Богатые — такие разные.Том 2

— Хорошо, но не перегружай себя работой, приезжай поскорее домой, дорогой, — я услышал в трубке звук поцелуя, — я буду ждать.

Я не мог произнести ни слова. Через несколько секунд после того, как она положила трубку, я положил свою.

Теперь слез у меня уже не было, но мне стало еще хуже, и, хотя я понимал, что должен что-то предпринять, чтобы перестать страдать, однако ничего не мог с собой поделать. Я снова зажмурился и вдруг понял, что стараюсь вызвать образ Пола.

Я налил себе еще немного бренди.

Пол понял бы меня. У него была всего одна дочь. Именно поэтому меня и пугала параллельность наших жизней, но теперь, когда были прочерчены все параллели и мне больше нечего было бояться, я, пожалуй, мог осознать его жизнь более полно. Это было бы освобождением, альтернативой моим разрушенным мечтам. Я превратился бы в Пола. Ни одного сына. Всего одна дочь.

Я вспомнил Элана Слейда.

И сразу же поразился своей прежней наивности, понимая теперь, что он не мог быть сыном Пола. Было трудно представить себе Пола обманутым, но, как однажды сказал Сэм, для Дайаны Слейд не было ничего невозможного. Она обманула Пола. И мне, вероятно, удалось бы это доказать, если бы я как следует постарался. И я решил постараться. Было ясно, что это необходимо. Просто необходимо мне, чтобы отвлечься от того факта, что мы с Алисией…

Круг моих мыслей замкнулся. Я встал, опрокинув пустой стакан из-под бренди и зашагал по комнате. В голове чувствовалась какая-то легкость, но боль становилась лишь более тупой по мере того, как думами завладевал этот новый вызов. Я размышлял о том, где мне искать доказательства. В досье фирмы «Дайана Слейд Косметикс» ключа к разгадке не было. Я давно прочел всю переписку и знал, что она касалась только деловых вопросов. Наверняка имелось и досье на мисс Слейд, но переписка Пола с разными женщинами была уничтожена после его смерти. И все же не могло не быть где-то хоть каких-то нужных мне следов, и я был намерен их каким-то образом отыскать.

Я почувствовал прилив энергии. Быстро шагая по комнате, я хватался то за одно, то за другое, как заводная игрушка, заведенная до последнего предела. Я не осмеливался остановиться, чтобы не начать снова думать о докторе Глассмане и его тихом доме, о чистой, пустой, белой лаборатории, об ужасном виде студенистой семенной жидкости на предметном стекле микроскопа. Паротит. Детская болезнь. Как глупо, как ненужно…

Я отбросил это воспоминание и сосредоточился на своем плане. Я знал, что Мейерс уничтожил папки с любовными письмами, хранившиеся в подвале, но нельзя было принимать факт на веру. Мисс Слейд была далеко не ординарной любовницей, и маловероятно, чтобы Пол хранил переписку с нею в подвале, как если бы это было просто архивное досье. Я прервал ход своих мыслей, чтобы подсчитать возможный объем этой переписки. Он уехал от нее в ноябре 1922 года, а в Нью-Йорк она приехала в апреле 1926-го. Значит, можно предположить, что переписка продолжалась, по меньшей мере, три года. Вряд ли они писали друг другу чаще, чем раз в месяц, и, стало быть, получается писем сорок — даже восемьдесят, поскольку Пол всегда сохранял копии всех посланий. Должны быть также и фотографии. Я знал, что к тому времени мисс Слейд обладала достаточными техническими познаниями. Восемьдесят писем и, один Бог знает, сколько фотографий. Одним словом, целое досье.

Сняв трубку, я позвонил Сильвии. Теперь я лучше понимал, что мне предстояло сделать нечто важное. Прозвучал сигнал, горничная взяла трубку, и через минуту Сильвия уже спрашивала, как у меня дела.

После того, как закончился обмен обычными любезностями, я сказал:

— Сильвия, у меня к вам бредовый вопрос. После того, как вы вышли из библиотеки в день смерти Пола, вам не попадались какие-нибудь письма от Дайаны Слейд?

