Холодная весна

— Но ведь мой брат мог оказаться в усадьбе сэра Грегора в Плоуманахе, — сказал он, поворачиваясь к очагу, — лишь в том случае, если моя сестра Гуэнн добралась туда. Мэри была права. — Гвионн поглядел на Вальтера, а затем хлопнул его по плечу. — Выходит, обе мои сестры и братишка выбрались живыми из этой мясорубки!

— Я рад за тебя, Леклерк. — Вальтер обнял товарища. — Вот все и встало на свои места. В том числе и перерезанная подпруга.

— Ты более проницателен, брат. Объясни, что ты имеешь в виду.

— В прошлом году герцог занимался вопросами пошлин, и законы наследования в Бретани были исправлены по нормандскому образцу. Теперь, если наследство сомнительно, преимущество всегда отдается старшему из детей.

Леклерк испустил ликующий крик.

— Закон о первородстве! Клянусь Христом, я отдал бы все до последнего су, чтобы видеть физиономию де Ронсье, когда он узнал об этом!

— Тише, тише, — Вальтер искоса посмотрел на дверь.

— Прости, — Гвионн понизил голос. — Послушай, Вальтер, моя бабушка была старшей из двух сестер де Вирс. Теперь суд должен решить тяжбу в ее пользу.

— По нормандскому закону — да. И, кажется мне, именно по этой причине расстался с жизнью герцог. Теперь, когда он мертв, граф Франсуа де Ронсье будет добиваться отмены нововведений в законодательство. Хотя сомнительно, чтобы он в этом преуспел. Герцогиня Констанца — женщина с характером и, думаю, не изменит законы покойного супруга.

Они помолчали. Затем Гвионн сказал:

— Вотчина де Вирсов не так велика, Вальтер. Особенно если сравнить с прочими владениями де Ронсье. Мне трудно понять, почему граф придает такое большое значение этому клочку болота?

— Гордыня, думаю. Он не выпустит из когтей ничего, что привык считать своим.

— Сколько же людей он отправил в ад, чтобы насытить своего демона гордыни? — снова спросил эсквайр. — И последняя из жертв, по твоим словам — принц королевской крови. Вальтер, чудовище должно быть остановлено.

— Вполне согласен с тобою. Но как?

Дверной засов загремел и приподнялся. Двое мужчин переглянулись.

— Господи, — сказал сэр Вальтер испуганным шепотом. — Если де Ронсье узнает хоть словечко из нашего разговора, мы оба тотчас окажемся в аду.

Дверь отворилась, и Вальтер, выхватив из ножен кинжал, одним прыжком оказался у косяка.

Вошла женщина. Он тотчас ее признал. Это была Петронилла Фавелл.

Она стояла у самой двери, глядя на Гвионна. Не оборачиваясь, она тихо сказала:

— Сэр Вальтер! Уберите клинок от моего затылка и выйдите из-за двери. Вы же сами знаете, что не убьете меня. Вы — человек слишком благородный, чтобы заколоть беспомощную женщину.

Так уж и беспомощную? Женщина, что стояла перед ними, была не более беспомощна, чем Медуза. Но она была права. Рыцарь не мог хладнокровно убить ее, пусть даже, оставив ее в живых, он подвергал риску свою собственную жизнь. Он воткнул кинжал в ножны и вышел в центр комнаты.

— Что ты слышала? — прямо спросил он.

Рука Петрониллы Фавелл снова прикоснулась к его груди.

— Все. — Она широко улыбнулась, но это была улыбка хищницы.

— Господи милосердный, — сказал Гвионн, и его рука нащупала рукоятку ножа.

Веннер, ощущая в груди свинцовую тяжесть, краем глаза заметил его движение. Видимо, его товарищ не был столь отягощен рыцарскими традициями, как он сам. Чтобы спасти свою жизнь, Леклерк готов убить неожиданную свидетельницу.

— Нет, Раймонд! — воскликнул он. — Это не выход.

— Но эта стерва все слышала! Она сама сказала. Что остается нам делать?

— Для начала подумать, — невозмутимо вмешалась леди Петронилла. — Господа, между вами и мною много общего. Давайте будем союзниками, а не врагами.

Зеленые глаза Леклерка сузились в щелочки.

— Объясните, моя госпожа.

Леди Петронилла победно оглядела Вальтера, щеки которого пылали, как кузнечный горн.

— Потрудитесь закрыть дверь, сэр Вальтер, и я все объясню вам.

