Лукреция Борджиа

– Я солгала, – сказала Лукреция. – Тот документ я подписала, потому что от меня этого требовали, а я была слаба и не могла сопротивляться. Господь накажет меня за то, что я сделала.

Санча нетерпеливо покачала головой.

– У тебя не было выбора. Разве Его Святейшество и Чезаре не решили, что ты подпишешь нужные им бумаги?

– Мне следовало проявить характер. На брак был свершен… и не раз.

– Тсс! Об этом лучше не говорить вслух. Как бы то ни было, ты развелась – избавилась от этого Сфорца. Ты должна радоваться своему освобождению. И перестать убиваться. Педро мертв; его уже ничто не вернет – все, что с ним связано, осталось в прошлом. Учись забывать, Лукреция. Да, он был твоей первой любовью, и ты до сих пор помнишь о нем. Но когда ты узнаешь еще с десяток–другой любовников, уверяю тебя, ты с трудом будешь вспоминать, как он выглядел.

– Санча! С твоим богатым жизненным опытом ты забываешь о многом – например, о том, что у нас родился ребенок.

– За ребенка не следует переживать. Он в надежных руках.

– Ты не понимаешь, да? Где–то живет бедное, несчастное дитя… мое дитя. Какая–то чужая женщина вскармливает его и укачивает, когда оно плачет. Это мой ребенок… мой сын – а ты просишь, чтобы я забыла его!

– Лукреция, тебе нельзя было иметь ребенка. – Санча вдруг рассмеялась. – Прости, ничего не смогла поделать с собой. Я представила, как ты стоишь перед всеми этими важными особами и уверяешь их, что ваш брак не свершен, а в результате у вас рождается ребенок – и рождается ровно через три месяца после того, как ты торжественно поклялась в своей целомудренности… Я подумала, что даже Непорочная Дева не смогла бы разрешиться от бремени в такой короткий срок.

– Пожалуйста, не надо, Санча. Я не вынесу этих разговоров.

– Дорогая сестра, просто ты еще молода и слишком глубоко переживаешь житейские неурядицы. Говорю тебе, когда приедет мой брат, все будет по–другому. Ох, ну почему он еще не в Риме? А знаешь что, Лукреция? Я больше не буду утомлять тебя рассказами о его бесчисленных добродетелях и о том, как мы дружили в детстве. Скажу–ка я тебе кое–что другое. Это касается меня. Я собираюсь развестись с Гоффредо.

– Это невозможно. Санча улыбнулась.

– И все–таки я разведусь с ним. Вот о чем я хотела тебе сказать – потому–то и прогнала служанок. Пока что им не следует знать об этом.

– Бедный Гоффредо. Он боготворит тебя.

– О его будущем позаботятся, а сам он с радостью передаст меня в руки моего нового супруга.

– Каким образом?

– Моим супругом станет человек, перед которым он преклоняется, – Чезаре.

– Это невозможно, – повторила Лукреция.

– А если этого пожелают Его Святейшество и Чезаре?

– Чезаре уже давно собирается оставить церковь – только Папа удерживает его от такого шага.

Санча придвинулась к Лукреции и прошептала:

– Ты не знаешь, кто сейчас принимает решения? Лукреция промолчала. Санча добилась того, чего хотела – отвлекла ее мысли от случившегося с ней несчастья.

– Я часто замечала, – продолжила Санча, – как Его Святейшество во всем уступает Чезаре – из всех сил старается угодить ему. Кажется, Чезаре пользуется такой любовью, какой не знал даже Джованни Борджа. Неужели ты сама не замечала этого?.. Ну так вот. Твоему брату Чезаре нужна супруга – а какая же супруга ему желанней, чем я?

Санча застенчиво улыбнулась и опустила глаза. Глядя на нее, нетрудно было догадаться, что она сейчас думала о том, как будет ублажать своего Чезаре – самого могущественного человека в Риме и единственного мужчину, достойного стать ее супругом.

– Ты хочешь сказать, – вздрогнула Лукреция, – что они уже договорились о чем–то?

Санча кивнула.

– Но мой отец всегда желал, чтобы папское кресло досталось одному из его сыновей.

– Ну, на это существует Гоффредо.

Лукреции стало не по себе. Она слишком хорошо знала их – как знала и то, что именно ее брат и отец были убийцами ее любовника.