— Господи, нет, конечно! Пол никогда не держал дома подобных писем, Корнелиус. В библиотеке были лишь письма членов семьи, которые он хранил из сентиментальности — письма его матери и сестры, а также, разумеется, вашей матери. Но я должна рассказать вам об одной странности, до сих пор остающейся для меня тайной: нигде не обнаружилась его переписка с Викки, а я прекрасно знаю, что он хранил каждую строчку, когда-либо присланную ему дочерью.

— Вы уверены, что он хранил эти письма дома?

— Да, и прежде всего потому, что после ее смерти он делал что-то вроде альбома, отражавшего все моменты ее жизни. Я застала его однажды вечером за этой работой, и, боюсь, дала ему понять, что, по моему мнению, она носит какой-то болезненный характер. Мы никогда больше не возвращались к этой теме, а позднее, когда корреспонденция не обнаружилась, я подумала, не унес ли он ее в свой кабинет в банке. Даже задавалась вопросом, не сжег ли ее Мейерс, что было бы невероятно, так как он никогда не уничтожил бы письма Викки без разрешения семьи.

— Гм. — Я на момент задумался. — Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Да, я просила Стива специально поискать эти письма в банке и спрашивала Элизабет, не знает ли об их судьбе она. Я подумала, что вашей матери могли быть дороги эти письма, если они еще существовали, ведь она так любила Викки.

Мы поговорили об этом таинственном исчезновении еще с минуту, и, поблагодарив Сильвию, я положил трубку.

Мне удалось найти в телефонной книге номер телефона Элизабет Клейтон, и я позвонил ей.

— Корнелиус? — отозвалась она с сомнением, когда слуга позвал ее к аппарату. Мы с Элизабет никогда не питали слишком теплых чувств друг к другу. Роль Брюса в заговоре делала для меня невозможным быть с нею больше чем просто вежливым, но даже до смерти Пола я считал ее холодной и чванливой.

— Да, госпожа Клейтон, — учтиво ответил я. — Добрый вечер. Я подумал, что, может быть, вы могли бы мне помочь. Я пытаюсь разыскать часть личной переписки Пола, которая, как я подозреваю, осталась неуничтоженной, хотя Мейерс многое сжег после убийства. Может быть, вы случайно знаете, где…

— Уж не ищете ли вы папку с письмами Дайаны Слейд? — без паузы спросила она.

Я так удивился, что прошло какое-то время, прежде чем я бесстрастно спросил ее:

— Почему вы так подумали?

— Ее как-то уже искал Стив, но позже сказал мне, что так и не нашел. На вашем месте я не стала бы тратить время на ее поиски, Корнелиус. Я уверена, что одной из первых уничтоженных Мейерсом папок была переписка между Катуллом и его Лесбией.

— Простите?

— О, так вы ничего не знали? Они обычно именно так обращались друг к другу в своих личных посланиях. Пол показывал мне некоторые из ранних писем. Они были очень странными и даже забавными.

— Госпожа Клейтон, а Пол и Викки в переписке друг с другом тоже пользовались классическими именами?

Элизабет задумалась.

— Да, конечно, — удивленно ответила она. — Я об этом как-то не подумала. Да, конечно, вы правы, так оно и было. В своих письмах он всегда называл ее Туллией, а подписывался тремя буквами: МТЦ.

— МТЦ?

— Марк Туллий Цицерон. Туллия была любимой дочерью Цицерона.

— Да, конечно. Благодарю вас, госпожа Клейтон, — завершил я разговор.

Схватив нужные ключи, я бросился в подвал. Пересмотрел все, разыскивая хоть какое-то упоминание о Марке, Туллие или Туллии, о Цицероне или о Катулле, но ничего не обнаружил. Но все же я не сомневался, что иду по верному пути.

Проверил я и деловые досье в кабинете. И в них ничего не было. Решив еще выпить, чтобы лучше работала уставшая голова, я вернулся в кабинет Пола и еще раз нажал пружину, открывая потайной бар. Книжный шкаф повернулся в мою сторону. Книги Пола, к которым, уважая его память, после его смерти никто не прикасался, смотрели прямо на меня своими корешками.

— Боже мой! — вслух проговорил я, забыв про бренди.

Отступив на шаг, я смотрел на полки с книгами, возвышавшиеся от пола до потолка по обе стороны камина.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы добраться до того, что я искал, так как я начал с самого верха, и только на нижней полке обнаружил два стоявших рядом тома.