Глава шестнадцатая

В Кермарии занималось утро дня святого Андрея. Оно принесло с собой сильное похолодание.

Камыши и тростники, наполовину вмерзшие в лед, стояли на болотах прямые и хрупкие, не шевелясь от слабого ветерка, который, начиная с ночи, постепенно набирал силу. Затем он превратился в устойчивый холодный ветер с северо-востока, и его леденящее дыхание покрыло все лужицы коркой льда.

Бойкая, как козочка, несмотря на выпирающий живот, Анна легко шагала по узенькой тропке меж топей и трясин с уверенностью той, кто был рожден и вырос на болоте. Она собиралась проверить ловушку на угрей. С тех пор как отец Иан привез ее в Кермарию, она успела узнать здесь каждую пядь земли — ведь это был дом ее Раймонда. Знакомясь с окрестностями, она словно чувствовала близость своего мужа, находящегося в разлуке с ней. Ребенок в ее утробе подрастал, а она все верила в возвращение супруга.

Отец Иан сопроводил ее прямо к хижине Мадалены — постройке более чем скромной и переполненной обитателями. Она стояла в кучке других крестьянских изб, в беспорядке разбросанных вокруг господской усадьбы. Если бы не каменная ограда усадьбы, к которой лепились эти домики, многие из них не простояли бы и дня. В общем, поместье выглядело так, словно в нем похозяйничал злой великан. Анна знала о ночном нападении графа Франсуа на эту деревню — повреждения, нанесенные многим из этих скромных домишек, особенно тем, которым повезло угодить в самую гущу боя, до сих пор не были толком залатаны. В домике Мадалены дверной косяк был разбит ударом топора, и дверь не закрывалась достаточно плотно. Огонь, гулявший по усадьбе, обуглил бревна венцов, прилегавших к ее ограде. Требовалось вмешательство хорошего плотника — нужно было только обтесать почерневшие бревна и заменить местами на новые. Но вместо этого им позволили крошиться и плесневеть, так что в прогал между стеной и венцами, в первые дни после штурма почти незаметный, теперь можно было просунуть голову, что позволяло осеннему ветру, дождю и снегу беспрепятственно проникать в крестьянское жилище. Каменную стену рядом с трещиной покрывал толстый слой зеленого мха. Зимой будет очень холодно.

Теплым летним утром несколько месяцев назад Анна прибыла в Кермарию. Мадалена в это время вкушала свой немудреный завтрак, состоящий из грубого черного хлеба — основной пищи крестьян, и похлебки с острым рыбным запахом, обильно сдобренной луком и репой. Она доедала свой запас овощей на зиму, зная, что скоро вырастут свежий лук, капуста и горох. Рядом с ней за столом был брат Джоэль, живший вместе с сестрою. Специальная коса для тростника стояла прислоненной к вороху скошенных стеблей, и Анна обратила внимание, что они были срезаны несколько месяцев назад и толком не высушены, так как от них сильно разило плесенью.

Узнав обоих обедающих, девушка плотнее сжала свою корзинку с пожитками и приветливо улыбнулась. Брат и сестра ответили холодными и равнодушными взглядами, и ее улыбка погасла. Их одежда теперь была еще более драной, чем в прошлый раз, еще более грязной, а лицо Мадалены совсем исхудало. Лоб ее избороздили новые морщины.

— Мадалена, это Анна, — сказал отец Иан. — Теперь ей нужна ваша помощь.

Крестьянка подняла взгляд от похлебки, испытующе взглянула на живот Анны и заявила:

— Сомневаюсь, смогу ли я помочь, святой отец. — Суровый взгляд переместился на лицо гостьи. — Ты носишь его ребенка?

Прямолинейность Мадалены покоробила Анну, которая залилась краской.

— Да. — Кто был «он», говорить не требовалось.

— Чего же он не женится на тебе?

Румянец на щеках Анны сгустился, но, не желая открывать своей тайны даже знакомым людям, Анна промолчала.

Отец Иан подошел к деревянному столу.

— Он любит ее, и я их соединил перед Господом. Но он уехал на чужбину до того, как узнал о ее состоянии.

Карие глаза Мадалены изучающе смотрели на священника. Анне даже показалась, что в уголках рта на невымытом лице промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку, однако она не была уверена в точности своего наблюдения. Один угол хибары был завален недоплетенными корзинами из лозняка, в одной из которых располагалось утиное гнездо. Там же валялась корзиночка для яиц без ручки и птичья клетка без крыши.