Любовный узел, или Испытание верностью

– Розамунда. Так звали мою мать, ее бабушку, – сказала она и добавила с едва заметной, горькой улыбкой. – В нашей семье всегда рождались девочки.

Луи опустил глаза на маленькую дочку в деревянной колыбели. Она похрапывала, сомкнув крошечные, как речные ракушки, веки, которые казались чересчур слабенькими для густых черных ресниц. Имя ей подходило: она была розовая и мягкая, как роза. За истекшие шесть недель его первое разочарование немного улеглось. Как говорили некоторые из выражавших сочувствие, девочки полезны, если их не слишком много, а Кэтрин, по крайней мере, доказала, что может рожать относительно легко. Спустя всего несколько дней после родов она уже досадовала на вынужденное заключение в комнате. В следующий раз обязательно будет мальчик. Этим утром она посетила церковь, а значит снова может выполнять свои женские обязанности, в том числе и на ложе. Хотя, конечно, Луи не испытывал голода в период, пока она была недоступна. Кухонная девчонка Вульфхильд очень неплохо показывала себя в конюшне, да и пара женщин в деревне тоже. Если Кэтрин и подозревала это, она ничего не сказала. С рождением ребенка в ее жизни словно не осталось места ничему другому, для него тоже.

Полностью занята сосущим младенцем, да к тому же еще и девочкой! Луи скривил губы. Она даже настояла, что будет сама кормить младенца, как простая крестьянка, вместо того, чтобы вести себя согласно своему рангу и нанять кормилицу. Когда он запротестовал, она держалась так твердо, что пришлось уступить и уединиться на часок в конюшне вместе с Вульфхильд.

– Я повитуха и знаю, что будет лучше для моей дочки, – сказала она совершенно спокойно, без всякой вспышки, что не оставило ему никаких шансов проявить свой характер. Она была ведьмой, упрямой, несносной ведьмой, но хорошенькой, и Луи, несмотря на все свои прочие увлечения, до сих пор желал ее: не в последнюю очередь потому, что она его игнорировала.

Сейчас она вошла в комнату в нижнем платье и сорочке. По ее плечам струились черные волосы. Они были уже не такие длинные, как во время беременности. Ребенок явно высосал силу из ее волос, и ей пришлось укоротить их на добрые шесть дюймов. Однако это не убавило миловидности. По крайней мере, если Розамунда унаследовала такие волосы, у нее будут неплохие брачные перспективы.

Луи сел на ложе и начал раздеваться. Кэтрин подошла к колыбели и посмотрела на спеленатого младенца. На ее лице появилось выражение тающей нежности. Луи узнал его, потому что когда-то, в Чепстоу, она так же смотрела на него.

– Она спит, – грубо бросил он. – Ложись.

Кэтрин подняла голову и перевела взгляд на мужа. Нежность исчезла.

– Разве я не могу посмотреть на собственную дочь?

– Я уже посмотрел. Эта колыбель как колодки на твоих ногах. Ты ни на шаг от нее не отходишь.

– Это неправда.

Она оставила младенца и направилась к ложу. В ее походке теперь чувствовалась нежелание, что только подчеркнуло живость, с которой она подходила к колыбели.

– Если бы ты послушалась меня и наняла кормилицу, мы спокойно могли бы пользоваться нашей спальней, – обвиняющим тоном заявил Луи.

– Тебе необязательно спать здесь, если ребенок настолько мешает.

Кэтрин холодно посмотрела на него, стянула нижнее платье, затем, менее охотно, сорочку.

– Еще бы я бросил свою комнату из-за пары баб! – фыркнул Луи.

Ее тело блестело в свете свечей. Груди налились из-за молока. Стройность стана вернулась, она даже стала более худой, чем прежде. На животе осталось несколько тонких серебристых полосок, а на боку – красновато-белый рубец от раны, нанесенной мечом, которую она получила в Бристоле. Этот шрам по-прежнему удивлял его: такие отметины часто встречались у мужчин, но никогда у женщин.

Взяв жену за руку, Луи потянул ее к себе на холодное шелковое покрывало. Она содрогнулась и посмотрела мимо него на балки потолка. Луи легонько провел большим пальцем по шраму, поцеловал прохладную, покрытую мурашками кожу.

– Два месяца, Кэтти, – пробормотал он в самое горло. – Какое долгое, вызывающее жажду ожидание.