Санча потянулась, как кошка, нежащаяся в лучах мартовского солнца. Она томилась ожиданием новых, еще неизведанных наслаждений.

А Лукреция вновь задрожала – от страха за свое будущее.

В своих апартаментах в Ватикане Папа Римский принимал сына Чезаре. Когда слуги раскланялись, Александр положил руку ему на плечо и, внимательно посмотрев в глаза, тихо произнес:

– Чадо мое, спешу порадовать тебя. Кажется, наша с тобой небольшая затея удалась на славу.

Чезаре улыбнулся, и у Папы потеплело на сердце. После смерти Джованни он стал с удвоенным вниманием относиться к своему второму сыну. И хотя прежде Александр души не чаял в Джованни – мало того, знал, кто был его убийцей, – этому сыну досталась вся отцовская любовь и сопутствующие ей почести, что некогда принадлежали его брату.

Посторонние не переставали удивляться тем загадочным узам, которые связывали всех Борджа. Что бы ни содеял какой–либо член этой семьи, какое бы зло ни причинил другому, связь между ними не ослабевала. Их всегда соединяли такие сильные чувства – как правило, любовь, если не считать случая с Джованни и Чезаре, которые ненавидели друг друга, – что все остальное отступало на задний план, вытеснялось более важным и существенным.

Тем не менее Александр с затаенной опаской вглядывался в лицо сына, слывшего самым порочным человеком Италии. Чезаре был замечательно красив – как и все дети Папы, – и у него были такие же золотистые волосы, как у Гоффредо. Где бы он ни появился, его всюду выделяли благородная осанка и великолепные манеры; правда, сейчас его холеную кожу покрывали мелкие, чуть заметные красные пятна – последствия перенесенного французского недуга.

Кардинальская мантия очень шла стройной фигуре Чезаре – но блеск в его глазах сейчас говорил о том, что ему не терпелось навсегда расстаться с ней. А Александр собирался помочь сыну в осуществлении этой мечты.

– Отец, я слушаю вас, – наконец не выдержал молчания Чезаре.

– Ах да, прости, сын мой. Я просто подумал о том счастливом дне, когда французский король Карл решил, что ему будет приятно после обеда посмотреть игру в теннис. – Папа улыбнулся. – Бедный Карл! Представляю, сколько неожиданных курьезов подстерегало его в Амбуа!.. Кто бы мог подумать, что такое невинное развлечение как присутствие при игре в теннис, будет иметь такие важные последствия для него… и для нас.

– Знаю, – сказал Чезаре. – Он пошел по одной из боковых галерей замка Амбуа и, оступившись в темноте, ударился головой о притолок.

– Удар был незначительным, – продолжил Папа. – Всего лишь небольшая ссадина, вот и все. Если не считать того, что, вернувшись в свои покои, он внезапно потерял сознание и умер от кровоизлияния в мозг.

– Но на трон сел Луи Двенадцатый, а я слышал, что он, как и его предшественник, полон решимости отвоевать итальянские земли, которые называет законной территорией Франции.

– Мы избавились от Карла. При необходимости избавимся и от Луи, – сказал Александр. – Но уверяю тебя, Луи принесет нам немало пользы. Я решил, что он станет нашим другом.

– Союзником? Папа кивнул.

– Пожалуйста, говори тише, мой сын. Это дело должно остаться строго между нами. Король Луи Двенадцатый желает развестись со своей супругой.

– Его желание меня не удивляет.

– Хм… А вот в их народе ее очень даже почитают. Такая набожная, благочестивая женщина!..

– Горбунья – и к тому же бесплодная, – пробормотал Чезаре.

– Но – набожная. Она готова отречься от трона и удалиться в один из женских монастырей провинции Бурже. Конечно, только в том случае, если Луи добьется расторжения брака.

– Ему придется обратиться к Вашему Святейшеству, – усмехнулся Чезаре.

– Он просит о многом. Хочет жениться на супруге своего предшественника.

Чезаре ухмыльнулся.

– Слышал я о достоинствах Анны Британской. Немного прихрамывает, но, говорят, ее ум и обаяние скрадывают хромоту.

– Ее британские земли обширны и плодородны, – добавил Папа. – Стало быть… Луи охотится за ними – и за ней.