Роман на Рождество

– Папа плохой, Клемми кричит. Александр хочет наверх, как Клемми!

Флетч посадил сынишку на плечи. Дочка дернула его за руку:

– Давай играть, папочка! Представим себе, что видим три корабля, как в песенке!

Пританцовывая, она направилась к окну, таща за руку отца и напевая:

– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло…»

Флетч молча стоял у окна, наслаждаясь теплом, которое исходило от пухлых коленок сына и ладошки Клементины. Девочка пела и раскачивалась, вглядываясь в раскинувшуюся перед герцогским дворцом заснеженную лужайку – похоже, она и впрямь видела там три парусника.

Вдруг, подчиняясь какому-то шестому чувству, Флетч повернулся к двери – необъяснимым образом он всегда знал, когда в комнату входила жена. Дочурка, страшно фальшивя, продолжала петь свою колядку, и Флетч не прерывал ее, только улыбнулся. Александр же принялся подскакивать на плечах отца, как будто хотел то ли взлететь, то ли броситься в материнские объятия.

Лицо Поппи осветилось ответной улыбкой, столь прекрасной, что Флетч, обнявший жену свободной рукой, почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Александр обхватил ручонкой голову матери, и они стали смотреть в окно, слушая нежный голосок Клементины.

– «На Рождество, на Рождество», – наконец допела она.

Поппи хотела отодвинуться, но Флетч легко, одной рукой, поставил сына на пол и заключил в объятия жену.

– Добрый день, родная! – сказал он, любуясь ею, потому что за прошедшие годы Поппи ничуть не изменилась и была столь же очаровательна, как одиннадцать лет назад во время своей первой встречи с герцогом в Париже, и столь же желанна, как семь лет назад, когда они любили друг друга под пихтой в парке Бомонов.

Увидев, что родители заняты друг другом, дети потеряли к ним интерес: Александр заковылял прочь, а Клементина взяла свою любимую куклу и принялась уже ей напевать все ту же рождественскую песенку про три корабля.

– Вот и опять пришло Рождество, – проговорил герцог, нежно целуя жену в губы. Ах, какой дивный был у них вкус, как чудесно пахло ее тело, как пьянила Флетча мысль, что эта великолепная женщина – его жена! Неудивительно, что за первым поцелуем последовал второй.

– Помнишь, как в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре я впервые поцеловал тебя так? – спросил Флетч и проиллюстрировал свой вопрос по-хозяйски глубоким поцелуем.

– Осторожнее, – немного задыхаясь, посоветовала Поппи. – Иначе, как в тот раз, можешь получить по лицу муфтой.

Рука Флетча скользнула по спине жены, потом ниже.

– Мне нравится нынешняя мода, – сказал он, жмурясь от удовольствия. – Не хочу больше видеть эти мерзкие кринолины.

– Я так люблю Рождество! – заметила Поппи, поправляя мужу упавший на глаза локон. – Это мой самый любимый день в году.

– Ну конечно, ведь в этот день подают твоего любимого пряничного человечка!

– А ты знаешь, что наш повар приготовил к праздничному столу на этот раз? – спросила герцогиня, широко открыв невинные глаза.

– Нет. Что же?

– Пряничных красоток – украшенных золотом и вполне съедобных.

– Ты намекаешь, что сейчас моя очередь? – ухмыльнулся Флетч.

Поппи прижалась к нему, поцеловала, и поцелуй неожиданно показался Флетчу более сладостным и волнующим, чем обычно, как, впрочем, и полагалось на Рождество…

Внезапно Поппи настороженно прислушалась и спросила:

– Что он делает?

Маленький Александр, непоседливый чертенок, был постоянной причиной родительских волнений. Однако сейчас он был поглощен очередным развлечением – колотил игрушечной каретой по кирпичной стенке камина, норовя отломать колеса.

– С ним все в порядке, – успокоил жену Флетч и, обхватив ладонями ее лицо, спросил: – Ты уверена, что все это не сон?

Поппи усмехнулась.

– Джон, – сказала герцогиня, – ты помнишь, что вчера был сочельник, значит, в минувшую ночь ослы могли разговаривать человеческим голосом?

– Ты говоришь как натуралист, – с иронией ответил Флетчер. – Ты уже написала об этом бедняге Лаудену? Если он сделает доклад о говорящих ослах, то, может быть, так потрясет им научную общественность, что ему наконец дадут в университете профессорскую должность. Впрочем, думаю, в университет охотнее бы взяли некую П.Ф., автора недавно напечатанного труда об опоссумах.

– По-моему, как раз сейчас здесь находится один такой рождественский осел, – ответила Поппи, с любовью глядя на мужа, – который, правда, уже утратил способность говорить по-английски. Он как будто не слышал ничего из того, что я сказала ему прошлой ночью.

– Неужели герцогиня Флетчер только что назвала своего мужа ослом? – шутливо возмутился он. – Нет, ты все-таки пошла в свою мать!

Только мгновенная реакция спасла герцога от удара ее кулачка.

– То, что я сказала прошлой ночью… – смущенно пробормотала Поппи, чувствуя, что краснеет, – прошлой ночью, после…

– После ужина? – подсказал Флетч, блестя смеющимися глазами.

Несмотря на одиннадцать лет замужества, Поппи так и не научилась говорить вслух об интимных делах, хотя очень умело освоила их на практике. Поэтому она, оставив попытки объясниться, притянула мужа к себе и поцеловала так, как может целовать от всего сердца только любящая и любимая женщина. Женщина, уверенная в том, что ее дети купаются в родительской любви и никогда не будут бояться оплеух и окриков. Женщина, у которой был секрет.

«Но этот секрет должен стать рождественским подарком», – спохватилась Поппи.

– С Рождеством тебя, Джон, – прошептала она и приложила его руку к своему животу.

Герцог ощутил под ладонью восхитительную выпуклость.

– У нас будет ребенок? – спросил он неуверенно. – Неужели?

– Да, Бог посылает нам еще одно дитя, – кивнула Поппи, борясь с подступившими слезами.

Флетч радостно засмеялся и, подхватив жену на руки, закружил ее, как безумный.

– Дитя, дитя, дитя!

Это слово давало им ощущение сопричастности к великому дню, когда на свет появилось дитя, о котором суждено было узнать всему миру.