Лето для тебя

Сегодня у больного выдался хороший день. Едва услышав, что сын вернулся домой, он просветлел, а поездку в Озерный край принял с восторгом. Коттедж неизменно оставался его любимым летним пристанищем.

— Я часто говорил твоей маме, что если бы она была мифическим существом, привидением, то я все равно мечтал бы на ней жениться — из-за поместья на берегу озера, — добродушно заметил герцог.

Да, отец пребывал в прекрасном настроении. Вот уже несколько дней разум сохранял активность, и Джейн, как всегда в подобные периоды, позволила себе надеяться на лучшее — вопреки неутешительным прогнозам докторов.

— Но почему же ты сравнивал ее с привидением? — зевнув, спросила Джейн, чтобы поддержать давно знакомую шутку. — Из-за ирландской внешности?

— Нет. Просто она не могла чисто спеть ни одной ноты.

Отец громко расхохотался, чем немало напугал задремавшую сиделку по имени Нэнси Ньютон (слуги в лондонском доме сразу прозвали ее новая няня Нэнси).

— О, простите, миледи! — воскликнула та, расправляя белоснежный крахмальный передник.

Нэнси относилась к числу особенно дисциплинированных людей, для которых жизненная роль строго определена одеждой: леди непременно должна носить красивые платья, вора нетрудно узнать по отрепьям, а сиделке суждено провести жизнь в белом крахмальном переднике — будь то дома, на улице или в дальней дороге.

Нэнси Ньютон трудно было назвать неопытной сиделкой. Почтенная дама средних лет, с аккуратно зачесанными и тщательно заколотыми волосами, она сразу убедила внушительностью рекомендаций: в списке числились только два подопечных, но каждый из них отличался знатностью и благородством и пользовался компетентными услугами больше десятилетия.

— Сначала я работала в детском приюте, миледи, — поведала Нэнси со свойственной ей прямотой, — но со временем поняла, что пожилым пациентам смогу принести больше пользы.

Сиделка оказалась умной, практичной и доброй. Многолетний опыт работы с аристократами позволял не пасовать перед герцогским титулом, а просто и деловито помогать больному сохранить человеческий облик. К тому же ей удавалось чрезвычайно эффективно, с решительностью боевого командира, управлять двумя помощницами. Иными словами, мисс Ньютон оказалась безупречной и незаменимой сиделкой.

Если бы не один-единственный изъян: во сне она громко храпела.

Вот и сейчас Нэнси заботливо поправила на коленях герцога плед, после чего мгновенно задремала и принялась издавать инфернальные звуки.

Лорд Каммингс внимательно посмотрел на почтенную особу, убедился, что та крепко спит, и взял дочь за руку.

— Хочу, чтобы ты знала, — сдержанно, скрывая волнение, заговорил он. — Я счастлив, что могу вернуться на озеро, так что на этот счет не беспокойся.. — Он посмотрел в глаза так, как смотрел раньше: умным, твердым, проницательным взглядом. — Я очень скучал по северному краю и рад, что смогу вновь там побывать… в последний раз.

Герцог устроился поудобнее и закрыл глаза, а вскоре тоже захрапел. Признание поразило. Оказывается, отец сознавал, в каком положении находится, и мужественно принимал новый удар судьбы. А ведь некоторые доктора говорили, что настанет время, когда он даже не сможет понять, что болен.

Джейн не могла решить, что хуже.

С невозмутимым упорством экипаж катил на север. Луга и пастбища сменялись полями, поля граничили с перелесками, и круг замыкался. Хотелось уснуть так же сладко, как спали попутчики. Путешествие утомляло, но Джейн никогда не удавалось задремать в дороге. О чтении и мечтать не приходилось: от напряжения сразу начинала болеть голова. Оставалось только одно: думать.

Уезжать из Лондона ужасно не хотелось. Не хотелось расставаться с подругами — и давними, и новыми; жалко было оставлять блестящие светские гостиные, где велись остроумные беседы, и лишаться музыки и танцев, которыми так радовали балы. А главное, страшно было увозить отца от лучших столичных докторов.

