Навеки моя

– Мне подойдет любая половина, а тебе?

Она недоуменно моргнула. Причард жестом показал на кровать.

– Ах, ты про это. Мне тоже все равно.

Он залез в постель, оставив для нее свободной половину ближе к двери, и погасил лампу. Она стояла рядом с кроватью, одной рукой держась за халат.

– Обычно я на ночь долго расчесываю волосы.

Причард поднялся на локтях:

– Конечно. Я не буду мешать тебе заниматься своими обычными делами.

Перед трюмо Эри вытащила шпильки из волос, и они каскадом золотых волн упали ей на плечи. Затем она взяла расческу и принялась за дело. В зеркале она видела, что Причард пристально наблюдает за ней из постели. Точно так же, как и Бартоломью наблюдал за ней в доме Апхемов. Эри отложила воспоминания до лучших времен и сконцентрировалась на своих волосах. Она была уверена, всем телом чувствовала, с каким нетерпением ждет ее муж. Когда вместо обычных ста раз она провела расческой сто двадцать и не стало предлога, чтобы еще оттянуть неизбежное, она положила расческу на трюмо и пошла в постель. Эри села на край и потушила лампу, затем скользнула под одеяло и напряженно легла рядом с мужем, повернувшись к нему спиной. Она услышала его голос из темноты, хриплый от желания и неуверенный от страха.

– Можно тебя обнять?

– Да.

Сразу же его руки обвились вокруг ее тела, одна ниже шеи, а другая вокруг талии. Его рука легла в опасной близости от ее груди. Всей спиной она чувствовала его тепло.

– Спокойной ночи, Эри.

– Спокойной ночи.

Целую вечность она лежала, недвижимая, как бревно. Хотя Причард старался не прикасаться к ней бедрами, от этой части его тела исходило тепло, а то, что он не мог уснуть, говорило ей, что он хочет не только обнять ее. Только когда его рука, обнимающая ее талию, потяжелела, а его дыхание стало реже, равномернее и глубже, она расслабилась и уснула.

Когда утром Эри проснулась, ее мужа уже не было в постели. Все еще не веря в свою удачу, она быстро встала, чтобы одеться до его прихода.

Когда днем Причард вернулся домой, он сразу же пошел к плите и потянул руку к крышке кастрюли.

– Я действительно чувствую этот запах или мне только кажется?

– Осторожно!

– Ай! – он бросил горячую крышку и засунул пальцы в рот.

– Дай я посмотрю, – Эри вытащила его руку изо рта и посмотрела на ожог, не обращая внимание на его хныканье. Кожа была красной, но рана была не настолько сильной, как она боялась.

– Жить будешь! – заверила она. – Подставь руку под холодную воду, чтобы не так болело, а в следующий раз перед тем как хватать горячую крышку, возьми в руки полотенце.

Он пустил воду себе на руку и опять спросил об аромате, заполнившем весь дом.

– Ты правильно угадал, – сказала она. – Это один из твоих любимых рецептов мамы – цыпленок в сметане с коньяком и бобы.

Причарду всегда особенно нравилось, когда Эри готовила греческие блюда. Это значило, что еда будет вкусной, – она всегда очень вкусно готовила греческие кушанья. Эри взяла три тарелки и поставила их на стол:

– Я позову Сима, и можно будет есть.

– Он не ест так рано.

– Кстати, он хочет поехать с тобой в город.

– Зачем? – Причард закрыл кран и посмотрел на обожженный палец.

– Мне было неудобно спросить. А что, ты не хочешь ехать с Симом?

– Да нет… – он не собирался сегодня ехать в город. Сегодня он собирался соблазнить жену.

– Я хочу, чтобы ты купил мне хозяйственные перчатки, – сказала она через плечо, направляясь в комнату к старому моряку, чтобы пригласить его на обед, – и семена цветов.

– Семена цветов? Но тетя Хестер…

– Я знаю, тетя Хестер считала разведение цветов пустой тратой времени, – Эри вернулась в кухню. – Но она умерла, а я еще нет. Ты купишь семена или нет?

– Извини. Конечно, куплю. Все никак не могу свыкнуться с мыслью, что ее нет с нами.

«А я могу», – подумала про себя Эри, не в состоянии скрыть от себя того, что она чувствует себя намного лучше без постоянных придирок этой сварливой женщины, которая только и делала, что пыталась ее в чем-то обвинить.

