Сокол и огонь

Клэр помолчала, глядя на дно пустой чаши остекленевшими глазами, а затем вымолвила резко и хрипло:

— Я отдалась ему. Господи, какая же я дура! Все всегда считали меня недалекой, видно, так оно и есть на самом деле.

— Нет, в этом нет твоей вины, — возразила Мартина. Уж кому как не ей знать, что такое мужчины, как они способны манипулировать женщинами, пользуясь их слабостями.

Клэр сокрушенно затрясла головой.

— А я-то думала, что он не такой. А он оказался… — Она прикусила губу. — Он обманул меня. Он… — Она нервно покосилась на Мартину и Фильду, стоявшую в дверях. — Я больше не девственница.

— О, Клэр, не надо винить себя. Мужчины умеют играть нашими чувствами. Ты ни в чем не виновата, — пыталась успокоить ее Мартина.

— Да, но мой отец вряд ли согласится с этим. Он… о Боже, я боюсь подумать, что он со мной сделает, когда узнает. Он, наверное, убьет меня. Точно, он меня просто убьет.

— Ты преувеличиваешь.

— О, вы его не знаете, миледи. — Ее глаза вновь наполнились слезами. — Мне нельзя теперь показываться дома. После того что со мной сделал Бернард… после того что я… нет, я не могу!

Клэр уронила голову на стол и залилась горючими слезами, причитая.

Мартина посмотрела на Фильду. Та, нахмурившись, неодобрительно и с сомнением качала головой. По правде говоря, ей никогда не нравилась Клэр. Мартина и сама недолюбливала маленькую служанку леди Эструды, но она просто не могла позволить этому чувству стать на пути обычного человеческого сострадания к несчастной.

Мартина погладила Клэр по голове.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь…

Клэр схватила ее руку и прижалась к ней щекой.

— О, спасибо, благодарю вас, моя госпожа.

— На некоторое время, конечно, — поправилась Мартина, — пока мы не сможем тебя…

— Все что захотите! — взволнованно выпалила Клэр. — Как скажете, так и будет! О, миледи, я сделаю все, что вы прикажете! Я стану вашей рабыней!

Фильда закатила глаза.

— В этом нет необходимости, — промолвила Мартина. — Я рада, что могу чем-то помочь тебе.

— А ты знаешь, какой сегодня день? — спросил ее Торн по-английски, садясь на их громадной постели и раздвигая полог, чтобы посмотреть на Мартину, которая сидела перед окном в алькове, расчесывая волосы.

Мартина на секунду опустила руку со щеткой. Он понял, что она пытается уловить смысл его вопроса и перевести свой ответ на английский.

— Сегодня… первое мая? — наконец сказала она.

У нее был такой милый акцент, что Торн невольно расхохотался.

— Верно, первое мая, — сказал он, свешивая с кровати свои длинные ноги. — Скоро лето.

Он встал и потянулся, потирая суставы и приглаживая рукой растрепавшиеся волосы. Мартина посмотрела на него через плечо и покраснела, увидев, что он по пояс голый. Она отвернулась к окну, продолжая причесываться.

Торн нагнулся было к полу, поднимая с ковра рубашку, но вдруг остановился. Черт возьми, а ведь он слишком долго проявляет терпение. Они женаты уже два месяца, а он еще ни разу так и не воспользовался своим правом супруга. Он терпеливо ждал, стараясь вернуть ее утраченное доверие, а может, даже и любовь, надеясь, что она перестанет чувствовать себя жертвой, игрушкой в его руках и что тогда, когда он сделает первый шаг, она ответит ему не потому, что подчинится его праву на ее тело, а потому, что будет хотеть этого сама и… Но она продолжает оставаться замкнутой, не показывая своих чувств, и он даже не знает, как она на самом деле к нему относится сейчас и продвинулся ли он хоть немного в своем стремлении снять напряженность в их отношениях. Пожалуй, сегодняшнее утро самый подходящий момент, чтобы наконец это выяснить.

— А тебе известно, как празднуют первое мая саксонские крестьяне? — спросил он, входя в ее альков. Локи, свернувшись клубочком, лежал на шелковой подушке подле своей хозяйки. Торн согнал его и сел на согретое им местечко на кушетке. Он потянулся к Мартине и взял щетку у нее из рук.

— Что-что?

Интересно, что ее так смутило: вопрос или его близость, подумалось Торну.