И все же Джейсон не ошибался: отец не захотел бы, чтобы его видели больным. Да и доктор Лоуфорд пользовался всеобщим уважением. На протяжении многих лет он помогал членам семьи и в пустячных недомоганиях, и в серьезных болезнях. К тому же рядом сидела спокойная и уверенная новая няня Нэнси.

И все же не оставляло странное гнетущее чувство: ей казалось, что она едет в заключение… или возвращается в цивилизованное рабство.

«Нечестно и несправедливо», — угрюмо подумала она.

Подумала и решила обидеться: по воле двух мужчин — старого, выжившего из ума, и молодого, но крайне бестолкового, — пришлось покинуть бомонд на пике собственной популярности. Но день за днем экипаж продолжал катить по знакомым дорогам, попутчики мирно похрапывали, и мир постепенно менялся.

Все началось с древнего раскидистого дуба — того самого, который стоял на обочине Северной дороги недалеко от Стаффорда. В детстве Джейн называла дерево чудовищем. Огромное дерево вздымалось над поверхностью земли подобно фурункулу; мох покрывал ствол и ветви зеленым налетом, словно чудовище пыталось слиться с окружающей травой, а листья опадали, как волосы с головы старика. Дуб был таким высоким и толстым, что впечатлительная девочка верила, что это страшный зверь и он заглатывает неосторожных путников и держит их в темнице своего необъятного чрева. И вот однажды мама заметила, как боится дочка, и шепотом успокоила, что дуб никогда их не съест, потому что на самом деле это никакое не чудовище, а замок фей. Проезжая мимо, надо всего лишь приветливо поздороваться, и тогда толстые ветки поднимутся и помашут вслед, желая счастливого пути.

Джейн послушалась и осторожно поклонилась — так, на всякий случай. О чудо! Откуда-то сразу прилетел ветерок, оживил ветки, и дерево приветливо помахало в ответ. Девочка не сдержала радостного восклицания, высунулась в окно и энергично замахала обеими руками. Ветер усилился, и дуб ответил искренне, как доброй знакомой.

С тех самых пор каждый год, даже повзрослев и перестав верить в фей и волшебников, Джейн с детским восторгом почтительно здоровалась с дубом, и огромное дерево обязательно желало счастливого пути: иногда едва заметно, а порою, по воле ветра, не скрывая чувств.

Вот и сейчас, проезжая мимо знакомого великана, Джейн склонила голову в обычном приветствии. Сердце дрогнуло: дуб не остался равнодушным, а высоко поднял узловатые ветви, словно хотел сказать, что все будет хорошо.

Чем дальше на север уводила дорога, тем скромнее вело себя лето. Привычное тепло центральных графств сменилось прохладой. Джейн заранее представляла особенности климата и запаслась теплыми вещами, а вот новая няня Нэнси плохо подготовилась к поездке, и вскоре пришлось отдать сиделке очень дорогую шаль цвета шампанского.

Герцог внимательно посмотрел на мягкую золотистую ткань и заметил, что точно такой же оттенок на рассвете приобретает вода в озере Мерример.

Да, трудно было не согласиться: память нарисовала и поднимающийся из-за холмов яркий солнечный диск, и длинные косые лучи на безупречно гладкой поверхности.

Через некоторое время показался дорожный знак возле деревни Пэлфри: двадцать лет назад столб зацепила тяжело груженная повозка, и с тех пор он стоял, накренившись подобно Пизанской башне, и вместе с чудом архитектуры оспаривал закон всемирного тяготения.

Постоялый двор в городке Стокпорт неизменно славился самыми вкусными на свете медовыми булочками. Пока меняли лошадей, Джейн успела запастись замечательным угощением.

Да, все на этой дороге казалось хорошо знакомым, приятным и даже родным.

Наконец экипаж покорил гору Бридждаун. Как известно, если на вершине слегка приподняться на сиденье и не полениться вытянуть шею, то вдали можно рассмотреть синюю гладь озера, на берегу которого и стоит коттедж. Джейн так старалась, что даже стукнулась головой о потолок.

— Хочешь увидеть воду? — поинтересовался Джейсон, наклонившись в седле. — А мне казалось, что возвращение в Рестон тебя не радует.

— А я и не радуюсь, — ответила Джейн, — просто делать нечего. Эти двое так храпят, что заснуть невозможно.