Женщина слегла шевельнулась под ним; ладони сомкнулись на его шее.

– Не ври, – тихо проговорила она. – Я знаю, что ты пил из разных источников.

Он собрался было яростно отрицать, но решил, что это приведет всего лишь к очередной ссоре, а у него не было терпения ни на споры, ни на утешение.

– Только потому, что не мог получить тот, который хотел, – еще нежнее пробормотал он в самую грудь. – Откройся для меня, Кэтти, пусти меня.

Она покорно поднялась и раздвинула бедра. Луи почувствовал шелковистое прикосновение волосков, затем хватающий, влажный жар ее внутреннего тела.

– На этот раз будет мальчик, – выдохнул он, входя с каждым ударом все глубже и глубже. Ее тело колебалось в такт с его, но не откликалось, разве что поерзывало иногда и нарушало ритм, словно ей было неудобно. Он заглянул в ее лицо: совершенно бесстрастное, разве что легкая морщинка между глазами, да зажатая зубами нижняя губа.

Он перестал двигаться и приподнялся на расставленных локтях.

– Что с тобой сегодня? Ты ведешь себя, как кусок оленины на вертеле.

– Какая разница, если ты получишь сына, которого так хочешь?

Она посмотрела на него усталыми зелеными глазами.

– Есть разница! – вспылил он. – Я твой муж! Раньше я заставлял тебя кричать, как сирены у ворот ада. Тебе отлично известно, как мне это нравилось.

Она вздохнула.

– Ты хочешь, чтобы я кричала?

– Черт тебя побери, женщина! Я хочу, чтобы ты хотела меня!

Он ощутил, как постепенно слабеет внутри нее; раньше с ним такого никогда не случалось, ни с одной женщиной. Он отчаянно рванулся, но сила и жар ушли, и он выскользнул из ее тела с влажным хлопком.

– Боже! Что ты натворила, ведьма?!

Луи с растущим ужасом смотрел вниз на свою обмякшую плоть.

– Ничего, – насмешливо сказала она. – Тебя лишают силы собственные мысли. Нельзя всегда добиваться, чего хочешь, с помощью одних улыбок, Луи. Как муж ты вправе распоряжаться моим телом, но не надейся на страсть, если вся твоя страсть ограничивается всего лишь желанием успокоить плоть и зачать сына.

– Христос милосердный! Да любой мужчина хочет того же! Ты подсыпала что-то мне в вино, так?! Ты подсыпала!

Он в ярости схватил ее за черные блестящие волосы.

– Не будь идиотом! – вспыхнула уже она. – Если бы я подсыпала тебе что-нибудь в вино, то волчью ягоду, и тебя уже не волновала бы вялая плоть, потому что ты уже не дышал бы!

Луи намотал волосы на кулак, серьезно подумывая о том, чтобы задушить ее. Когда он представил, как она будет биться, в паху запульсировал жар. Он пихнул женщину, заставив ее лечь совершенно плоско, прижал запястье к горлу, отыскал точку и глубоко нажал.

Теперь она закричала, как полагалось, а тело изогнулось дугой навстречу его телу. Луи не сводил глаз с ее лица, жадно наблюдая, как борются на нем страх и ярость. Ему еще не приходилось брать женщину силой; ощущение оказалось таким новым, а удовольствие столь пронзительным, что это было почти больно.

Кэтрин продолжала хрипеть и содрогаться, однако Луи вовсе не торопился закончить акт и все тянул, наслаждаясь приятными ощущениями. Зачатие сына, оказывается, все-таки могло принести удовольствие.

Розамунда заплакала в колыбельке; Кэтрин забилась еще отчаяннее.

– Лежи тихо! – сердито проворчал Луи и стиснул руку еще крепче, пока она не начала задыхаться.

Сквозь судорожные попытки Кэтрин набрать воздуха, довольное мычание мужчины и вопли младенца донесся громкий стук в дверь спальни.

– Проваливай! – взвыл Луи.

– Милорд, выходите скорей, нас осаждают! – откликнулся возбужденный голос. – За нашими стенами армия!

– Что?

– Армия, милорд, с осадными машинами! – повторил голос, и снова забарабанили в дверь.

Эрекция Луи опять пропала.

– Ладно, ладно! – проорал он. – Побереги кожу на кулаках!

Луи отпустил Кэтрин, скатился с нее и схватил одежду.