу, подошел к письменному столу и вынул из ящика еще какую-то бумагу.

– Вот, – сообщил он, – копия письма ее высочества сэру Чарльзу Хенбери-Уильямсу, написанного незадолго до его отъезда в Англию. Я зачитаю лишь небольшой отрывок: «...и не пропустить возможности направить Россию по пути, ведущему ее к отвечающим интересам России цели – к дружескому союзу с Англией», – он пропустил несколько строк. – А теперь, господа, я прошу вашего особого внимания, – и он медленно и многозначительно прочитал: «...перед лицом общего врага – Франции, могущество которой покрывает Россию позором».

При общем молчании он положил бумагу обратно в ящик.

– Точка зрения ее высочества изложена, по-видимому, совершенно ясно.

– Помилуйте, она пишет так, словно она уже императрица, – с некоторым изумлением заметил д'Эон.

Посол на мгновение задумался. Генрик подавил могучий зевок.

– Когда ее величество скончается, – продолжал Ло-питаль, – мы, может статься, будем свидетелями дворцового переворота, подобного тому, что в сорок первом году возвел на престол саму Елизавету. И я могу биться об заклад, даже предложив в качестве ставки свою должность посла, что великого князя Петра до правления государством не допустят.

Он вытер свой длинный нос маленьким надушенным платочком.

– Если императрица скончается в обозримом будущем и ее преемницей станет Екатерина, нам вдвоем важно привлечь великую княгиню на сторону Франции. Понимаете, месье?

Генрик кивнул.

– Стоящая перед вами задача не так уж неприятна, – легкая холодная улыбка тронула губы Лопиталя. – Говорят, что ее высочество женщина влюбчивая и пылкая.

– Вы, наверное, знаете, что я когда-то был с ней знаком, – нерешительно проговорил Генрик. Все помолчали: ведь когда это было – в далеком детстве! С тех пор сколько воды утекло!

– Вряд ли она вас узнает сейчас. Особенно с этим шрамом, – без обиняков брякнул д'Эон.

– Наш долг – попытаться сделать все, что в наших силах, – откликнулся Лопиталь.

– Отоспавшись, я, может, и осмелею настолько, что смогу попробовать свершить чудо. – Генрик улыбнулся, д'Эон расхохотался, но посол оставался серьезным.

– Ваша храбрость на поле брани и... э-э-э... в прочих сферах не осталась незамеченной, – лукаво заметил посол. – Ваша внешность и прочие доблести предрекают вам победу. И Франция надеется, что на сей раз вы ради нее используете их сполна, – в его голосе прозвучала нескрываемая угроза. – Если же вас постигнет неудача, месье, ну что ж, пеняйте на себя. – Он смахнул с атласного рукава кафтана крошки нюхательного табака. – Вряд ли жизнь повернется к вам своей лучшей стороной. Больше мне, кажется, нечего добавить к сказанному.

– Вы обрисовали положение с исчерпывающей полнотой, – ответил Генрик.

– Поэтому постарайтесь, на сей раз, держать свой темперамент в узде, и если вас ударят по одной щеке, подставляйте другую. – Посол позволил себе вторично улыбнуться. – Мы не желаем повторения апраксинского дела. – Он бросил взгляд на часы. – А сейчас, месье, я, с вашего разрешения, удалюсь – мне еще надобно отправить донесение в Париж. Завтра, после того как вы выспитесь, мы с вами более подробно обсудим... э-э-э... детали предстоящей операции. Мне представляется, что наилучший вариант – устроить бал в посольстве в честь ее императорского величества и пригласить на него ее императорское высочество. – Уже в дверях посол обернулся. – Последнее по счету, но не по важности. Вы никогда, ни при каких обстоятельствах, никому, и в первую очередь ее высочеству, не раскроете вашего истинного лица.

Утомленный разговором, маркиз Лопиталь тяжко вздохнул и вышел из комнаты.

– И да продлится, на сей раз, твое пребывание в России дольше, чем в предыдущий, – поднял бокал с вином д'Эон. – И пусть оно будет приятным и выгодным для нас обоих.

– А я пью за двенадцать часов беспробудного сна, – устало улыбнулся Генрик.

Спустя приблизительно неделю после прибытия Генрика в Санкт-Петербург Екатерина получила приглашение на бал во французское посольство, устраиваемый в честь ее императорского величества.

Екатерина, уже полностью одетая – на ней было зеленое с серебром платье, в волосах сверкали бриллианты, – сидела в своих покоях в Зимнем дворце в ожидании супруга. В подобных случаях она неизменно предпочитала выезжать с ним вместе.

– У него чисто азиатское представление о времени, – язвительно заметила она. Казя ничего не сказала в ответ. Она сидела со сложенными на коленях руками и думала лишь о том, как ей пережить этот вечер. Она неважно себя чувствовала, в голове у нее стучало, во рту пересохло. Эти непродолжительные, но сильные приступы лихорадки систематически случались с ней после поездки из Зимовецкой. Сейчас ей хотелось одного – забиться в темный уголок и спокойно там отсидеться.

– Если он в данный момент не играет в солдатики и не тискает свою жирную любовницу, то наверняка гоняет несчастных собак, – сказала Екатерина с недобрым смехом.

Полчаса назад Петр без кафтана, щелкая длинным кнутом и выкрикивая во всю глотку слова команды, стремительно пробежал по коридору за мчащейся во весь опор сворой гончих и вместе с ней выскочил на улицу. С тех пор его никто не видел. Но иногда дверь на его половину распахивалась, и оттуда доносились звуки громкого разнузданного пения.

– Будем надеяться, что ее императорское величество задержится, – Екатерина схватила со стола маленький серебряный колокольчик и сильно потрясла его. – Я, во всяком случае, не намерена являться позже императрицы и тем делать из себя мишень для острот. – Передайте, пожалуйста, привет ее императорскому величеству и доложите, что я выеду ровно в половине десятого, – приказала Екатерина вошедшему на звонок лакею. Тот поклонился и вышел. Казя с тоской подумала, что еще столько часов отделяют ее от блаженного покоя в собственной постели!

– Вы же понимаете, это первое для меня развлечениe после того, как родилась Анна.

Двумя месяцами раньше она после долгих мучительных родов произвела на свет девочку, которую, как когда-то несколькими годами раньше новорожденного сына Екатерины, унесла к себе ликующая императрица. Как деликатно выразился великий князь, «выхватила прямо из чрева».

Сначала Казя была поражена, даже потрясена тем, что Екатерину этот поступок никак не затронул. Она сама, Казя, никогда не допустила бы, во всяком случае, без отчаянной борьбы, чтобы ее ребенка унесла другая женщина, пусть даже императрица. Но Екатерине было как будто все равно. Только потом Казя поняла, что ее поведение – своего рода маскировка: Екатерина просто решила не выказывать своей обиды, чтобы вторично не выглядеть оскорбленной.

Кроме того, она поведала Казе, что не испытывает слишком глубоких материнских чувств.

– Ребенка следовало бы иметь вам, а не мне, Казя, – сказала она.