Причарду не понравилось, что старик поедет с ним. Хотя Сим, похоже, не будет все время хвостом ходить за ним по городу, сам факт его присутствия будет означать, что визит Причарда к Нетти будет совсем коротким. Им придется возвращаться вместе, в прилив, чтобы Сим смог сменить Бартоломью в полночь. Нетти разозлилась, услышав, что Эри не хочет расторгать брак. Только обещания Причарда, что он будет и дальше добиваться развода, немного ее успокоили. Он и вправду собирался и дальше добиваться, но отнюдь не развода.

Проснуться утром рядом с Эри, одной рукой сжимая ее грудь, было так же приятно, как то, когда он в первый раз вошел в нежное возбужденное тело Нетти. Спросонья ему показалось, что это Нетти в его объятиях. Он не стал исследовать тело Эри более детально. Он боялся, что если она проснется, ей это не понравится. Причард помнил, скольких трудов ему стоило попасть к ней в постель. Поэтому он вылез, не дожидаясь, пока искушение станет настолько велико, что он не сможет себя сдерживать. В то же время он хотел, чтобы сейчас вместо Эри в постели была Нетти. В этот момент он так хотел получить удовольствие!

Иногда Причард спрашивал себя, скучает ли он по Нетти или только по ее податливому телу?

В полночь Сим поднялся на маяк и разложил на столе завтрак, который ему приготовила Эри.

– Добрый вечер, Сим, – Бартоломью закрыл вахтенный журнал, в котором он делал записи, и поднялся из-за стола. – Ты что-нибудь выяснил в городе?

Сим ответил не сразу. Он достал свою столетнюю трубку из кармана, набил люльку и зажег табак. Затем он выдохнул, и ровные круги дыма пошли по комнате. Бартоломью спокойно смотрел, как эти круги поднимаются к потолку и исчезают. Он знал, что не стоит торопить старика. Любимая фраза Сима из Экклезиаста звучала так: «…время молчать и время говорить…»

Наконец, Сим произнес:

– Похоже, мы были правы, когда подозревали парня. Правду сказал Хеннифи, когда говорил, что парень хочет завести гарем. Девушка живет на дальнем конце топи. Зовут ее Нетти.

Бартоломью смотрел на пенящееся светло-зеленое море на фоне яркого солнечного утра. Он пытался не думать об Эри. Невозможно. Сможет ли он когда-нибудь освободиться от ее чар? Вырвать ее из сердца? Из души? Часть его молкла даже и не пытаться, потому что пока в нем жила любовь к ней, жил и он сам. Ему было больно быть с пей рядом и в то же время так далеко. Его нимфа. Она наложила на него заклятие, опоила его приворотным зельем, не подливая его в вино, а просто вложив его своими губами. Как может быть улыбка такой привораживающей, такой возвращающей к жизни? Она превратила его жизнь, которая, казалось, не стоит даже попыток продолжать ее, в вечный праздник, полный счастья, экстаза и обещания. Как будто его мечта родиться заново исполнилась.

Она была песней в его душе, которая звучала и звучала вновь, становясь все прекраснее. Во сне и наяву, на работе и дома ее любовь звучала в его сердце. Как шепот моря в ракушке, извлеченной из глубины моря, но так и не забывшей, как оно звучит. Как эхо флейты влюбленного на продуваемом всеми ветрами утесе, лишенное слез печали и горя. Как сама Надежда.

Ветер приподнял тяжелую прядь его черных волос со лба, а разноцветная морская пена прохладой ласкала его босые ноги. У него мелькнула мысль, что, если он сбросит с себя чары своей нимфы-колдуньи, он будет похож на ракушку на пляже, выброшенную волной из родной стихии, высушенную солнцем, бессильную и забытую. Он почувствовал себя беззащитным и одиноким.

Над его головой парила чайка, разворачиваясь то в одну, то вдруг в сторону и ловя ветер, который как будто играл на невидимой флейте, извлекая песнь ленивой грации и солнечного света. Ветер изменил направление. На какую-то секунду чайка стала камнем падать вниз.

Несколько хлопков крыльев, и падение прекратилось. Спустя еще секунду, поймав восходящий поток воздуха, она уже устремилась вверх, не прилагая для этого особых усилий. Бартоломью и самому захотелось так же беззаботно взмыть вверх над морем, оставив на земле свою утомленную душу. Как бы говоря ему, что и в небе есть печаль, чайка издала резкий печальный крик. В ту же Секунду Бартоломью почувствовал, что она где-то рядом. Надежда разлилась по телу сладкой истомой. Он повернулся и на возвышении за спиной увидел направляющееся к нему воплощение его мечты.