Наследница (СИ)

— Послушайте, давайте вы будете выражаться более чётко. Если вы подозреваете меня в чём-то, так и скажите. Если намерены обыскать мою карету — прошу, но учтите, что я считаю такое поведение оскорблением и буду требовать удовлетворения, причём немедленно. Естественно, магистрат будет поставлен обо всём в известность. Если же вы просто хотите, чтобы последнее слово осталось за вами, то прошу прекратить весь этот балаган!.. Последнее объяснение, которое я считаю допустимым вам дать, касается седла и лошади. Они мои. На лошади ехал один из сопровождающих меня людей. Когда проводнику была отдана лошадь, мой слуга пересел в карету. Надеюсь, вы понимаете, что другой вариант меня не устроил бы. Это всё. Или вы хотите продолжить этот спектакль? В таком случае, я к вашим услугам.

Всадники молча поклонились и ускакали к отряду, признав поражение в этом словесном бою. Элен ещё немного постояла, наблюдая за ними, потом сказала вознице: «Трогай!» и села в карету. При этом Ян с удивлением заметил, что руки пана слегка дрожат. Впрочем, всё объяснилось тут же. Пан взялся за голову обеими руками и тихо застонал.

— Вам бы прилечь, пан Александр.

— Лёжа становится хуже. Так она только болит, а лёжа начинает кружиться. Лучше я так посижу, если тебе не тяжело, — и Элен снова привалилась к плечу Яна.

Отряд миновали без задержки. Когда он скрылся за холмом, а карета въехала в тень деревьев, растущих рядом с дорогой, Элен велела остановиться. Она вышла на дорогу и подозвала проводника. Тот тоже спешился и стоял, держа коня в поводу.

— Я думаю, до города уже не далеко.

— Да, тута рядом уже. Вона, за тем поворотом видно уж будет.

— Дальше мы поедем сами, а ты, давай, следи за этими вояками. Да передай атаману, что на этот раз, похоже, магистрат не шутит. Может, лучше отсидеться где-то. Думаю, у вас есть такие места.

— Есть, как не быть.

— Вот и поберегитесь. Без вас здесь совсем худо станет. Ну, поезжай. Прощай.

Она улыбнулась ему, кивнула и пошла к карете. Когда она выглянула в окошко, уже начавшей двигаться кареты, старик всё так же смотрел на неё. Она ещё раз улыбнулась, махнула рукой. Старик провёл по лицу рукой, будто снимая наваждение.

— Матерь Божья!.. Не… не могёт того быть… Не… А всё же скажу ему. Пущай смеётся надо мной, только скажу всенепременно, — и он, довольно легко вскочив в седло, повернул коня и поскакал в поля, обходя по большой дуге скрывшийся из виду отряд.