Он провел по ее волосам щеткой и повторил вопрос по-французски:

— Ты знаешь, как празднует мой народ первое мая?

— Нет, — пробормотала Мартина, полузакрыв глаза и откинув голову назад, пока он расчесывал ей волосы, другой рукой нежно массируя затылок.

— Они проводят ночь в лесу. — Не переставая причесывать ее, он другой рукой обнял ее за талию. — Занимаются любовью всю ночь напролет.

Мартина вскинула голову. Торн отложил щетку и, притянув ее к себе, поцеловал в макушку. Она сидела неподвижно, не пытаясь вырваться, но и не подавая признаков ответного чувства. Торн вдыхал ее запах, чувствуя, как напрягается его утомленная долгим воздержанием плоть. Продолжая обнимать ее одной рукой, он положил другую ей на грудь и легонько сжал ее. Сердце его бешено заколотилось, дыхание стало прерывистым. Он медленно опустил руку в вырез ее рубашки…

— Мартина… — горячо шепнул он ей на ухо.

Она встала, повернулась и пошла к кровати.

— Я буду очень тебе признательна, если это не займет много времени, — холодно произнесла она, снимая халат и садясь на край кровати в одной рубашке.

Что это? Она дает ему понять, что уступает его желанию, но вовсе не хочет этого сама, считая это досадной необходимостью? Дает понять, что готова выполнить свой супружеский долг, и просит лишь о том, чтобы он сделал свое дело поскорее? Это больно и обидно. Похоже, он перегнул палку со своим терпением. Его тактика не сработала, наверное, он был слишком снисходителен к ее чувствам. Но все равно, он не может принуждать ее — ведь он не животное, как Эдмонд.

Торн поднялся и подошел к ней. Мартина легла на спину, но едва она начала сама приподнимать подол своей рубашки, как он остановил ее руку.

— Не так сразу. — Он лег и вытянулся на кровати рядом с ней, провел пальцами по носу и щекам, коснулся нежной шеи. — Дай мне сначала налюбоваться тобой.

Она вздрогнула.

— Я действительно хотела бы, чтобы это не заняло много времени…

— Ты хочешь, чтобы я поторопился, но я не собираюсь выполнять твою просьбу. Я слишком долго ждал этого момента и теперь собираюсь насладиться тобой сполна.

Он сжал пальцами ее набухший сосок, она шумно выдохнула, слегка задрожав.

— Я могу продержать тебя в этой постели хоть весь день, и всю ночь, и все следующее утро. — Он улыбался, гладя ее плоский живот и опускаясь ниже, к заветному бугорку, покрытому золотистой порослью. — Сегодня первое мая, Мартина, и я намерен отпраздновать этот день и показать тебе, как хорошо нам может быть с тобой вдвоем. Позволь мне сделать это. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал это.

Она зажмурилась и стиснула кулаки.

— Я не хочу этого. Все, чего мне сейчас хочется, это чтобы ты побыстрее получил то, что тебе положено, и дал мне заняться моими делами.

Торн навис над ней, опираясь на локти.

— Быстро не получится. Мне понадобится день, а то и два, — нежно прошептал он. — И я обещаю, что после этого ты будешь чувствовать себя великолепно. Будешь чувствовать себя удовлетворенной и счастливой. И самое главное, ты перестанешь думать, что ты игрушка в моих руках.

Он приблизил рот к ее губам и крепко поцеловал их, упиваясь и наслаждаясь их мягкостью и теплотой, затем дотронулся до них кончиком языка, скользнул внутрь, между ними, чувствуя их сладкий вкус, и быстро убрал его, зная, что не должен спешить.

Потихоньку он приблизился к ней, как бы подгоняя себя к изгибам ее тела. Ощутив своей грудью ее упругую и теплую грудь, он чуть не вскрикнул от переполнявшего его желания. Раздвинув коленом ее сомкнутые ноги, он вжался в нее, чувствуя, как она задрожала в ответ. Мускулы его непроизвольно сжались, потом расслабились, и вскоре все тело конвульсивно содрогалось, словно в экстазе. Торн понял, что если не совладает с собой, то не сумеет сдержать обещание доставить ей все возможные наслаждения, и мысленно приказал остановиться. Прижавшись к ее губам, он ожидал почувствовать ответный поцелуй, но она лежала напряженная, отвернув лицо и сжимая руками простыню.