В город въехали тихо, незаметно. Небольшая карета, покрытая пылью, едущая без сопровождения, ни у кого любопытства не вызвала. Добравшись, наконец, до своей комнаты в городской гостинице, Элен еле нашла в себе силы, чтобы переодеться и умыться. Потом она легла, предварительно велев не беспокоить себя, по крайней мере, сутки, поскольку «будет отсыпаться». Надо же было подстраховаться, чтобы кто-нибудь не узнал, что пан Александр на самом деле не пан, а панна. Еду велено было оставлять у двери, и то, если предыдущую она взяла. Затем она провалилась в сон. Даже не провалилась, а упала, так как, стоило ей лечь, как вновь пришло чувство бесконечного падения. Правда, оно немного ослабло, потеряло свою первоначальную остроту и силу. Но вставать, чтобы прогнать это ощущение, сил больше не было. Время от времени Элен выныривала из тёмного провала и лежала в полусне, борясь с подступающей дурнотой. Поняв, что заснуть по-настоящему, спокойно, сном, приносящим облегчение, не удастся, она снова села. Голова закружилась, к горлу подкатил комок, она закашлялась, приложив руку к груди. Пальцы почувствовали сквозь ткань ладанку с зёрнышками Бабки. А что, если взять одно? Бабка говорила, что от одного человек засыпает крепко и просыпается хорошо отдохнувшим. А ей сейчас и надо заснуть. Так заснуть, чтобы не просыпаться от дурноты. Элен вытащила ладанку, растянула шнурок и вынула одно зерно. Оно было похоже на маленький обломок какого-то камешка или тёмную крупную песчинку. Дотянувшись до кувшина с водой и кружки, которые поставила перед сном на пол рядом с кроватью, она налила немного воды в кружку и положила туда зёрнышко. Оно растаяло не сразу. Вода по вкусу совсем не изменилась. Посидев ещё пару минут, Элен легла. Когда она уснула, сколько пролежала перед этим, она не запомнила, только приступов тошноты больше не было. Проснувшись, она ещё немного полежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе. Вроде бы падение прекратилось. Тогда, осторожно открыв глаза, она посмотрела прямо перед собой. Ничего. Повернула голову в сторону — и сразу почувствовала головокружение, но не сильное, а как после шампанского. А ещё ей страшно захотелось есть. Стараясь не делать резких движений, она поднялась и попыталась сообразить, сколько проспала. Было светло, но солнца не видно, за незанавешенным окном виднелось небо, сплошь затянутое тучами. Приоткрыв дверь, Элен увидела рядом на табуреточке кувшин, по всей вероятности, с квасом, козий сыр, куски белого хлеба и миску с остывшей кашей. Элен забрала всю снедь в комнату и расположилась, чтобы поесть. Холодная каша аппетита не вызывала, скорее — наоборот. От вида сыра начало вновь поташнивать. А вот квас оказался очень кстати — хотелось пить. Отпив изрядное количество, она села на стул, не выпуская кувшина из рук. Потом налила квас в кружку и стала пить, заедая хлебом. После еды ей стало лучше. Поразмыслив, она решила, что, по-видимому, это был завтрак. Раз каша остыла, а хлеб успел слегка заветреться, скоро можно было ожидать следующей порции еды. Она решила дождаться этого, но её снова неодолимо потянуло в сон.

Проснувшись во второй раз, она увидела, что уже темно. Поскольку из общей комнаты на первом этаже ещё раздавались громкие голоса и смех, Элен решила, что ночь ещё только началась. Теперь она чувствовала себя настолько лучше, что бодро подошла к двери и, обнаружив за ней горшок с ещё тёплой кашей, в которой виднелись кусочки мяса, скорей перенесла её на стол и с наслаждением поела. Оказывается, она успела проголодаться! Поев, задумалась о дальнейшем. В этом городе делать больше было нечего. Где искать интересующих её людей, она не знала. Кроме одного. Самого главного. Он сейчас жил в Санкт-Петербурге. Значит, нужно ехать туда. Может быть, там и остальные. Только вот говорить всем о том, куда она едет, наверное, не стоило. Бурмистр и так уже интересовался, не собирается ли пан Александр посетить столицу, и если — да, то у него будет просьба передать тому-то и тому-то то-то и то-то… Видимо, и другие поручения появятся. А времени оставалось немного — Элен рисковала не успеть к началу занятий. Значит, стоит сказать, что они возвращаются на родину.

Решение было принято. Завтра нужно нанести прощальный визит бурмистру и — в путь. С лёгким чувством Элен легла и вновь уснула.

Утром, умывшись и одевшись, она сделала необходимые распоряжения для подготовки к отъезду. Слуг она тоже не просветила насчёт того, куда они направятся. После возвращения от бурмистра, Элен обратила внимание, что они выглядели обеспокоенными.

— В чём дело? — спросила она Яна. — Что у вас случилось?

— Мы боимся, что, когда мы вернёмся, нам всем достанется от вашего дяди, пан Александр, — немного помявшись, ответил тот. — Ведь мы не уследили за вами, и вы пострадали по нашей невнимательности.

— Ах, вот оно что. Ну, что ж, давайте всё проясним. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы дядя никогда не узнал ничего о случившемся. У меня для этого есть свои причины, которые касаются только меня, но вас должно успокоить, что они достаточно веские, чтобы не передумать. Так что наше желание умолчать о происшествии обоюдно, и причин для беспокойства у вас не должно быть.

Слуги облегчённо заулыбались, стали благодарить.

— Благодарить меня ещё рано, — они вновь затихли. — Мы уезжаем завтра, но не в Польшу.

— А… куда? — осторожно поинтересовался Ян.

— Вот выедем, а там посмотрим. Скажу позже. Но думаю, новость вам понравится, хотя и удивит.